La PIOVRA proudly announces

Цели они достигнут,
но достижение цели так их изменит,
что сама цель перестанет быть для них актуальной.

Трилогия "Корпорация".
Книга третья. "Игра".
Цикл "Вопрос цены".

С
23-го октября
в вашем "Избранном".

А пока освежаем в памяти предысторию

Как всё начиналось – окунуться в ностальгию

Трилогия «Корпорация»:

I. Книга первая. «Бизнес».
1. «Сага о власти» (основная история):
1.1. Власть красоты. Друг семьи.
1.2. Власть идеи. We Control the World!
1.3. Власть несбывшегося.
1.4. Власть свободы. Гепард и Лев.
1.5. Власть крови. Стилисты.

II. Книга вторая. «Секс».
2. «Межвременье. Дудочник из Гамбурга» (сайд-стори по вселенной «Саги о власти»):
2.1. Забор и вишни.
2.2. Открой глаза и забудь об Англии.
2.3. Дудочник из Гамбурга.

запись создана: 16.10.2014 в 10:45

---

Алхимик

Автор: La PIOVRA.
Рейтинг: R.
Жанр: детектив отношений.
Размер: миди.
Статус: закончен.
Саммари: некоторые герцоги — не те, кем они кажутся.
Об истории: ещё одна история о "графьях и князьях" "лордах и герцогах" да, афтор k!nkуэ! Те же пространственно-временные рамки, что и в «Открой глаза и забудь об Англии», и некоторые герои из этой истории упоминаются в сплетнях мальчиков в начале «Алхимика», но на этом сходство и общность заканчивается. В остальном «Алхимик» — абсолютно автономная и никак не связанная с «Сагой» и её вбоквелами история.
От автора: автор выражает огромную благодарность  tes3m за её невероятно увлекательные и познавательные посты об английских частных школах и прочих рассадниках гомосексуализма, которые неизменно служат мне бездонным источником вдохновения. А также  Chiara R за то, что открыла мне Майлза Макмиллана, образ которого вдохновил меня на эту историю.
Вижуал: посмотреть в лицо героям.

Пролог. Magnum Opus. The Great Work.

Великое Делание (лат. Magnum Opus) — в алхимии процесс получения философского камня (иначе именуемого эликсир философов), а также достижение просветлённого сознания, слияния духа и материи. Элифас Леви, один из первых современных церемониальных магов и вдохновитель Герметического Ордена Золотой Зари, даёт такое определение: «Великое Делание — прежде всего, создание человеком себя самого, то есть полное и всеобщее раскрытие его способностей, власть над своей судьбой и, в особенности, совершенное освобождение его воли».

Великое Делание состоит из различных операций (кристаллизация, выпаривание, сублимация) и включает в себя несколько этапов, характеризующихся цветовыми изменениями компонентов: так называемые «чёрная», «белая» и «красная» стадии (nigredo, albedo и rubedo).

Количество необходимых для реализации философского камня компонентов разными алхимиками понималось по-разному (к Меркурию и Сере, составляющих вместе так называемый ребис, некоторые из них добавляли Соль).

Часть 1. Nigredo. The Tart of Eton.

Нигредо — подготовительная стадия, связанная со свинцом. На этой стадии имеет место растворение Философского Меркурия и коагуляция Серы.

В любом, даже самом привилегированном обществе всегда найдётся тот, кто более привилегирован. Элитный во всех отношениях Итонский колледж — не исключение. Стоящий особняком Коттон-Холл-Хаус выделяется среди остальных Домов колледжа не только своей территориальной обособленностью. Впрочем, настоящее название Дома уже вряд ли кто помнит: для всех, и учителей, и тем более учеников, Дом известен как «Палата лордов», или, попросту, «Благородный» дом — временное пристанище и сборная резиденция отпрысков высшей британской и европейской знати. Не просто знати — высокий титул, не подкреплённый деньгами, сегодня мало что значит. У обитателей «Благородного» дома и то, и другое в избытке. Old money, old titles. Здесь обитают отпрыски древнейших семейств, сумевших не только продержаться в веках, но и удержать свои позиции в современном мире.

Обеспечить сыну место в «Благородном» доме — дело семейной чести: многие особо принципиальные отцы настаивают даже на том, чтобы сын жил в той же комнате, в которой обитали он сам и ещё пара десятков его предков, когда учились в Итоне. Комнаты здесь резервируются в день рождения сына, а иногда — и задолго до.

В Итоне двадцать пять Домов. В каждом Доме живут пятьдесят мальчиков, от тринадцати до восемнадцати лет, по десять от каждого года, — благодатная почва для измывательств старших над младшими, а сильных — над слабыми, которыми Итон — как, впрочем, и любые другие разновозрастные, сугубо мужские формации и учреждения, — славится на протяжении веков. Богатые могущественные родители всеми правдами и неправдами добиваются для своих драгоценных чад места в Коттон-Холле, наивно полагая, что уж здесь, среди своих, их мальчики будут в безопасности. Они жестоко ошибаются. Мальчики всегда и везде мальчики — борьба за господство и власть у них в крови. И особенно жестокие баталии разворачиваются среди «равных»: ничего не стоит загнобить какого-нибудь забитого замухрышку, а вы попробуйте подчинить себе того, кто ничем вам не уступает.

Справедливости ради надо отметить, что «Благородный» дом соответствует своему названию и до банальных драк и физических издевательств здесь почти никогда не доходит. Отношения и расстановка сил в Коттон-Холле выясняются на совершенно другом, психологическом уровне. И оттого бывают гораздо жёстче и страшнее.

Колин Уимфри единственный простолюдин в Доме — можно только догадываться, во что его папаше влетело поселить здесь сына. Впрочем, никакие деньги ему бы не помогли, если бы год рождения его сына не выдался таким неурожайным для британской аристократии — из поступивших вместе с Колином мальчиков только девять были знатного происхождения. А свободных мест в Доме было десять. Так впервые за всю историю Итона в благородном Коттон-Холл-Хаусе поселился простолюдин. Колину очень повезло. И очень не повезло всем остальным. Занятые междоусобными войнами, юные потомственные пэры не обращают на него никакого внимания — Колину не светит их благосклонность, но и до унижений над ним они тоже не снисходят. Жалкий выскочка-простолюдин — слишком постыдная добыча: что такое тощий заяц по сравнению с роскошным оленем или упитанным кабаном? «Подстрели» такого — свои же засмеют. Ему бы радоваться и не отсвечивать. Так нет, юный нувориш из кожи вон лезет, чтобы стать в Доме своим. А исторические обитатели Дома так же упорно его не замечают.

Робину Кавендишу, маркизу Хартингтону, единственному сыну и наследнику герцога Девонширского, пятнадцать. Дурацкий возраст: с малолетками уже неинтересно, а старшим ещё неинтересен ты сам. Положение усугубляется тем, что созревание маркиза с отрывом опережает его биологический возраст. Навязчивые мысли и фантазии преследуют его с тринадцати лет, а к пятнадцати окончательно его одолевают, подчинив себе всё существо бедного Робина. Вот тут-то и кроется засада: в самом деле, не спать же с малолетками. А к старшим так просто не подкатишь. Остаются ровесники. Около двухсот человек — выбор немалый. Но Робин решает действовать наверняка и останавливает свой выбор на Колине Уимфри, младшем сынке фантастически разбогатевшего на биржевых махинациях дельца из лондонского Сити. Впрочем, в семейную историю своего будущего трофея юный маркиз не особо вникает — он ведь не собирается заводить с ним какие бы то ни было отношения, а для сугубо утилитарных целей годится и он. Ночью все кошки серы, зато выскочка-простолюдин будет вне себя от счастья, что сумел привлечь внимание такой знатной особы: Итон за столетия своего существования насквозь пропитался элитарным аристократическим духом, и наводнившие его в последние десятилетия нувориши-парвеню это чувствуют, изо всех сил пытаясь приобщиться и «соответствовать». Лёгкая добыча, усмехается маркиз, вспомнив, как загорелись глаза выскочки, когда он, перебросившись с ним после занятий парой слов ни о чём, приглашает его вечером к себе в гости. «Только давай после девяти, — предупреждает он. — Я раньше с домашкой не управлюсь». Дело, конечно, не в домашней работе.

Всё идёт как нельзя лучше. Стремительно пустеющие банки с пивом, приглушённый рассеянный свет от напольной лампы — «Верхняя лампочка перегорела, завтра попрошу миссис Нэш прислать электрика», — лёгкий мальчишеский трёп ни о чём, щедро сдобренный семейными байками из жизни высшего общества, на которые так падки эти… Взгляды маркиза становятся всё откровеннее, а паузы в разговоре — всё длиннее и красноречивее. Колин тут же что-то подозревает — в уме и проницательности выскочке не откажешь.

— Чёрт, поздно-то как, — бросив взгляд на настенные часы, хватается он за предлог.
— Да, ты прав, — зевает маркиз. — Пора спать.
Колин с заметным облегчением поднимается на ноги, но тут же валится обратно на кровать, вернее, на хозяина комнаты, который тянет его за руку на себя.
— Ты чего? — ошарашенно спрашивает он, пытаясь выдернуть руку из цепкой хватки Робина.
— Оставайся на ночь, — выдыхает тот, прежде чем впиться ему в губы, и его хриплый голос пугает Колина даже больше, чем внезапный поцелуй. Страх придаёт сил, и Колин одним рывком высвобождается из захвата.
— Робин, нет… Я… не по этой части.
Робин вскакивает на ноги вслед за ним.
— Ну что ты ломаешься, как девка? — перебивает он позорное блеяние Колина, сгребая его в охапку и тщетно пытаясь впиться поцелуем хоть куда-нибудь. — Можно подумать, ты не хочешь.
— Не в этом дело… — Робин замечает, как у Колина пылают уши.
— А в чём? Я не в твоём вкусе? Так свет можно выключить.
— Мой отец… — Сбиваясь, краснея и запинаясь, Колин рассказывает.

Отец, наслышанный об итонских нравах, выразился предельно ясно: если до него дойдёт хотя бы малейший намёк, с Итоном придётся распрощаться. А до него дойдёт — старший брат рассказывал, что, когда он учился здесь, отец специально прикармливал административно-учительский персонал, чтобы те «присматривали» за ним.

Окончивший обычную государственную школу и даже не пытавшийся поступить в университет, отец бравирует тем, что сделал себя сам, а частные элитные школы и высшее образование считает разводом для лохов. «Я тебе так скажу, сынок, — любит он поучать сына, будучи навеселе. — Если есть смекалка и хватка, то никакой диплом не нужен. А если этого нет, то никакой диплом не поможет». На Итоне настаивает мать — не потому, что она такая уж возвышенная интеллектуалка — в этом плане они с отцом два сапога пара, — но матери свойственно простое обывательское тщеславие: для скучающей домохозяйки дело принципа — показать «им всем»: знай наших — наши мальчики с принцами учатся. Ну а Колин в душе стыдится своих недалёких родителей-обывателей и больше всего на свете жаждет не просто выбиться «в люди», а пробиться в высшее общество — впрочем, для него оба понятия равнозначны, — и Итон — первая ступенька на этом пути.

Робин слабо понимает, что ему пытается втолковать его жертва — у него сейчас работает другая голова, — и в нём нарастает всё большее раздражение: не только от внезапного отказа и неутолённого, не находящего выхода возбуждения, но и от самого Колина — в своей жалкой попытке не ослушаться отца и при этом сохранить благосклонность его, Робина, он откровенно убог и ничтожен. Убожество и ничтожество Робина не возбуждают. Ещё слово, и у него, несмотря на всё желание, просто не встанет.

— Все этим занимаются, — предпринимает он последнюю попытку. — И все это знают. Родители тоже. Это правила игры.
— Робин, нет.
Сказано тихо, но твёрдо. Робин сразу отпускает «жертву» — ясно, что сегодня ничего не обломится.
— Можно подумать, твой папаша через это не прошёл, когда учился здесь. — Папаша этого выскочки-нувориша здесь, как и в любом другом мало-мальски приличном месте, не учился, и юный маркиз, как и все остальные обитатели «Благородного» дома, это знает. Но, раздосадованный отказом и неудовлетворённым желанием, он не может не взять реванш. Хотя бы так. Подколка попадает в цель — Колин краснеет, хотя, казалось бы, куда уж больше.
— Мой отец здесь не учился, — бормочет он, отстраняясь от Робина и заправляя рубашку в джинсы. Это не так-то просто — руки его дрожат, и пальцы плохо слушаются.
— А где? В Хэрроу, что ли? — фыркает маркиз, продолжая упиваться унижением посмевшего отвергнуть его парвеню. — Так там нравы не лучше. Традиции везде одинаковы.
Колин, проглотив насмешку, молча покидает комнату.

Неутолённое возбуждение и злость не дают сидеть на месте. Спать тем более не хочется. Бесцельно пощёлкав пультом, Робин выключает телевизор. В комнате, где всё напоминает о его поражении, оставаться нет никаких сил, и он, бросив мельком взгляд на часы — половина двенадцатого, — выходит из комнаты. Сбежав по лестнице вниз, Робин застывает в нерешительности у входной двери. Лучше всего, конечно, было бы просто прогуляться на улице. Но время позднее, в Доме уже полчаса как отбой, заметят — проблем не оберёшься, и Робин сворачивает налево — в сторону общей гостиной. Сейчас там, конечно, пусто, но ему это только на руку — не хочется никого видеть и хочется остыть.

Робин уверенно распахивает дверь — и застывает на пороге.

На сдвинутых полукругом диванах перед камином мельтешат тени. Вспыхивает и гаснет кончик сигареты — судя по острому характерному запаху, курят здесь отнюдь не табак, — звякают лихорадочно заталкиваемые под диваны пустые бутылки — и хорошо ещё, если из-под пива. Его наверняка приняли за главу Дома — кто ещё мог явиться сюда в такой час и с таким апломбом? Робин чувствует устремлённые на себя взгляды, а интуиция распознаёт их обладателей ещё до того, как это сделают глаза. Нда, вот ведь вляпался — только этого не хватало.

— Извините, — бормочет он, отступая в холл. — Я не хотел помешать.

По комнате разливается физически ощутимое облегчение, и испуг в глазах собравшихся сменяется недоумением — десять пар глаз, требуя объяснений, выжидающе смотрят на нахала, посмевшего вторгнуться в их владения. Глаза Робина свыкаются с полумраком, и ему наконец удаётся разглядеть присутствующих. Предчувствие не обмануло: crème de la crème «Благородного» дома во главе с принцем Гарри. Впрочем, заправляет здесь не Гарри.

— А, лорд Хартингтон, — слышится чуть насмешливый, расслабленно-благодушный голос Алека Ховарда, капитана Дома. Чуть повернув в сторону Робина голову, он приветливо машет ему рукой: — Заходите. Для полной услады вас-то нам и не хватало.
— Да нет, я, пожалуй, пойду. — Робин машинально пятится к выходу. Но от Алека не так-то просто отделаться.
— Давай-давай, — голос капитана суровеет. Робин не решается ему перечить — не хватает только настроить против себя самого крутого парня Дома.
— У нас для вас даже кое-что ещё осталось, — говорит Алек, двумя пальцами поднимая за горлышко бутылку из-под портвейна, на донышке которой что-то плещется. — Его королевское высочество угощает, — доверительно добавляет он, кивая на сидящего напротив Гарри.

Робин окидывает быстрым взглядом собравшихся. Великолепная семёрка, Алек и его «команда», напоминает монолит: в центре дивана слева полулежит Алек в обрамлении руки своей «правой руки», капитана Игр Дома Грега Фергюсона, на ковре, прильнув к ногам Алека, как два верных пса, — неразлучные близнецы Джеф и Хью, а по бокам, привалясь друг к другу, — Зак, Мэт и Дуг: голова Зака на груди Мэта, рука Мэта в волосах Дуга, затылок Дуга на плече Грега. Напротив — дружественная делегация из Мэнор-Хауса, итонской резиденции принца Гарри: сам принц и его бессменная свита — Том ван Страубензее и Гай Пелли. Последние трое на год моложе Алека с его кликой, но в умении тусить могут дать им большую фору. Да и королевское родство и близость к королевскому престолу не следует сбрасывать со счетов. Так что обе компании стараются дружить и не перебегать друг другу дорогу. Но у Алека, в отличие от принца, одно существенное преимущество: он не только умеет тусить, но и блистает в учёбе. Собственно, это и есть та причина, которая не даёт обеим компаниям слиться в одну: Алек и его «команда» отличаются интеллектуальным снобизмом, тогда как свита принца формируется по принципу «кто кого перепьёт».

Алек со своей командой исповедуют элитарность во всём — от происхождения до личностного развития, тогда как принц со своей «свитой» считают, что уже всем всё доказали одним фактом своего рождения. Компания Алека тоже не прочь потусить, но во время их вечеринок избранные гости, дефилируя с бокалом рислинга в руках, с умным видом рассуждают о философии Платона и Аристотеля. На безупречном греческом, разумеется. Тогда как гости принца, запивая косяки водкой, взахлёб обсуждают перипетии своих сексуальных похождений и меряются прелестями своих последних пассий. Если не валяются без сознания под столом, разумеется. Не то чтобы Робин знал это наверняка — на вечеринки ни к тем ни к другим он не вхож, — но слухи такие ходят. А в слухах, даже самых нелепых и преувеличенных, всегда есть доля правды.

Робин повинуется и проходит в комнату. Алек подвигается, освобождая ему место, и вся замысловатая композиция из тел рушится, как карточный домик.

Робин осторожно присаживается рядом с Алеком и допивает из горла предложенные им остатки. Не то чтобы он так уж робел перед этой компанией — если не считать принца Гарри, у Робина самый высокий титул среди присутствующих, а его отец может дать фору родителям всех остальных собравшихся здесь парней, вместе взятых, — включая самого Гарри. Но что такое титул и положение семьи по сравнению с разницей в возрасте: парни в гостиной старше его на два-три года — непреодолимая пропасть в этом возрасте. Выпускной и предвыпускной класс — что им какой-то недоросль-малолетка?

Робин чутко прислушивается: говорят — вернее, учитывая состояние собравшихся, пытаются говорить — на латыни — значит, тон задаёт Алек; но обсуждают последние сплетни — дань присутствию его королевского высочества.

В камине, несмотря на тёплый раннеоктябрьский вечер, горит огонь. При этом все окна открыты — похоже, огонь развели не столько для обогрева, сколько для освещения — свет в гостиной выключен. Или же это потуги на мужскую романтику — уж очень эти посиделки напоминают привал у костра. Впрочем, гости Алека руководствуются, скорее, не столько соображениями романтики, сколько безопасности и практичности: свет в окнах в столь поздний час наверняка привлёк бы внимание главы Дома и прочего персонала, а свежий воздух при работающем камине позволяет не слишком быстро пьянеть и — Робин, принюхавшись, ухмыляется — заодно выветривает следы гораздо более серьёзного преступления против правил, нежели старые добрые сигареты.

— У меня в субботу вечеринка намечается, — говорит Алек, переходя на английский, и «команда», не говоря уже о принце со «свитой», переводит дыхание. — Приглашаются все присутствующие.
— Главное, не забудь позвать tarts, — вальяжно потянувшись к пепельнице, говорит Дуг.
— О каких tarts ты говоришь? — ухмыляется Зак. — Маркиз Хартингтон уже приглашён.
— И он, кажется, уже занят, — с ещё более откровенной ухмылкой добавляет Мэт.
Робина задевает, что о нём говорят так, словно его здесь нет. Но, с другой стороны, не сплетничают только о тех, кто ничего собой не представляет, а подтрунивают здесь даже над самим Гарри. Начнёт возмущаться — выставят пинком за дверь. И продолжат поливать грязью уже за спиной. А что касается его новообретённого двусмысленного титула… Это пусть юные леди блюдут честь, а ему — Робин с собой откровенен — нравится нравиться. И если он, оказывается, один из «the tarts of Eton», значит, с внешностью у него всё в порядке. Не то чтобы Робин всерьёз комплексовал по этому поводу, но приступы неуверенности, как у любого подростка, у него время от времени случаются, и получить подтверждение своей привлекательности от старших авторитетных парней льстит самолюбию, да и просто приятно. И Робин делает вид, что говорят не о нём.
— Маркиз Хартингтон не единственный маркиз в Доме.
— Ты о Тавистоке?
— Кстати, о Тавистоке, — оживляется Дуг. — А маркиз ничего так.
— Будет. Через пару лет.
— Он уже и сейчас мальчик хоть куда, — гнёт своё Дуг. — А через пару лет нас уже здесь не будет. Так что надо ловить момент.
— Рехнулся, что ли? Ему четырнадцать — совсем сопляк.
— Пятнадцать, — на правах инсайдера поправляет Мэт — его семья близка с Расселами. — Он на год позже поступил. Герцог Бедфорд не хотел его раньше отпускать из дома.
— Надо же, какой неженка, — фыркает Зак.
— На вид. А внутри перчик тот ещё. Мальчик с характером, так что не обольщайся.
— Ну вот, я же говорю — the tart of Eton. — Дуг демонстративно облизывает пальцы. — Самый смак.
Все смеются.
— Забудь, — говорит с ухмылкой Мэт. — Герцог Бедфорд тебе голову оторвёт.
— Не думаю, — ухмыляется ему в ответ Джеф. — Ему сейчас не до сына.
Тусовка оживляется, почуяв очередную жертву.
— Ты о сэре Алистере? — поднимает бровь Хью — судя по тону, каким это сказано, баронет Уинфилд здесь частый объект для сплетен.
— Именно. Впрочем, о сэре Алистере нам больше может поведать его королевское высочество.
Все поворачивают головы к Гарри, который учится с Алистером Уинфилдом в параллельном классе.
— Сэр Алистер? — принц лениво затягивается сигаретой. — А это кто такой?
Все смеются, оценив шутку. Робин невольно ёжится: может, оно и к лучшему, что с Уимфри ничего не вышло. Прознай эта компания, что он спутался с этим — а они прознают! — вовек не отмоешься. «Что, маркиз, никто больше не даёт, раз пришлось снизойти до черни?» Да ну, нафиг, нафиг.
— Ну, не скажите, не скажите, ваше высочество. У этих феноменальная пробивная способность. Умеют устраиваться в жизни. Одна дружба с лордом Кеймом чего стоит.
— Тоже мне достижение. — Принц, откинув голову на спинку дивана, выпускает в потолок тонкую струйку дыма. — Лорд Кейм половину Итона перетрахал.
— Всё злитесь, что вы в эту половину не входите? — флегматично спрашивает Алек. Свита Алека ржёт. Гарри сливается цветом лица со своими волосами. Привыкайте, ваше высочество, злорадно думает Робин, здесь всё как в жизни: у нас конституционная монархия — всё решает Палата лордов. Алек как чуткий вожак тут же уходит от опасной темы.
— Так что там с герцогом Бедфордом? — поворачивается он к Джефу. — Он действительно положил глаз на Уинфилда?
— Типа того. Но ему ничего не обломится, потому что Уинфилд положил на него кое-что другое.
— И его можно понять, — говорит Хью, явный поклонник лорда Кейма. — На кой ему герцог, если у него есть лорд Кейм.
— Лорд в Германии, — меланхолично замечает Зак. — И навещает его раз в неделю. А трахаться хочется десять раз на дню. Верно я говорю, парни?
— А герцог в часе езды от Итона, — поддакивает Мэт.
— Одно другое не исключает, — не сдаётся Хью. — Как говорит старая пословица, умный телёнок у двоих сосёт.
— А вы, маркиз, у кого сосёте? — спрашивает молчавший до этого Грег, и все поворачивают головы к Робину. Робин, ошалевший от хлынувших на него откровений и ощущения собственной избранности от причастности к такой крутой тусовке, вздрагивает, когда понимает, что очередь дошла до него, и тут же инстинктивно дёргается, чтобы поставить нахала на место.
— Ни у кого, — отвечает за Робина Алек и, запустив ему пятерню в волосы, с силой их дёргает, заставляя опуститься на место. — Пока ни у кого.
Робин послушно плюхается обратно.
— Да, кстати, о «сосках». — Дуг поднимается на ноги. — Мой, наверное, уже стёр себя в кровь, меня дожидаясь. «Vale et me ama», — машет он на прощание растопыренной пятернёй и нетвёрдой походкой направляется к выходу. — «И старательных сосок», — подмигивает, уже стоя в дверях. Вслед за ним поднимаются остальные. Последним уходит Грег. У порога он останавливается, и его мощная фигура регбиста заполняет дверной проём. В отблеске дотлевающих углей камина его лицо кажется особенно мрачным. Грег выжидающе смотрит на Алека.
— Иди, — отпускает его тот. Грег молча поворачивается — Робин замечает, как у него опускаются плечи, а сам он, кажется, на глазах уменьшается в размерах — и так же молча уходит.
Алек не сдвигается с места. Руку из волос Робина он так и не убрал, и его пальцы принимаются рассеянно перебирать прямые белокурые пряди Робина. Робин не решается его прервать. Звуки шагов расходящихся гостей затихают вдали, и Алек грубо подтягивает его к себе. Робин подчиняется, уступая настырным ласкам.

Правду говорят, что нет худа без добра. И хоть уязвлённое самолюбие всё ещё побаливает, Робин не может не признать, что всё обернулось к лучшему, да так, как он и представить себе не мог. Он не только внезапно вознёсся на самую вершину итонской пирамиды, нежданно-негаданно войдя в самую желанную тусовку школы. У него автоматически решается более насущная проблема. Промелькнувшую в голове мысль о том, что Алек может так же использовать его, как он сам всего пару часов назад собирался использовать этого жалкого парвеню, Робин тут же отметает. Во-первых, у него сейчас работает другая голова. А во-вторых, даже Алек не осмелится просто попользоваться им — не настолько он глуп. Вернее, очень неглуп и достаточно дальновиден, чтобы представить себе расстановку сил лет этак через десять-пятнадцать. Всё будет хорошо.
«Всё будет хорошо», — шепчет ему между поцелуями Алек, и Робина это задевает: успокаивает его, как девку. Да, он ещё ни с кем не спал, и опыта у него никакого. Но неужели это так заметно? Не хватало только опозориться перед Алеком… Судя по пылу Алека, петтингом и поцелуями он не ограничится. Но едва Робин смиряется, что здесь, на продавленном и потёртом школьном диване всё и произойдёт, как Алек, прервавшись на миг, выдыхает: «Пошли-ко-мне?» В вопросе Алека не слышен вопрос.
Робина бросает в дрожь: то ли от предвкушения, то ли от непонятно откуда возникшего страха. Да, совсем недавно он только об этом и мечтал — но тогда инициатором и хозяином положения был он. И пугает его сейчас не столько пресловутый «первый раз», сколько страх оказаться не на высоте, а то и вовсе с треском его провалить. Больше всего он боится показаться Алеку таким же жалким и нелепым, как Колин. Как бы там ни было, отступать поздно, да и невозможно. Слишком сильны и ярки ещё его собственные ощущения от полученного отказа на пике возбуждения, чтобы не понимать — Алек этого так не оставит. А его возможности в этом плане — Робин даже сейчас отдаёт себе в этом отчёт — на порядок превосходят возможности Робина поквитаться с Колином. Черта невозврата перейдена.
— С-охотой-и-удовольствием, — выдыхает он в тон Алеку, и с этим выдохом улетучивается и страх.
— Это само собой, — хрипло смеётся Алек. — Без охоты в этом деле никуда, а удовольствие я тебе гарантирую.

Робин, рассмеявшись в ответ, переводит дыхание — похоже, Алек доволен, а значит, он всё делает правильно. Вот оно, преимущество отношений со своими. В своём кругу никому ничего не надо объяснять — все с молоком матери, вернее, с семенем отца, перенимают неписаные традиции и правила игры. Отец ему на последний день рождения так и сказал: «У меня к тебе одно требование — к тридцати остепениться. А до и после можешь делать что хочешь. Главное — соблюдать приличия». И похоже, этой заповеди придерживаются и остальные отцы их круга — Алека точно. Робин с приятным волнением отмечает, что он теперь тоже вхож в этот круг — не просто номинально, по праву рождения, как это было до сегодняшнего вечера, а в силу личных заслуг — равные ему его признали и приняли. Не потому, что он сын герцога Девонширского, а потому, что он — такой же, как они. На светских приёмах и фамильных торжествах все, конечно, улыбаются всем. Но истинное отношение познаётся не по светским улыбкам, а по тому, приглашает ли тебя хозяйка дома на чай, хозяин — на партию в гольф, а их сын — на вечеринку для избранных. Приглашение в постель сюда не относится: совместно проведённая ночь — не повод для знакомства. И только совсем уж безнадёжные простофили — как Колин Уимфри — могут этого не понимать. Но Робин спокоен — на вечеринку его пригласили.

***

С той ночи проходит неделя, но Алек так и не даёт о себе знать, и это тревожит Робина. А вдруг он просто-напросто забыл о том, что тогда между ними произошло? Алек был пьян и обкурен, вырубился он сразу, как кончил, распластавшись по всей кровати морской звездой, и Робин тут же ушёл к себе. Вполне возможно, что наутро он даже не вспомнил о нём. Искать контакт самому Робин не решается — слишком уж пугает перспектива увидеть в тёмных непроницаемых глазах Алека недоумение, искреннее или, что ещё хуже, наигранное, — да и, в конце концов, он не девчонка, чтобы истерично преследовать парня после первой совместной ночи.

В Итоне этим много занимаются, но мало об этом говорят. Секс и спорт — две излюбленных темы мальчишеских разговоров, но в Итоне разговоры эти ведутся всегда с другими и о других. Разговоры между собой «о своём» с теми, to whom it may concern, — табу. Негласное добровольное вето на обсуждение происходящего придаёт ему тот налёт пикантности и сладкий привкус запрета, которые доставляют больше удовольствия, чем само занятие, и убить которые грозят всеобщая вседозволенность и распущенность. Тем более что есть в этом нечто элитарное, то есть само собой разумеющееся: спать с себе подобными — столь же естественно, как принимать душ. Вы же не будете обсуждать с другими подробности своих гигиенических процедур? Душ не обсуждают, душ принимают.

В общем, всё должна решить вечеринка. Учитывая неопределённость своего положения, Робин идёт на неё с опаской, но всё же пытается взять себя в руки. В конце концов, не может же отшибить память всем присутствовавшим тогда при приглашении, хоть кто-то же должен помнить, что его тоже пригласили. А уж в зависимости от поведения Алека он решит, как быть дальше.

Прежде чем войти, Робин на миг останавливается и собирается с духом. Вообще-то, «библиотека» — святая святых Коттон-Холла, общая комната с отдельной кухней, где обычно тусит Алек с командой, — предназначена для всех старшеклассников, но на деле она резиденция внутри резиденции — неоспоримое и неприкосновенное владение капитана Дома и его команды. Здесь все свои — чужие сюда не суются. Робин прислушивается. Из-за неплотно прикрытой двери «библиотеки» доносятся смех и музыка, на фоне которых жизнерадостной трещоткой выделяется голос Кристиана Рассела, сына герцога Бедфорда. Робин хмурится. Значит, Алек прислушался к пожеланию гостей насчёт «tarts». Невольная конкуренция напрягает.

В конце коридора раздаются гулкие шаги, которые тут же затихают где-то на полпути.
— Алек… — доносится до Робина приглушённый голос, в котором Робин даже не сразу узнаёт мистера Стюарта, главу Дома. Не сразу — потому что не «лорд Эндоувер», не «мистер Ховард» и даже не «Александер». Алек. Забавно. Интересно. Но неудивительно.

Во внутренних разборках между обитателями Дома такого ранга, как Коттон-Холл, виновных не может быть по определению: за каждым из мальчиков стоят родители с выходом на директора или председателя правления колледжа, а то и министра образования. Если дойдёт до открытого противостояния, виноватым будет только один — глава Дома, допустивший выход конфликта за пределы Дома. А лучший способ не дать конфликту покинуть пределы Дома — позволить мальчикам решить его самим. В конце концов, Итон славится своими традициями самоуправления. Хотя в буклетах для родителей под этим и подразумевают нечто другое. Это ли не конечная цель настоящего образования — подготовить мальчиков к жизни и научить их самостоятельно справляться с трудностями? И в таких случаях роль внутреннего арбитра, Алека, бесценна.

Даже странно, что они в тот вечер так всполошились. Конечно, формально глава Дома стоит на страже родительских интересов, гарантируя им, что их ненаглядные чада на время пребывания здесь будут под неусыпным присмотром и надёжной защитой от нежелательного влияния и прочего непотребства. На деле же любой мало-мальски умный глава — а глупый на этом посту и недели бы не продержался — понимает, что родительская благосклонность — товар скоропортящийся, и срок его годности — пять лет. Стоит только благородному отпрыску покинуть стены своей заботливой альма-матер, как благодарность их родителей тут же испаряется. Зато у стремительно входящих в силу и власть «папиных сыночков» память хорошая — могут и запомнить того, кто отравлял им самые сладкие годы. И припомнить это. Должность главы итонского Дома предполагает виртуозное балансирование между влиятельными родителями, их распущенными отпрысками и руководством школы, заинтересованным в её престиже. Это именно тот случай, когда требуется умение переправить волка, овец и капусту с берега на берег, следя за тем, чтобы первый был сыт, вторые целы, а третья невредима. Понимая это, главы итонских Домов — особенно их Дома — закрывают глаза на многие шалости своих подопечных. Родители должны быть спокойны, руководство — довольно, а мальчики — не обижены. А для этого нужно одно — не выпускать ситуацию из-под контроля. Это несложно — мальчики, кроме разве что самых отпетых хулиганов, не при принце Гарри будь сказано, тоже понимают и принимают правила игры и на рожон без крайней нужды не лезут. Главное — соблюдать приличия. И можешь делать что хочешь. Как принц Гарри, например. Впрочем, как раз принц меньше всех заморачивается приличиями. Но на то он и принц. К тому же, не наследный. В отличие от остальных.

Мистер Стюарт достаточно умён и опытен, чтобы понимать: справиться с пубертирующими подростками может только один из них — вожак-сверстник, которого они сами признали. Алек, как и любой другой умный подростковый вожак, понимает, что его власть в немалой мере зависит от сотрудничества с «властями». Алек и мистер Стюарт прекрасно ладят — у них негласный пакт о сотрудничестве: Алек как капитан и неформальный лидер Дома держит в узде весь Дом — самому мистеру Стюарту в самоуверенно-разнузданной «Палате лордов» такой дисциплины в жизни не добиться, — а мистер Стюарт закрывает глаза на многие мальчишеские шалости, не предусмотренные школьным регламентом. Например, на такие вот вечеринки. Главное — чтоб без эксцессов и инцидентов. Но Алек гарантирует.

Впрочем, ухмыляется Робин, прагматические соображения в данном случае вторичны. Весь Дом — за исключением разве что первогодков — знает, что мистер Стюарт питает к капитану своего Дома особую симпатию. Нет, нет, ничего грязного — и не потому, что мистера Стюарта сдерживают положение семьи Алека и моральный кодекс учителя. Помани только Алек — и мистер Стюарт, не моргнув глазом, пойдёт на любое должностное — и не только — преступление. Вот только Алек не манит — ему это не нужно. Гораздо выгоднее держать мистера Стюарта на коротком поводке. И вот как это делается: разрешение называть себя по имени дарит надежду, а ответное «мистер Стюарт» даёт понять, что надежде этой вряд ли суждено осуществиться. Да и зачем ему сдался сорокалетний хрыч, если к его услугам весь цвет Итона? Робин в который раз чувствует свою избранность. Да, то, что выбор Алека, при всём его разнообразии, пал на него, особенно радует. Помимо того, что это тешит самолюбие, да и просто приятно, дружба с Алеком сулит ряд практических выгод. Через год Алек и его компания окончат школу, а вслед за ними уйдёт и Гарри со своей свитой, и к выпускному классу Робин как самый младший из приближённых к Алеку окажется его единственным и естественным правопреемником. И на всё про всё у него только год. Надо спешить.

— Надеюсь только, что в этот раз обойдётся без «спецугощения».
Робин хмыкает, вспомнив посиделки в общей гостиной. Ну да, запах стоял знатный — глупо надеяться, что такой отъявленный надзиратель, как Стюарт, ничего не заметит.
— Мистер Стюарт, — в голосе Алека прорезаются укоризненно-кокетливые нотки — а Алек-то, похоже, сам тот ещё tart! — Вы же, надеюсь, не думаете, что это наших рук дело? — И уже холодным безапелляционным мужским тоном, отметающим дальнейшие объяснения и обвинения на корню: — Это принц угощал, с ним и разбирайтесь.
Робин присвистывает: флиртует, как девчонка, дела решает, как мужик.
— À propos принц. — Мистер Стюарт послушно прекращает дискуссию. — Сегодня он тоже будет?
— Куда ж без него?
Тихий короткий смешок заговорщиков: сухой — мистера Стюарта, бархатистый — Алека.
— В общем, Алек, я полагаюсь на тебя, — холодно резюмирует мистер Стюарт.
— Не волнуйтесь, мистер Стюарт. — Это уже Алек — с мягкой укоризной. — Всё будет в порядке. Я гарантирую.
— Тогда приятного вечера!
— Спасибо, сэр. И вам того же.
Вновь слышны шаги. Робин порывисто дёргает дверь и входит.

В «библиотеке» не протолкнуться — в сборе уже все, кроме Алека.

Минуту спустя появляется и он. Поприветствовав гостей и обменявшись шутливыми тычками с Гарри, Алек достаёт две бутылки пива и одну протягивает Робину.
— Привет!
И Робин с облегчением выдыхает.

***

На этот раз Алек не отпускает его всю ночь, и на следующее утро они спускаются к завтраку вместе. Завтракает капитан со своей командой отдельно, там же, где и тусит — в «библиотеке». «Команда» — все шесть человек — уже в сборе, и их появление встречают дружеским свистом и улюлюканьем.

— И как? — насмешливо спрашивают капитана, когда Алек занимает своё место во главе стола. По правую руку от него сидит Грег, хмурый и мрачный, как небо над Итоном. Свободно только слева от Алека, и Робин опускается на стул. Теперь все места заняты, и Робин с замиранием сердца понимает, что великолепная семёрка превратилась в восьмёрку.
— Что? — с такой же усмешкой отвечает капитан.
— Капитан… — в голосе команды звучит укор. — Нельзя так со своей командой. Мы, между прочим, за вас болели.
— Тогда какие могут быть вопросы, с такими чирлидерами?
Команда ухмыляется. Алек сегодня довольный, а потому благодушный. Команда это чувствует и тут же распускается.
— И какой счёт?
— И главное, в чью пользу?
Команда уже гогочет в полный голос. Алек невозмутимо накладывает себе горку бекона с яичницей. Робин, не зная куда девать глаза, делает вид, что выбирает джем.
— Три — ноль, — ухмыляется Зак, с хрустом откусывая щедро сдобренный маслом тост. Робин вспоминает, что комната Зака — по соседству с Алеком, и чувствует, что краснеет. Команда уважительно присвистывает.
— В пользу капитана, разумеется, — с гаденькой ухмылочкой добавляет Дуг — сосед Алека снизу.
Команда одобрительно хлопает Алека по спине.
— Маркиз, — участливо поворачивается к Робину Джеф, — может, вы предпочли бы завтрак à la fourchette? Вы, если что, не стесняйтесь, мы всё понимаем. Если вам тяжело сидеть…
Команда замирает в предвкушении его ответа. Робина душат ярость и стыд — и он попадается.
— Ничуть.
Команда только этого и ждала.
— Слышь, Алек. — Алек на подколки не реагирует, и команда, чуя свою безнаказанность, уже изгаляется вовсю. — Маркиз даже ничего не почувствовал. Может, помощь нужна? Ты, если что, скажи, ты же нас знаешь: мы за своего капитана хоть в огонь, хоть в…
— Не нужна. — Алек наконец отрывается от тарелки и обводит «команду» таким тяжёлым взглядом, что за столом на миг повисает звенящая тишина. — А кто сунется…
Разнузданная команда тут же смирнеет, перед Робином извиняются, и остаток завтрака проходит за нейтральной беседой. Над Робином и дальше подтрунивают — уже по-дружески, незлобиво — скорее по инерции, как над своим, — но он больше на провокации не поддаётся: этим только покажи, что тебя что-то задело, — вовек потом не отстанут. Впрочем, неважно. Главное, он теперь в игре.

После завтрака все расходятся на занятия, а дорогу Робину преграждает Грег — до Робина только сейчас доходит, что за всё время завтрака он единственный не сказал ни слова.
— Ещё раз увижу с Алеком… — не договорив, Грег выразительно хватает Робина за грудки. Это ошибка — капитан Игр тут же открывает своё слабое место. Впрочем, ему простительно — мозговой центр в этом тандеме не он. Если бы Грег действительно мог воплотить свою угрозу в жизнь, он бы разбирался с Алеком. Грег же выбрал его — значит, ничего он не может и берёт его как более слабого на слабо.
— Вот с Алеком и разбирайся. — Робин стряхивает с себя руки капитана. — А я пас. Алеку не отказывают.
Грег уходит, ничего не ответив, но взгляд, которым он одаряет Робина на прощание, не обещает ничего хорошего. Робин по трезвом размышлении решает рассказать обо всём Алеку.
— Жалуешься? — насмешливо выгибает тот бровь.
— Ставлю в известность, — огрызается Робин, задетый насмешкой.
— Хорошо. Приму к сведению.
Капитан Игр и дальше испепеляет Робина при встречах взглядом, но к словам и тем более делу так и не переходит.

***

После вечеринки проходит неделя, а Робина до сих пор преследует взгляд Алека, которым тот на него смотрел, — будто впервые увидел. Да так оно и было. Вспомнилось, как мама однажды рассказывала леди Саффолк, матери Алека, о том, как у них с его отцом всё началось. «Мы с ним с детства дружили, а в то лето я вдруг поняла, что он меня наконец увидел». Робин, помнится, тогда ещё очень удивился — про себя, конечно, — не мог же он спросить маму, тем самым выдав себя, что подслушивал: «Как это так возможно?» В прошлую субботу он, кажется, понял. Хм, а Алек, по ходу, в него влюбился. Робин самодовольно подмигивает своему отражению в зеркале.

Их семьи дружили, особенно матери: герцогиня Девонширская, мать Робина, была крёстной Алека, и Алек часто бывал у них дома. Но Алек был на три года старше — непреодолимая пропасть в детстве. Робин всегда был для него мелкий-мелюзга, как любил подтрунивать над ним Алек. К тому же, Алек с раннего детства был не годам умён и серьёзен и всегда тяготел к компании старших и взрослых — наверное, ему даже со сверстниками было не особенно интересно. Что уж говорить о «малолетках». В каждый приезд подруги мама устраивала с ней в гостиной затяжное чаепитие, а маленький Алек оккупировал библиотеку его отца, с которым тот охотно болтал и возился — намного охотнее, чем с собственным сыном, в который раз напомнила о себе детская ревность. А Робин, брошенный и преданный обоими родителями, неприкаянно слонялся по дому. Мама умерла, когда Робину исполнилось десять. Отцы их и раньше не были особо близки — всё держалось на матерях, — дружба между семьями постепенно сошла на нет, и частые дружеские визиты свелись к редким светским приёмам — традиционные летние пикники, рождественские балы да фамильные торжества.

Алек — сплошная загадка, и Робин сам не замечает, как она поглощает все его мысли.

В любом другом подростково-мужском сообществе, рангом пониже, в котором власть вожака зиждется прежде всего на физической силе, у Алека Ховарда было бы мало шансов — в лучшем случае, его бы не трогали. Но о главенстве и речи быть не могло бы. Алек откровенно слаб в спорте — одного этого достаточно, чтобы в пропитанном командно-спортивным духом Итоне навсегда остаться изгоем. Но Алека боготворит Грег, его «правая рука» и капитан Игр Дома — и этого достаточно, чтобы никто не вспоминал, что Алек опять пробежал кросс последним. Со своим утончённо-худощавым телосложением, длинными тонкими пальцами, узкими запястьями и неуловимо девичьими чертами лица, которые ещё больше подчёркивают длинные мягкие, шелковистые волосы, он не по годам сдержан и меланхолично-задумчив, отчего неискушённым сторонним наблюдателям часто кажется скромным и даже застенчивым — идеальная жертва для школьных хулиганов. Но внешность бывает обманчива. Превыше всего в Итоне ценятся ум и характер. И то и другое у Алека Ховарда имеется в избытке. И есть кое-что ещё, возможно, самое главное — животный магнетизм и личная харизма, жертвами которых становятся и взрослые, и сверстники.

Робина завораживают амбивалентные повадки Алека. Алек грубоват и развратен в постели, но сексом предпочитает заниматься ночью и при выключенном свете. Закатанные до локтей рукава кашемирового джемпера обнажают покрытые тёмной порослью руки, а кожа лица настолько гладка и чиста, что позавидует любая девчонка. Контраст мужского напора и девичьего кокетства проявляется во всём, и Робин окончательно теряет голову — ведь что такое страсть, как не попытка разгадать тайну?

***

— Алек, не уходи. — Грег с мольбой хватает Алека за руку. Алек тут же её выдёргивает.
— А спать где? Под тобой?
— Ну, я бы не против, — ухмыляется Грег, но Алек окидывает его таким взглядом, что ухмылка тут же сходит с его лица.
Алек никогда не остаётся у него ночевать: кровати в Итоне узкие, тесные, целомудренные, рассчитаны на одного подростка — Грег сам на такой едва помещается, — а Алек любит размах и простор. И Грег с этим мирится — мирился до недавнего, — но с тех пор как Алек спутался с этим, Грега не покидает панический страх. Кажется, отпусти он Алека хотя бы на миг — и это уже навсегда.
— Ну хочешь, я на полу лягу? Только не уходи. Пожалуйста!
— Не хочу.
Алек настроен решительно, и это придаёт решительности Грегу.
— Подожди. — Грег подрывается на ноги. — У меня идея. Уловка срабатывает — Алек падок на идеи.

Грег бравирует своей силой — Алека заводит мощь — и под недоверчивый смех Алека, играючи, в одиночку переносит кровать Алека из его комнаты в свою: ему не сложно на волне эйфории — возвращение Алека и предвкушение ночи с ним удесятеряют его — и без того немалые — силы.

Подвиг Алека впечатляет, и он впервые остаётся у Грега. Алек доволен — он любит эффектные жесты, — и Грег переводит дыхание: он отвоевал Алека ещё на одну ночь. Засыпают они только под утро — Грег не унимается, пока не навёрстывает все те ночи, что они так бездарно упустили из-за глупой Алековой блажи. Грег просыпается первым — вместе с солнцем, правда, солнце в этот поздний осенний день встаёт не то чтобы очень рано. Вид голого спящего Алека тут же снимает остатки сна и усталости, и тело Грега окончательно пробуждается к жизни.

— Отстань. — Алек отпихивает его, порываясь встать. — Есть хочу.
Но Грег лёгким, едва заметным толчком своей боксёрской ручищи отправляет его в нокдаун, и Алек плюхается обратно.
— Лежи, — голос Грега, ласковый и заботливый, странно диссонирует с его грозной внешностью. — Я сейчас.
Грег набрасывает на голое тело халат и, не потрудившись его запахнуть, выходит из комнаты.

В «библиотеке» уже собралась вся команда, включая Робина.
— А где капитан? — команда с интересом разглядывает экстравагантный внешний вид Грега.
— Капитан сегодня завтракает в постели, — невозмутимо отвечает тот, шлёпая босыми ногами к буфету, где принимается деловито инспектировать блюда под крышками.
— По праву леди? — ухмыляется Робин. Он уже в тусовке, но ещё не в команде, и из кожи вон лезет, чтобы стать здесь своим. Шутка кажется ему ужасно смешной — очень уж в духе команды, команда оценит. Но ответом ему — гробовое молчание. Про двух капитанов знает весь Дом, но в команде эта тема — табу, и прежде всего — из-за расстановки сил в этой паре. Ни для кого не секрет, что капитан Дома позволяет капитану Игр многое, да что уж там — всё. Это подрывает авторитет капитана, а значит, и престиж Дома, и команда предпочитает об этом не говорить. Команда молчит, но Робин каждой клеткой тела чувствует, что все они как один на стороне капитана. Грег резко оборачивается.
— По праву капитана, — медленно, чётко выговаривая слова, цедит он и обводит команду таким выразительным взглядом, что всем сразу становится ясно: сказано не только для Робина. Убедившись по лицам команды, что послание усвоено, Грег поворачивается к Робину:
— И раз уж ты есть любимая горничная капитана, то помоги собрать для него на стол.
На этот раз команда разражается хохотом: иметь «горничную» для капитана не зазорно, а очень даже похвально. Робин, прикипев взглядом к полу, повинуется.

Подхватив внушительный поднос с едой и напитками — это Алек только с виду задохлик, а так аппетит у него ого-го, и не только в постели, — Робин вслед за Грегом поднимается в его комнату.
— Жди здесь, — сплёвывает сквозь зубы Грег и, приоткрыв дверь — достаточно, чтобы Робин заметил, что в спальне у него две кровати, сдвинутые впритык, но недостаточно, чтобы Алек увидел Робина, — протискивается в щель — что при его гориллоподобной туше само по себе достижение, — и возвращается с самодельной табличкой «Не беспокоить». Повесив табличку на дверную ручку, Грег забирает у Робина поднос и со словами: «На чай не дам — не заслужил» ногой захлопывает перед ним дверь.

— Это кто был? — лениво интересуется Алек.
— Никто, — скупо, не глядя на него, отвечает Грег. — Room service.

К его возвращению Алек уже успевает принять душ — в комнате отчётливо пахнет бергамотом и терпко-горьким пачули — и лежит, в одном полотенце вокруг бёдер, посреди гнезда из скомканных простыней с отчётливыми следами ночных побед — прекрасный и развратный до невозможности.

Алек хлопает себя по животу, и Грег с опаской водружает на него поднос — живот у Алека такой тонкий и плоский, что уставленный посудой поднос грозит сравнять его с позвоночником. Впрочем — краешки полных губ Грега дёргаются, его могучие плечи пловца и регбиста невольно распрямляются, — Алек любит, когда его вжимают в матрас. Алек с воодушевлением приступает к завтраку, а Грег усаживается у его ног на пол и, не отрывая глаз, смотрит, как Алек ест.
— А ты что, не будешь? — спрашивает Алек с набитым ртом — Алек очень любит завтракать и любит, когда это удовольствие с ним разделяют.
— Не хочу, — мотает Грег растрёпанной головой — его голод совершенно другой природы. — Хочу смотреть, как ты ешь.
В своём слепом обожании он сейчас очень похож на лохматого добродушного сенбернара — такой же огромный и беззаветно преданный своему хозяину, — и будь у него хвост, он бы сейчас от переизбытка чувств им завилял.
— Фуд-фетиш? — Алек усмехается, его сочные губы дразняще обхватывают сочную поджаренную сосиску, пальцы лоснятся от жира. Грег сглатывает, не в силах оторвать взгляд — разве Алеком можно насытиться?
— Алек-фетиш, — улыбается он и, встав на колени в изножье кровати, подносит к губам ступню Алека — Алек любит, когда его любят. Влажный шершавый язык Грега медленно скользит по подошве. Ступня Алека дёргается и поджимается — у Алека щекотка, и Грег это знает, — Алек хохочет и проливает йогурт. Белёсая струйка стекает по подбородку — слишком провокативно, чтобы быть случайностью, — но Грег ведётся. Губы Грега смыкаются вокруг большого пальца на ноге Алека, и он самозабвенно посасывает его, прикрыв глаза и тихо постанывая. Это одно из самых чувствительных мест Алека, и Грег это знает. Алек глубоко вздыхает, его спина выгибается, как от электрического разряда, звякает посуда на подносе, вздох Алека переход в всхлип. Грег решительно поднимается: медовые волосы, золотистая кожа, лучистые глаза, и сам он сейчас весь такой тёплый и светлый, как нагретая солнцем янтарная глыба. Поднос отправляется на пол, вслед за ним туда же летит халат. Поигрывая бицепсами и мускулами на широкой груди, Грег наваливается на Алека всем телом и сгребает его в охапку — он знает, как Алека заводят сила и власть, а сам Грег шалеет от хрупкости Алека — и самозабвенно сцеловывает потёки.

— Давай на Рождество ко мне, а? — шепчет он в промежутках между поцелуями. Момент явно неподходящий, и Грег это знает, но он также знает и то, что с появлением у Алека новой пассии слишком большой риск отказа, и он не решается пригласить его, когда тот в «в здравом уме и твёрдой памяти», а сейчас, когда Алека так ведёт, у него есть хоть какие-то шансы. — Предки на Сен-Барт намылились, никого не будет. А, Алек?
— Меня уже пригласили.
— Куда? — спрашивает обречённо Грег, хоть и знает ответ.
— В Четсуорт-Хаус.
— Ну, Алек, ну твою мать… — Грег обмякает и бессильно откидывается на подушку. — Ну зачем?!
Алек молчит. Если Грега что и бесит в Алеке, то только вот этот его вечный, чуть что, уход в молчание. И Грега наконец прорывает.
— Зачем тебе этот мелкий крысёныш? Чего тебе не хватает?! — Алек молчит, и абсурдность догадки Грега так потрясает, что он даже приподнимается на локте и неверяще смотрит на Алека. — Это всё из-за… Ты думаешь, я бы тебе не дал?! Но ты же… Ты ведь даже не заикался!
— Не хотел, вот и не заикался.
— А теперь? — в отчаянном голосе Грега прорезаются умоляющие нотки. — Ну хочешь, прямо сейчас?!
— Заткнись. — Алек лениво-небрежным движением забрасывает ему худые ноги на плечи. — И займись, наконец, делом.
Грег покорно замолкает и занимается «делом».

Продолжение — в комментариях.

 

запись создана: 03.09.2014 в 18:32

@темы: Вторчество

---

Вот сразу да!

О, update, и опять ППКС! Люблю эту женщину

"О, ясно теперь, чем отличается худлит (в моём представлении) от других текстов.

В худлите есть ГГ.
Один.
Центральный.
Остальные ему помогают или мешают - и проживают свои второстепенные сценарные ветки, смысл которых, за пределами участия в центральном сюжете, для книги не важен.

Антропоцентрична художественная литература.
Узкосфокусирована, точнее.


И совсем иными свойствами обладают тексты за пределами худлита...

Во-первых, не скажешь навскидку, кто главный герой.
Во-вторых.... типы связей между участниками, процессы, в которые вовлечены участники, весьма далёки от .... от того, что "просчитывается на раз" ))
И тем интересней читать )"

©

***

Из ЖЖ одного человека, чьи мысли, идеи и мировоззрение мне глубоко близки и симпатичны (отзыв на книгу, но речь не о книге):

"Впервые читаю книгу, из худлита, читать которую интересно.

Обычно худлит построен на игре эмоций - а мне это неинтересно, потому что просчитывается на раз. И вариантов развития сценария из представленной в завязке ситуации я вижу больше, чем автор. А часто - намного больше.

Но эта книга построена на игре воли.

А рисунок того, на что способны люди, которые прошли барьер мыслемешалки, разобрались с бурей и непредсказуемостью эмоций, обрели самосознание и вышли к слою чистой воли, мне интересен".

Очень созвучны мне эти слова. Я сама уже давно почти перестала читать художественную литературу - и тем более слэш - именно по этой причине: подавляющее количество образчиков этой литературы построено на нещадной эксплуатации эмоций. А я ооочень не люблю, когда меня разводят на эмоции - потому что это очень примитивно. И очень люблю, когда мне делают интересно - потому что заинтересовать меня очень непросто. А нет лучшего способа сделать мне интересно, как подкинуть моему уму некую забавную оригинальную мыслишку или дать всласть поиграть идеями и словами - я от этого оргазмирую Так и получилось, что я вот уже лет десять читаю один нон-фикшен и детективы. И пишу истории об "играх воли")) Стоит ли удивляться, что третья книга "Корпоративной саги" у меня проходит под кодовым названием "Игра"? И потому-то меня так клинит на героях а ля лорд Кейм из "Корпорации", Тило Вальдорфф из "Дудочника", герцог "Демонширский" из "Алхимика", барон Треч из "Проданного смеха" (о, как я люто кусаю локти, что эту Вещь написала не я! это же лучший Слэш ever!) - потому что они интересны. О таких героях можно писать (и читать) всю жизнь - и никогда не наскучит Как однажды кто-то написал мне в своём отзыве: "Мне нравятся твои герои. Они не всегда приятные люди, но про них всегда интересно читать"

И вот ещё что подумалось: а ведь 90% (если не все 99%) слэш-аудитории нацелены именно на эмоции! И какое же это счастье, что даже при таком раскладе у моих мальчиков и их историй столько поклонников! *фанатьё безумное*

Спасибо вам всем, что разделяете мой фанатизм!

запись создана: 09.09.2014 в 13:53

---

Бывают дни…

…когда очень хочется, чтобы тебя кто-то усыновил

@настроение: сиротское

@темы: На правах афоризма

---

Marquess of Tavistock detected

ВнИзапна нашёлся сын герцога Бедфорда

Ну милота же? Да? Да?!

Ну похож же? Да? Да?!

Такая ляля, а у меня даже истории про него нет

@темы: Посольство Вдохновения

---

Афтор - это диагноз

Дописала самую душещипательную сцену "Алхимика".

Обрыдалась до жуткой мигрени.

La PIOVRA. Величайший ангстер всех времён и народов

P.S. Перечитала. Всего "Алхимика". Блин, у меня все истории, при всём их обилии и разнообразии, об одном и том же. Фрейд бы был у меня в ПЧ. Разные герои, разные сюжеты, разный сеттинг и пейринг - один лейтмотив и сценарий Воистину, all of my art is a continual diary, and those who manage to read it will know the whole truth

---

Как я провожу этим летом

Вышла на финишную прямую с "Вопросом цены" Осталась буквально пара-тройка эпизодов, и меня вдруг резко переклинило на одну историю годичной давности – под кодовым названием "Алхимик". Начала я её прошлой осенью, чтобы сублимировать некоторые кинки, которые не влезли в "Открой глаза и забудь об Англии". У меня так бывает: какая-то внИзапная фантазия перетягивает на себя одеяло, и я, чтобы отвязаться от неё, её выписываю, после чего возвращаюсь к истории, которую в данный момент пишу. Так было и с "Алхимиком": выписала кинки, уняла – на время – своего альтер-слэшера и спокойно вернулась к "Вопросу цены".

И вот в конце июля, после напряжённой месячной работы над заключительной частью трилогии, я решила развеяться – и отправилась в свой питомник недописанных историй. Глаза уцепились за "Алхимика", я открыла файл – и залипла. Это особенное ощущение – перечитывать после длительного перерыва свои старые тексты: с одной стороны писано под себя тобой, а потому "всё, как мы любим", а с другой, за столько времени успеваешь эмоционально отсоединиться от истории настолько, что сам уже не веришь, что её написал ты. В итоге, читаешь как сторонний читатель. И вот дочитал латентный читатель во мне "Алхимика", пришёл в восторг и возопил: "Проду!" А поскольку восторг – единственная эмоция, которую я не могу держать в себе, не разделив её с кем-нибудь ещё, а недописанный текст принципиально не публикую, то вот вам, на правах компромисса, несколько паззлов моего актуального обсешшена

Алек

The Tart of Eton:

Капитан Дома:

Председатель Совета директоров:

Лорд Саффолк:

Алхимик:

Алек, просто Алек:

Робин

Робин:

@темы: Посольство Вдохновения

---

О!

Только дети верят, будто идеи берутся ниоткуда. На самом деле они появляются, когда у двух других идей случается секс. В моем случае это обычно групповой секс (с)

---

Веха.

Когда коллеги в ответ на твоё прощальное письмо пишут тебе восторженные комменты благодарят тебя за прекрасный текст, а не за отличное сотрудничество, это, наверное, что-то значит?

@музыка: The Gossip - Heavy Cross

@настроение: Playing Cool The Future Is Teeming With Stories That Want To Start

---

Current Obsession, Permanent Mood

Давно мне не попадалась музыка, которая настолько резонировала бы со мной, и по духу, и по смыслу


Listen or download The Story That Never Starts for free on Pleer

Lyrics

From the time we are born, the time we're alive
Waiting for our story to start
We practice all day, we practice all night
But we're waiting for our story to start

Then we're taught what is true, we're taught what is right
We're taught not to follow our heart
And then, the next thing we know, we're trapped in a place
Where the story will never start

On this trip we all bend; we bend and we break
We break all our pacts with ourselves
We merely try to survive and we drop all our goals
And put our dreams all on our shelves

And we're told our new goals, we're told our new dreams
They're nothing like the dreams we once held
And now to follow our dreams we have to buy all this crap
Fulfil the dreams of someone else

But don't let 'em check you, they're sucking the wrong brew
The cowards should not steer your life by their own fear
care what you are dreaming; the future is teeming
With stories that want to start

From the time we are born, the time of the life
Waiting for our story to start
We practice all day, we practice all night
But we're waiting for our story to start

Then we're taught what is true, we're taught what is right
We're taught not to follow our heart
And then, the next thing we know, we're trapped in a place
Where the story will never start

Don't let 'em check you, they're sucking the wrong brew
The cowards should not steer your life by their own fear
care what you are dreaming; the future is teeming
With stories that wait to start

Don't let 'em check you, they're sucking the wrong brew
The cowards should not steer your life by their own fear
care what you are dreaming; the future is teeming
With stories that wait to start

@музыка: Abney Park – The Story That Never Starts

@настроение: Ecstatic: The future is teeming with stories that want to start

@темы: Посольство Вдохновения

---

Хе-хе, перефразируя баш

Лучше писать слэш и умереть неизвестным, чем просто умереть неизвестным.

@темы: На правах афоризма

---

Гип-гип, ура! С Днём рождения меня!

36!
Но не стареют душой ветераны в голове тараканы!





Listen or download Мумий Тролль Контрабанды for free on Pleer

---

Читал фэнтези, много думал

– Приказ такой, стало быть: перейти рубеж и быстро двигаться на юг, прямо к Долине Цветов. Идем не воевать, только… – Полгарнец почесал шею. – А с братской помочью. Переходим границу, чтобы дать защиту людям из Верхнего Аэдирна… Не, чего я… Не из Аэдирна, а из Нижней Мархии. Так сказал благородный господин маркграф Мансфельд. Так, мол, и так, говорит, Демавенд понес поражку, откинул копыта и лежит, потому как дрянно правил и политикой, стало быть, подтирался. Значит, с ним уже конец и со всем Аэдирном тоже. Наш король Демавенду много грошей одолжил, пришел час возвернуть с процентом. Не можем мы такоже позволить, чтобы наши земки и братья из Нижней Мархии попали к нильфгаардцам в полон. Должны мы их, того, высвободить. Потому как это наши извечные земли, Нижняя, стало быть, Мархия. Когда-то под скипетром Каэдвена земли те были и ноне под тот скипетр возворачиваются. Аж по самую речку Дыфню. Такой вот пакт заключил наш милостивый король Хенсельт с Эмгыром из Нильфгаарда. Но пакт пактом, а Бурая Хоругвь должна у реки встать. Понятно?
Никто не ответил. Полгарнец скривился, махнул рукой.
– А, забодай тя комар, ни хрена вы не поняли, вижу. Да и ладно. Потому как и я сам тоже. Для понимания существуют король, графья, комесы и благородные господа. А мы – войско! Наше дело – приказы слухать: дойти до речки Дыфни за три дни, там стать и стоять стеной. И все тута. Плесни, Зывик.
– Господин сотник… – робко начал Зывик. – А чего будет, ежели, к примеру, аэдирнская армия сопротивляться почнет? Дорогу загородит? Ведь с оружием через ихнюю страну идем! Как тогда?
– Ну да, а ежели наши земки и братья, – язвительно подхватил Сталер, – те, которых мы высвободить вроде бы должны… Ежели они примутся из луков бить, каменьями кидать? Э?
– Должны мы за три дни стать у Дыфни, – с нажимом сказал Полгарнец. – Не позжей. Кто нас захочет задержать, тот, стало быть, неприятель. А неприятеля на мечи поднять надыть.

Анджей Сапковский. «Сага о Ведьмаке. Книга 4. Час Презрения».

---

Занимательная филоЛогия и гей-математика

Вдогонку к посту ниже возникла дилемма из разряда "Труп - это кто или что?" подумалось, что о вступающих в брак геях (филоЛогически) правильно говорить "выходят заМУЖ", а не "ЖЕНятся"

И тогда всё становится на места:
- геи выходят замуж (ибо то, что женщины обычно вкладывают в понятие "быть замужем" (нежность, внимание, поддержка, забота), как правило, реализуемо именно в гей-браках (что, впрочем, не удивительно, ибо

немного математики следите за руками

в абсолютном выражении по-настоящему счастливых гей-браков, наверное, столько же, сколько и натуральных, но в процентном процент счастья в гей-браках зашкаливает, если вы съедаете каждый день одну курицу, а я ни одной, то это значит, что я вегетарианец статистически каждый из нас съедает по полкурицы в день. А теперь - конкретный пример: в стране зарегистрированы, допустим, 10 миллионов натуральных браков и тысяча - гомосексуальных, и в том, и в другом варианте реально счастливы, скажем, тысяча семей, из чего напрашивается логический вывод: гей-браки на 100% счастливы, тогда как в гетеро-браках счастливыми являются только 0,001% (прописью - один промилле) семей. А всё потому, что если люди, то бишь геи, идут на такое, то там должна быть уж такая любовь-любовь, вероятность которой в гетеро-варианте, из-за статистической распространённости явления "на душу населения", близится к нулю );

- гетеросексуальные мужчины и те, кто под них мимикрируют лженятся (=обзаводятся женой, ленятся и лгут);

- женщины мужаются (что неудивительно, учитывая пункт 2 и 1).


Всегда считала, что язык - ключ к менталитету

@темы: На правах афоризма

---

Вот что такое настоящий реал!

© потащено из ЖЖ miumau

@темы: Посольство Вдохновения

---

Going Public

Не прошло и семи лет семь лет будет в марте, как Пиовру, наконец, убедили покинуть её уютную слэш-норку и выбраться в большой мир может, заодно и ник поменять на «Хоббит»?

В общем, дорогие читатели, торжественно сообщаю вам, что акции Корпорации теперь котируются на бирже

Прошу любить и жаловать, читать и распространять. Мы с мальчиками будем рады любой поддержке и пиару От имени председателя правления Корпорации обещаю высокие дивиденды в карму

И чтобы два раза не флудить – краткий отчёт перед акционерами, вложившими свои кровные надежды и ожидания в 3-й том «Корпоративной саги».

Пишется! Ударными темпами! У же написаны 57 страниц и планируются столько же. История долго зрела, тяжело давалась потому что афтор вбил себе в голову, что раз история про «сто лет спустя», значит, без звездолётов и прочих галактических войн не обойтись, а я терпеть ненавижу фантастику именно за её насквозь техногенный мир, в котором лишь «рокот космодрома и эта ледяная синева», от которой хочется удавиться в первом абзаце второй страницы. Но потом, когда афтор успокоил мальчиков, что никто их в космос не отправит и не заставит проливать семя в корпоративной войне за Марс прояснились основные моменты и стало понятно, куда и как двигаться дальше, текст полился мощным потоком – быстро, легко и гладко. Настолько, что я буквально ушла с головой в этот мир с первого января и выбираюсь из него разве что в магазин за продуктами. Никуда не хожу, нигде не бываю. Все эмоции, все мысли, все чувства – всё в текст, всё в текст. Мне сейчас очень хорошо и комфортно. Чего и вам желаю!

Спасибо и до встречи – на бирже сейчас или в «Корпорации сто лет спустя»!

Ваша Пиовра

---

Афторские перашки

31.01.2014 в 21:28

Пишет  Лунита via  Irit:

Наткнулась тут на перашки и они все внезапно оказались про нелегкую авторскую долю

Автор давно в фандоме
сначала было всё внезапно
я вздрагивал потом привык
затем всё стало постепенно
и перестало наконец

Автор отвечает читателям
о вкусах щас никто не спорит
шагнуло общество вперед
и тот с кем вкусы не совпали
автоматически мудак

Автор отвечает критикам
вы стадо ебаных оленей
валите лесом сквозь тайгу
подумал глеб но молвил в трубку
нам очень важен ваш звонок

Автор фиков с НЦ-17 пишет джен
(Старый ёбиллист пишет ориджинал)
она ушла в балет из порно
но исполняя гранд плие
всё время по привычке шепчет
оу йее

Автор фиков с НЦ-17 пишет джен-2
(Старый ёбиллист пишет ориджинал-2)
Алеша борщ сварить пытался
солянку щи пельмени рис
но что бы ни варил Алеша
выходит метамфетамин

Автор, недополучивший фидбека
котик любит кошечку
птичка — воробья
небо любит солнышко
а тебя никто

Остальное прекрасное - здесь

---

It's All About Passion & Obsession

La PIOVRA. Полное собрание сочинений в 3-х томах:

GAY FICTION
(ориджинал, гей-утопия, детектив отношений)

Трилогия «Корпорация»:

I. Книга первая. «Бизнес».
1. «Сага о власти» (основная история):
1.1. Власть красоты. Друг семьи.
1.2. Власть идеи. We Control the World!
1.3. Власть несбывшегося.
1.4. Власть свободы. Гепард и Лев.
1.5. Власть крови. Стилисты.

II. Книга вторая. «Секс».
2. «Межвременье. Дудочник из Гамбурга» (сайд-стори по вселенной «Саги о власти»):
2.1. Забор и вишни.
2.2.

Открой глаза и забудь об Англии.

Открой глаза и забудь об Англии: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4.
2.3. Дудочник из Гамбурга.

III. Книга третья. «Игра».
3. «Вопрос цены» (сиквел к «Саге о власти»):
3.1.

Дебют.

Дебют: часть 1, часть 2, часть 3.
3.2.

Гамбит.

Гамбит: часть 1, часть 2, часть 3.
3.3.

Миттельшпиль.

Миттельшпиль: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5.
3.4.

Комбинация.

Комбинация: часть 1, часть 2, часть 3.
3.5.

Эндшпиль.

Эндшпиль: часть 1, часть 2, часть 3.
P. S. Рокировка (эпилог).

NB! Рекомендуется читать в указанном выше порядке. Но это непринципиально, так как каждая книга (а также сайд-стори) автономна, закончена и не является спойлером для других (зато проясняет во многом события, мотивы и мир в целом в последующих историях, если читать в предлагаемом порядке).


Хозяин для герцога (фэнтези)

Алхимик

Джентльмены и игроки (сиквел к "Алхимику" и вбоквел к "Открой глаза и забудь об Англии")

FUN FICTION
(юмор)

Откровения текстуального извращенца

Ромео и Джулиан

Как стать успешным писателем

FAN FICTION
(фанфикшен по "Tokio Hotel")

...спасибо, что был моим Музом...



Пусть плоды этой страсти хранятся для вечности здесь

Ко всему ниже изложенному применимо следующее:

Пейринг: Йост / Билл.
В некоторых фиках могут встречаться также примеси других пейрингов. Это всего лишь издержки производства, призванные подчеркнуть вкус ёбилли и на качество продукта никоим образом не влияющие.
Жанр: преимущественно AU и/или юмор.
Дисклеймер: Билл принадлежит Йосту, Йост – Биллу, плод моей фантазии – мне.

Он такой один…

Золушок. Старая сказка о главном пейринге.

Ёбиллизмы

На самом деле всё не так, как в действительности

Национальные бренды и их узнаваемость в разных странах

Маленькая ёбилли-интермедия

Отцы и дети incl. бонус Фотосессия в поддержку креатива

McChoice

Фэндомный иконостас

Продюсер для наследника (не закончен)

Певец и все-все-все

Control Unlimited

The Very Beginning

Страсть с привкусом яблок

Ангел нетрадиционной ориентации

Бебе и Продюсер, который живёт в студии:
Глава 1. Продюсер, который живёт в студии.
Глава 2. Возвращение Продюсера.
Глава 3. Самый дешёвый в мире Продюсер.
Глава 4. Самый счастливый в мире Продюсер.

Папа Йо и Чёрный Бу:
Первая серия
Вторая серия
Третья серия

Народные анекдоты в авторской обработке

Токийский треугольник:
Угол первый. Монолог рассудительной язвительности.
Угол второй. Монолог озлобленного подростка.
Угол третий. Монолог красивого мальчика.

Проект / Человек, который зажигает звёзды

С этим надо что-то делать...

PWP vulgaris

Business as usual, или Extraordinary Love

Какая в жопу разница?

Победа-45

Harry Potter ft. Tokio Hotel (не закончен):
Глава 1. Мальчик, который выжил Сами-Знаете-Кого.
Глава 2. Открытие продюсера Хоффманна.
Глава 3. Предостережение Фабби.
Глава 4. Чартерный рейс № 483.
Глава 5. Кровать-распределительница.
Глава 6. Вводное занятие у продюсера звездоделия.

запись создана: 21.11.2008 в 19:17

@темы: Вторчество

---

Что было, что есть, что будет

Рождественские каникулы прошли на треть, и уже можно утверждать, что пойдут они насмарку. Снега до сих пор не было, на улице +10 и депрессивно светит солнце. Глинтвейн не пьётся, мандарины не едятся, запасливо прикопанные на зиму атмосферные скандинавские детективы не читаются

Поэтому подведу-ко я творческие итоги года – авось, и настроение новогоднее появится.

Буду краток: хороший выдался год – кайфовый и плодотворный. Вполне в духе тэга "Вторчество". Писалось много и запойно. Видимо, сработала примета: как вы новый год начнёте, так его и проведёте. А прошлые мои рождественские каникулы на 90% состояли из снега по колено, что всё объясняет "Открой глаза и забудь об Англии" (остальные 10% отводились на сон и еду). Писала даже в новогоднюю ночь. Текст шёл таким же мощным непрерывным потоком, как в своё время "Забор и вишни". Что и неудивительно: оба раза я находилась в отпуске в глухой провинции, без ноута и интернета, в полной тишине и одиночестве. Ела, спала, писала. Первый раз – случайность. Второй – тенденция. Третий – опять пойду! закономерность

В уходящем году я даже пережила свои 15 минут дней славы. Слава раз, слава два. Отголоски этой славы в виде комментов, умылов и перепостов настигают меня до сих пор. "Извращенец" завлекает ничего не подозревающих читателей в мой слэшерский подвальчег, а там их уже поджидает лорд Кейм. It's marketing, baby!
На волне обильного фидбэка дописала окончание "Саги"

В уходящем году у меня случился первый раз я впервые попробовала себя в жанре фанфикшена по чужому творчеству и мне понравилось!

Настолько, что в адвент опять пошла. Похоже, в этот раз понравилось только мне Единственный текст за всю мою 7-летнюю творческую карьеру, который всех оставил равнодушными. А мне так хотелось "об этом поговорить" Из-за чего у меня случилось зимнее обострение синдрома "я один-единственный такой извращенец на весь свет, и мне даже не с кем почесать свои кинки" я уже целую неделю пребываю в депрессии раздумьях, что с этой историей не так. Не иначе, знак Мироздания: "Не суйся в чужое, пешы своё". Внимание, вопрос в студию: дорогие читатели, что с "Герцогом" не так? Автору очень надо понять

И о погоде-2014:
Тема лордов и баронетов остаётся остро ненасыщенной и вот уже год, как выедает мне моск Попытки окончательно закрыть гештальт посредством "Открой глаза" и "Хозяин для герцога" успехом не увенчались. Посему были начаты ещё 2 истории о "пэрах и сэрах":
"Алхимик" – параллельная история к "Открой глаза и забудь об Англии" (то же время, тот же сеттинг, но абсолютно другие герои, никак не связанные с Корпорацией).
"Вопрос цены" – сиквел к "Саге о власти" (Корпорация 100 лет спустя).
Обе истории написаны на две трети, что оптимистично позволяет мне прогнозировать официальный релиз на первое полугодие-2014.

В процессе также третья история под рабочим названием "Мирра и сын". Что это будет что-что, очередная история про йуного баронета и его взрослого покровителя, пока сложно сказать: написаны 7 страниц словесных перепалок между эксцентричной звездой фэшн-фотографии Миррой, её сыном и его мужчиной. Одна из тех историй, в которых разговоры героев интереснее событий, которые они обсуждают. Впрочем, у меня все истории начинаются с "подслушанных диалогов", так что будем посмотреть, куда это всё вывернется.

А напоследок я скажу:

Спасибо всем, кто был этот год с нами!

Спасибо всем, кто прибыл в этот год к нам!

И отдельное и особое спасибо всем, кто комментировали и несли моё творчество в массы!
Ваш фидбэк и поддержка – очень ценимы и неоценимы!

Всех с прошедшим и наступающим!

Happy New Stories! Happy New Everything!

Ворнинг: спойлер!

В следующем году всё будет прекрасно и закончится волшебно!

Спойлер-2!

На самом интересном месте!

Спойлер-3

Чтобы продолжиться в следующем году!

запись создана: 27.12.2013 в 15:25

@темы: Вторчество

---

Хозяин для герцога

Автор: La PIOVRA.
Рейтинг: R.
Жанр: дружеский шарж фэнтези.
Размер: миди.
От автора: адресное, заказное, фанюческое Написано во исполнение двух виш-листов — моего и моего Муза. Небольшой новогодний подарок одному золотисто-радужному дятлику. Муз, спасибо за баронета, за ночи лайи сказочки на ночь и за то, что ты такой есть. Знакомство с тобой стало одним из хайлайтов этого года. Ты — дивный! (с)
Дисклеймер: семейство барона и мир принадлежат одному восторженно любимому мною творческому дуэту, который пожелал остаться неизвестным и в подарок которому эта история, собственно, и была написана. Я — с разрешения правообладателей — просто взяла поиграть. Что же касается герцога… В этой истории он ОМП, но сведущие читатели без труда распознают, кем вдохновлялся автор Для всех остальных это оридж, просто оридж.

Саундтрек:

Часть 1.

Герцог

Герцог прибыл в столицу баронства аккурат в полдень.

Постоялого двора, достойного приютить под своей крышей племянника короля, в этой захудалой дыре не нашлось. Но герцог проделал долгий путь и питал на предстоящую ночь большие надежды, а посему, скрепя сердце, отправился на поклон к местному барону. О бароне при дворе всякие слухи ходили — здесь даже в воздухе витало нечто нервное, — но охота была пуще неволи: герцог жаждал приключений и готов был идти на риск.

Барон

Замок барона возвышался на холме.

Надвигалась буря, и в замке полным ходом шли приготовления. Приглашённый бароном Ловец до сих пор не явился. Барон рвал и метал.

Так что когда по мощёному двору зацокали конские копыта, навстречу всаднику высыпала целая орава слуг. Но при виде всадника оживление спало. Слуги, едва взглянув на новоприбывшего, потеряли к нему всякий интерес и тут же вернулись к прерванным работам. Остался один мальчишка-конюх. Герцог спешился. Мальчишка принял коня, а церемонный ливрейный слуга — герцога. Слуга бросил на обречённого путника исполненный жалости взгляд.

Затишье перед бурей, все и так на нервах и взводе. И будто этого мало, лайи принесли этого. Здесь и в обычное время гостям не особо-то рады, а незваному гостю, да ещё в такой неурочный час, будь он хоть трижды герцог, можно было только посочувствовать. Помявшись в нерешительности, слуга наконец отважился о нём доложить. Барон алкал свежей крови и велел просить.

Баронет

Сегодня он решил нарушить один из самых строгих отцовских запретов.

Предоставленный самому себе, достаточно умный, чтобы удовлетвориться обществом кнехтов и челяди, и достаточно гордый, чтобы снизойти до общения с этой, юный баронет находил забытьё и отраду в книгах — благо фамильная библиотека была роскошной, во всех смыслах. Казначей утверждал, что собранные здесь фолианты, особенно старинные трактаты по магии, стоят больше, чем всё остальное имущество в замке, вместе взятое, включая половину самого замка. Библиотека была самым большим сокровищем и неприкосновенным запасом в казне барона. Выносить из неё книги — даже не представлявшие никакой ценности фривольные романчики, слабость к которым питала баронесса, — строжайше воспрещалось.

Но сегодня был особый день и особый случай. Баронет любил книги и не любил шумных застолий — и не только потому, что на них его не приглашали. Книги для баронета были проверенным средством убить время и унять волнение перед бурей, а пьяный гогот и грубые мужланские возгласы за стеной — библиотека соседствовала с обеденной залой — не позволяли с головой погрузиться в волшебные книжные миры, то и дело возвращая к неприглядной действительности, спасения от которой баронет в них, собственно, и искал.

Со двора донёсся цокот конских копыт. Одного взгляда в окно хватило, чтобы разглядеть герцогские регалии на новоприбывшем. Баронет произвёл рекогносцировку и спонтанно созрел для бунта. Слугам сейчас не до него. А пока отец с гостем обменяются положенными по этикету реверансами, он вполне успеет спуститься вниз, стащить книгу и тут же вернуться к себе.

Баронет вожделел свободы и пулей выскочил из комнаты.

Часть 2.

Перед бурей

Беглый взгляд на новоприбывшего подтвердил худшие предположения барона. Гостю на вид было чуть за двадцать. В провинции мужчина в таком возрасте — серьёзный и ответственный муж, в столице — дитя малое, и не понятно — барон мазнул презрительным взглядом обрамлявшее голову гостя золотисто-кудрявое роскошество, которому позавидовала бы половина дам в баронстве, и обтянутые белыми чулками точёные голени — повод для зависти второй половины, — мужчина ли вообще. Шалопай шалопаем, от герцога — один титул. Один из тех юнцов, годных разве что украшать собой приватные покои тех эксцентричных правителей, которые обычно остаются в истории исключительно благодаря своим нетривиальным пристрастиям. Сразу видно — в детстве мало пороли. А сейчас, — барон усмехнулся, представив себе воспитательный процесс, — такого пороть — только портить. В нечто подобное вырос бы его собственный сын — задатки все налицо, — не получи он надлежащего отцовского воспитания.

Чего-то подобного герцог и ожидал. Посреди добротной, но без излишеств, обстановки в высоком резном кресле на возвышении сидел хозяин, одетый дорого, но без изысков. Барону было, скорее, за сорок, чем под пятьдесят. В облике барона было нечто змеиное: бесстрастное лицо, немигающий взгляд и обманчиво неподвижное тело, в любой миг готовое к молниеносному броску на ничего не подозревающую жертву. Барон, бесспорно, был строгим господином. Герцог, кое-что понимавший в подобных мужчинах, понял это с первого взгляда. Но сейчас перед ним маячила более заманчивая цель, нежели те перспективы, которые сулило ему сделанное открытие, и герцог без промедления перешёл к делу.
— До меня дошли сведения, — начал он, — что сегодня в вашем баронстве ночь лайи.
У герцога был свой, особый, интерес к этому магическому явлению, который он, по понятным причинам, не мог озвучить открыто. Поэтому продолжил витиевато и издалека:
— Я много наслышан о магических бурях. К сожалению, в моих землях они остались только в преданиях.
Барон слушал гостя молча, не отрывая от него тяжёлого застывшего взгляда. Барон знал эту породу. Один из тех беспечных высокородных повес, милость которых, в силу возраста и общей бесполезности, мало что значит, а немилость, ввиду вздорности натуры и особой необъяснимой любви, которую зачастую питают к таким непутёвым сыновьям, племянникам — и прочим неродственным фаворитам — их могущественные и влиятельные отцы, дядюшки — и прочие неродственные покровители, — может значить очень много.
— Я был бы вам очень признателен, — не дождавшись никакой реакции, перешёл к существу вопроса герцог, — если бы вы предоставили мне возможность поприсутствовать при этом явлении.
Вот оно что. Искатель приключений на одно место. Барон, довольный исчерпывающей точностью данной гостю характеристики, позволил себе лёгкую ухмылку, но тут же помрачнел. Не хватало только, чтобы все эти столичные бездельники хлынули сюда на «сезон лайи». А хлынут непременно, это как пить дать. По этому сразу видно — барон окинул презрительным взглядом узкие панталоны, франтоватый камзол и пышное кружевное жабо гостя — законодатель мод и прочих безобразий. И всем предоставить кров и еду. Бесплатно, разумеется. А потом неизвестно где искать служанок — в силу выбывших из строя на год девиц от пятнадцати до сорока. Не говоря уже о том, какую опасность представляет нашествие подобных столичных хлыщей для его юной жены. По сравнению с такой перспективой — барона передёрнуло, — лайи — невинные дети и вообще спасение.
— Приятного в этом мало, — холодно заметил барон.
— Это как кому, — обезоруживающе улыбнулся герцог. Но барон был не так прост.
— Да, действительно. — На узких тонких губах барона зазмеилась улыбка. — Многим… женщинам нравится.
— Именно их я и имел в виду, — отзеркалил улыбку герцог.
— К тому же, — голос барона посерьёзнел — до него, видимо, дошло, чем он рискует, случись что с королевским племянником в его замке, — я пригласил Ловца.
На лице герцога на миг проступило замешательство, но он тут же взял себя в руки:
— Тем интереснее. Всегда мечтал посмотреть на настоящего мага.
— Это я к тому, что во время ритуала от происходящего желательно держаться подальше.
— Обещаю.
Барон терпеть не мог кошек, а в повадках незваного гостя было что-то неуловимо кошачье. У кошек была дурная натура — чем настойчивее отпинываешь их от себя, тем настырнее они к тебе лезут. Барон желал поскорее избавиться от этого золочёного прощелыги, а посему больше пинать не стал.
— Тогда сочту за честь приветствовать вас у себя, ваша светлость. — Туловище барона чуть дёрнулось вперёд, что, видимо, должно было означать почтительный поклон, но в голосе барона не слышалось ни особой почтительности, ни, тем более, радости.
— Благодарю, — промурлыкал герцог. — Моя свита разместится в городе, а я не доставлю вам особых хлопот. У барона на этот счёт были большие сомнения, но от ответа он воздержался.

Барон встал, давая понять, что аудиенция окончена. Герцог направился к выходу. Барон последовал за ним.

Они вышли из залы приёмов, и в этот момент осторожно открылась дверь помещения напротив. Из-за двери появился воровато озирающийся нервный худой подросток с толстым фолиантом под мышкой.

— Я разве не запретил выносить книги из библиотеки? — Вопрос прозвучал спокойно, даже равнодушно — он и вопросом-то не был, — но подросток побледнел так, что вполне мог сойти за фамильное привидение.
— Отец… я… я…
— Молчи.
Короткое слово ничего не выражало, ни раздражения, ни намёка на недовольство, но юный баронет умолк на полувдохе.
— Господин мой… — откуда-то сверху донёсся чарующе низкий грудной голос, и герцог, барон и баронет одновременно повернули головы в направлении его источника. Посреди широкой каменной лестницы стояло дивное юное создание с диадемой баронессы на прелестной головке. Создание было слишком дивным, чтобы быть сестрой баронета, и достаточно юным, чтобы не быть его матерью. Создание с неспешной грацией спустилось по лестнице и, поравнявшись с бароном, мягко коснулось его предплечья затянутой в шёлковую перчатку ручкой. Глаза баронета недобро сузились, на резко очерченных фамильных скулах вспыхнул нездоровый румянец, узкий упрямый подбородок вздёрнулся — настоящий змеёныш, то есть вылитый отец. Был бы, если бы не насупленные брови и намертво впечатанные в очертания рта подростковая, плохо подавляемая злость и вечная неизбывная обида на весь мир, причину которых герцог без труда вычислил, перехватив взгляд барона, которым тот наградил дивное создание. Неудивительно. Третий лишний. Достаточно взрослый, чтобы обойтись без родительской ласки, и слишком юный, чтобы перестать в ней нуждаться. Впрочем, этот неприступно-насупленный вид, странным образом, только добавлял мальчишке очарования.
Барон скупо представил гостю своё семейство.
— Моя жена. Мой сын. От первого брака, — холодно добавил он, заметив недоуменный взгляд, брошенный герцогом на юную баронессу, после чего, так же скупо, представил семейству «его светлость герцога». Баронесса присела в изящном книксене. Юный баронет отвесил почтительный поклон, но у сына, в отличие от отца, почтение было искренним.
— Вы слишком суровы к своему сыну, — с мягким упрёком сказала баронесса мужу. — Мальчик не виноват. Это всё буря. Мы все сегодня немного не в себе. — Баронесса издала короткий нервный смешок.
— Похоже на то, — сухо ответил барон, но в его глазах-льдинках блеснуло нечто похожее на весеннюю оттепель. — Пойдём, тебе нельзя волноваться. А ты, — повернулся к сыну барон, — верни книгу на место и ступай к себе. С тобой я потом поговорю. — И уже герцогу: — Подождите здесь, ваша светлость. К вам подойдут и проводят. Ужин в семь. Не опаздывайте.
Барон, бережно взяв юную супругу под руку, повёл её к лестнице. Герцог хмыкнул: и на барона нашлась управа. Впрочем — герцог знал это не понаслышке, — подлинная чуткость присуща лишь по-настоящему жестоким господам: нельзя в полной мере проявить одно качество, не познав до конца его противоположность.

Баронет опрометью бросился в библиотеку, чтобы мгновение спустя выскочить оттуда уже без злополучного фолианта. При виде герцога на его узком треугольном лице с новой силой вспыхнул погасший уже было лихорадочный румянец. Герцогу искренне стало жаль мальчишку — такое унижение на глазах гостя, да ещё и герцога. Захотелось его как-то подбодрить, дать понять, что отцовская выволочка никак не повлияла на герцогское отношение к нему.
— Увидимся за ужином, баронет, — с ободрительной улыбкой сказал ему герцог. На лице баронета мелькнул испуг, и он побледнел ещё сильнее, чем после отцовской взбучки — хотя, казалось бы, куда уж дальше, — румянец схлынул так же внезапно, как и появился. Да что ж он такой запуганный!
— Вы ведь будете на ужине, баронет? — растерянно уточнил герцог.
— Разумеется, нет, — раздался под замковыми сводами спокойный холодный голос. Герцог поднял голову. На верху лестницы, у входа в галерею, стоял барон. Герцог с недоумением посмотрел на хозяина.
— Баронет не может участвовать в общем застолье. — Барон поморщился — необходимость объяснять столь очевидные вещи вызывала у него досаду. — Баронету ещё не исполнилось шестнадцати.
Баронет, оказавшись между молотом и наковальней, стоял ни живой ни мёртвый, и только лихорадочный румянец, то и дело вспыхивавший на его щеках, выдавал его чувства.
— По виду не скажешь, — заметил герцог. — Сколько вам лет, баронет?
— Через месяц будет шестнадцать, ваша светлость, — едва слышно, пересохшими губами пробормотал тот.
— Будьте великодушны, барон, — герцог постарался вложить в свою улыбку всё имеющееся у него обаяние. — Мне кажется, один месяц — не такая уж критическая разница, чтобы нельзя было закрыть глаза на этикет.
— Как вам будет угодно, герцог. — Разница в титулах была достаточно критической, чтобы отказать гостю в таком пустяке, но равнодушный тон барона не оставлял сомнений, что заступничество герцога баронету ещё аукнется.

Статная фигура барона растворилась в полумраке галереи. Герцог запоздало подумал, что у барона, возможно, были причины не видеть сына за ужином и этикет — это только предлог. Баронет, заверив герцога, что будет присутствовать на вечернем пиру, поспешно раскланялся. Герцог дождался лакея и в его сопровождении поднялся в выделенные ему покои.

Буря

После оказанного ему приёма герцог готов был к тому, что его разместят в одной из временно свободных камер пыток — которыми подземелья подобного хозяина наверняка изобилуют, — и был немало удивлён, когда оказалось, что предоставленные ему покои, хоть и дышали строгостью, вполне соответствовали его титулу и положению. Впрочем, ухмыльнулся про себя герцог, у такого строгого господина даже пытка — особая милость, которую ещё заслужить надобно. И если развивать эту мысль, то сейчас — герцог с наслаждением растянулся поперёк устланной в меру мягкими пуховыми перинами кровати под балдахином — хозяин его, скорее, наказал. Но правда, герцог вздохнул, конечно же, намного прозаичнее: в замке, похоже, просто не оказалось свободных камер пыток.

Приставленный к нему бароном слуга — угрюмый согбенный старик, слишком уродливый, чтобы это могло быть случайностью, — пыхтя и кряхтя, приготовил лохань с горячей водой. Герцог сдержанно поблагодарил его, но от помощи с раздеванием и купанием отказался. Старик прошамкал что-то на местном наречии и, хлопнув на прощание дверью — достаточно громко, чтобы дать понять, что он об этом думает, и достаточно осторожно, чтобы виной всему мог оказаться простой сквозняк, — удалился.

Оставшись наедине, герцог разделся — опыт снятия мужской одежды у него имелся — и с наслаждением погрузился по шею в горячую пенную воду. Смыв с себя дорожную грязь, он принялся собираться на ужин. Памятуя данное хозяину обещание не привлекать к себе лишнего внимания, герцог облачился в свой самый скромный наряд — и это была очень изысканная месть: жемчужно-серый шёлковый камзол простого незатейливого покроя наиболее выигрышно оттенял его яркую внешность. Впрочем, прихорашивался герцог не для барона. Оглядев себя напоследок в старинном, покрытом благородной патиной зеркале, герцог остался собой очень доволен и в приподнятом расположении духа спустился вниз.

Обеденный зал был забит до отказа. У стены напротив входа в массивном дубовом кресле во главе стола, стоявшего на небольшом возвышении, восседал барон в окружении семейства — баронет справа, баронесса слева. Похоже, усадив опального сына одесную себя вместо гостя, барон давал последнему понять, что, вмешавшись не в своё дело, тот тем самым лишил места за столом себя. Прочие почётные места тоже были заняты — в чём герцог усмотрел очередной злой умысел, — но его это не сильно задело: у герцога на этот вечер возлагались иные чаяния, нежели сомнительное удовольствие развлекать светской беседой провинциальных матрон.

От стола барона отделился сенешаль.

— Не обессудьте, ваша светлость, — слуга явно был сконфужен столь вопиющим нарушением этикета своим хозяином. — Господин барон очень печётся о вашей безопасности.

Со словами «Господин барон считает, что здесь вам будет безопаснее» сенешаль проводил герцога к боковому столу. Герцог не возражал — определённая доля приватности была ему только на руку — и занял единственное свободное место в полутёмном углу. Сенешаль, лавируя на тонкой грани между желанием угодить гостю и страхом не навлечь на себя гнев хозяина, проследил, чтобы герцога обеспечили едой и питьём.

Упоминание барона о том, что он пригласил Ловца, герцога порядком обеспокоило. Но сейчас, оглянув обеденный зал и не заметив следов присутствия оного, он перевёл дыхание — похоже, барон блефовал, чтобы отвадить его от замка. Герцог усмехнулся — не на того напал — и с воодушевлением приступил к ужину.

Герцог с аппетитом уминал жареную куропатку, запивая местным крепким вином, когда в зал вошли двое. Один, в одеждах степных племён, едва переступив порог, тут же растворился среди челяди, и взгляды всех присутствующих обратились к его спутнику, поджарому мужчине с острыми скулами. По залу прокатился нервный шепоток: «Ловец». Герцог выронил из рук полуобглоданную кость. Ловец же, ни на кого не глядя и не замедляя шаг, подошёл к главному столу и остановился перед бароном. Разговоры тут же стихли, всеобщее возбуждение унялось, но не исчезло — затаилось, и зал на мгновение погрузился в зловещую тишину — воистину затишье перед бурей.

— Мой лекарь сказал, — сказал вместо приветствия барон, — что сегодня будет ночь лайи. Лысина мужчины за соседним столом покрылась капельками пота — лекарь прекрасно осознавал, что его судьба сейчас зависит от ответа пришельца.
— Он прав, — ответил Ловец, и лекарь украдкой смахнул пот со лба. — Сегодня будет буря, и она захватит ваш город.
Зал, взбудораженный словами Ловца, вновь загалдел.
— Ближайшие дни у моей жены благоприятствуют зачатию, — продолжал барон. — Я хочу, чтобы её ребёнок был моим.

Замок был стар, а Ловец — ранен и устал. Барон приказал возводить малый защитный круг. Тут же забегали слуги, освобождая для ритуала середину зала. Несколько мгновений спустя столы были сдвинуты, а покрывавший пол настил — убран. Ловец внимательно изучал открывшиеся взору магические рисунки на каменных плитах, а герцог — лицо Ловца. Хмурое, остроскулое, с запавшими щеками, оно излучало тёмную и опасную привлекательность. Впрочем, — герцог привык быть с собой откровенным, — причина последней наверняка крылась не столько в чертах лица Ловца, сколько в роде его занятий — магов в постели герцога ещё не было.

Ловец, оторвавшись от созерцания глифов, взмахом руки подозвал баронессу. Герцог, проследив за ней взглядом, подумал, что она сейчас очень похожа на своего пасынка — бледное недвижное изваяние, зачарованное злой колдуньей, вернее, злым колдуном. И только нездоровый нервический блеск в глазах выдавал, что в ней ещё теплится жизнь.

Баронессу била дрожь, она плохо держалась на ногах. Мизинец на руке барона едва заметно шевельнулся, баронет тут же вскочил на ноги и, подбежав к мачехе, проводил её до кушетки, которую по знаку Ловца разместили посередине испещрённого магическими глифами круга. Ловец небрежным хозяйским жестом ухватил баронета за подбородок и, развернув его лицом к свету, пытливо на него посмотрел, будто оценивал лошадь на ярмарке. Мальчишка от такой неслыханной наглости побледнел, покраснел, трепыхнулся, рванулся, но Ловец тут же потерял к нему всякий интерес, полностью сосредоточившись на кушетке. Герцог невольно задался вопросом, что больше оскорбило бы его самого, окажись он на месте мальчишки: бесцеремонность Ловца или сменившее её равнодушие. Юный баронет повернулся к отцу, безмолвно взывая к отмщению, но хозяин замка был настолько поглощён юной супругой, что унижение сына вряд ли заметил. Баронет с обречённым видом вернулся за стол.

— Баронессе предстоит провести здесь всю ночь, — сказал Ловец и повернулся к барону: — Вы знаете цену? Вы готовы заплатить?

От улыбки барона повеяло холодом. Его ладонь взметнулась вверх. Баронет неверяще уставился на отца:
— Отец, ты что, отдашь меня… этому?!
— Молчи.
Баронет захлебнулся на полуслове, на герцога накатило ощущение дежавю. Ловец взошёл на возвышение.

Всё внимание герцога было приковано к барону, и он сам не заметил, когда — и главное, откуда — в руке у Ловца появилась золотая игла. И тем сильнее он вздрогнул, когда игла эта, так же внезапно, проткнула ладонь барона. Ловец отнял иглу, и у основания большого пальца барона выступила крупная коралловая капля. Ловец склонился над тонкой холёной рукой барона и, придерживая её за пальцы, языком вобрал кровь.

Герцог перестал дышать. Тишина в зале напоминала натянутую струну, готовую вот-вот взорваться от повисшего в воздухе напряжения. То, что они все сейчас наблюдали, называлось магией крови. Но герцог готов был поклясться, что связь, возникшая между Ловцом и бароном, вышла далеко за пределы формального ритуала. В это мгновение он и сам не смог бы сказать, чего ему хотелось больше: быть Ловцом и слизывать кровь с ладони барона, или быть бароном и чтобы кровь слизывали с него.

— Разденься.
Герцог от неожиданности охнул. Но слова барона предназначались не ему.
— Перчатки ты всё равно снимешь, — продолжал тот, не отрывая взгляда от Ловца, — так покажи заодно и всё остальное.
Герцог покрылся испариной. И почувствовал укол ревности.
— Не всё.
Герцога бросило в озноб. Он с интересом подумал, была ли эта словесная дуэль тоже частью ритуала или же это только этот Ловец осмелился дать отпор его Хозяину. Этому хозяину, поправился герцог. Барон, улыбнувшись, кивнул. Ловец мельком взглянул на баронета.
— Не бойтесь, баронет, вам ничего не угрожает.
Улыбка барона тут же погасла — похоже, он воспринял сказанное на свой счёт.
— Баронету может угрожать только он сам, — слетело с тонких губ барона. — Карающая рука никогда не опустится на невинную спину. — Герцог склонил голову и прикусил улыбку — и всё же его. Баронет зачарованно кивнул — видимо, верил, что Ловец и отец никогда не лгут.

А Ловец уже расстёгивал пряжки.

Первый порыв ветра так естественно вплёлся в ткань его танца, что неискушённому зрителю — навроде герцога — казалось, будто это маг его и вызвал. Витиеватые чувственные движения Ловца наверняка были частью мудрёного магического ритуала, но герцогу разворачивающееся перед его глазами действо навевало мысли о стриптизе. Весьма умелом, надобно заметить — герцогу было с чем сравнить: он к своим двадцати двум годам уже многое испытал и ещё больше повидал. Интересно, в чём состоит его цель? Привлечь внимание лайи — и тем самым принять «удар» на себя? Если так — герцог прислушался к своим ощущениям, — то маг действовал в верном направлении.

За окном стремительно темнело. Воздух вибрировал от магии, готовой слиться со своими избранниками — и пролиться в них силой. Барон, коротко взглянув в окно, забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Баронесса на кушетке не подавала признаков жизни, будто надеялась своей неподвижностью провести приближающихся лайи. Баронет, видимо, не в силах больше противостоять страху перед магическим откатом, вжался в кресло и, закрыв глаза, вцепился руками в подлокотники, так что побелели костяшки пальцев; нездоровый румянец, то и дело вспыхивавший на его бледных щеках, явно имел то же нервическое происхождение, что и блеск в глазах баронессы. Но внимание барона было приковано не к нему. На другой половине зала, наискосок от герцога, застонал и повалился набок молодой солдат, с виду — ровесник герцога. Герцог уловил отчётливый запах крови. И прежде чем лекарь, засуетившись вокруг страдальца, закрыл герцогу обзор, тот успел разглядеть знакомые бледно-голубые глаза и узкий треугольный подбородок. Происшествие не вызвало особого интереса, даже у баронессы. Герцог хмыкнул. Похоже, о первенце-бастарде знали все, кроме законного наследника — баронет, так и не разомкнув глаз, не замечал, что по отцовскому заказу уже расплатились, и хватал ртом воздух, будто пытался надышаться перед смертью.

Куртка Ловца приземлилась на кушетке рядом с баронессой. Герцог сглотнул. Ловец дёрнул шнурок у ворота своей рубашки, стянул её через голову, и вздох герцога потонул в волне изумления, захлестнувшего зал. Всё тело Ловца было покрыто нерукотворными узорами, цветными справа и чёрными — слева. Узоры обвивали пальцы на руках, тянулись по предплечьям, плавно перетекали с плеч на грудь и рёбра и сплетались между собой, не выходя за пределы «своей» половины тела. «Тор'лайи», — подумал герцог, и прокатившийся по залу взволнованный шёпот вторил его мыслям. Только полукровки носили на себе следы магии, зачавшей их. И сейчас один из них, используя силу стихии против неё же самой, пытался предотвратить появление себе подобных.

Барона мало заботила судьба остальных. На кушетке рядом с баронессой вполне могли найти прибежище ещё несколько женщин, но им его не предложили, и герцог с ужасом подумал, что эту защиту барон приберёг для него.

Ловец закончил.

— До рассвета, — глухо сказал он, тряхнув напоследок кистями, — неживое может пересекать круг, живое его разрушит.
У герцога отлегло от сердца. И потяжелело в чреслах.
— Следи за мышами, муж мой. — Судя по иронии в голосе баронессы, в своём защитном кругу она чувствовала себя в безопасности не только от лайи. Барон покосился на герцога. Герцог сжал бёдра и поёрзал на стуле, готовый кончить ещё до того, как начнётся буря.

После бури

Сведущие друзья, которым посчастливилось испытать на себе благосклонность лайи, утверждали, что телесные утехи с бестелесными существами — единение магических стихий с венцом проявленного мира — человеком, как поэтично обозвал сиё явление один придворный виршеплёт, — это блаженство особого рода. Ни в какое сравнение с обычным наслаждением. Герцог был любознательным молодым человеком, открытым для познания мира в любых его проявлениях — особенно если это познание сулило телесные удовольствия, — и три дня назад отправился в крохотное баронство на западной окраине королевства. Баронство — помимо своего барона — славилось тем, что здесь, вдали от цивилизации, первозданная дикая магия была особо сильна. Башни магов поблизости тоже не было, так что магической стихии — и духам лайи, которых она приносила — было где разгуляться.

Герцог просидел в обеденной зале до утра, пока буря окончательно не утихла. Всё оказалось напрасно: лайи исчезли, как и появились — не тронув даже волоска на его голове.

О лайи всякое говорили. Говорили, что они предпочитают только ярких незаурядных личностей. Но герцог был достаточно уверен в себе и собственной неотразимости, чтобы обвинить себя в посредственности. В провинции, особенно в таком захолустье, как это, хватало тех, кто считали, что склонности герцога и подобных ему — противоестественны и чужды природе, что они — не что иное, как извращённое порождение оторванных от земли и погрязших в разврате больших городов. А магические бури и лайи, которых они приносят, — естественное явление, не ведающее порока. Это предположение герцога тоже не особо обрадовало, и он отмёл его, как и предыдущее.

А может, он слишком увлёкся Ловцом и бароном, и духам это пришлось не по нраву? Да нет, любовь женщин к своим мужьям для них не преграда.

Похоже, приятели над ним просто подшутили. Тут уж, добавляли они на прощание, как повезёт — не каждый лайи испытывает интерес к мужчинам. Герцог уже видел как наяву ехидные ухмылки, которыми встретят его закадычные дружки по возвращении в столицу.

С мыслью, что в этой глуши даже лайи ничего не смыслят в настоящих утехах, герцог уснул.

Проснулся он далеко за полдень. Солнце уже миновало зенит и плавно приближалось к закату. Герцог с наслаждением потянулся. Может, с развлечениями в этом захолустье совсем беда, но спится здесь просто отменно. Герцог мог бы ещё столько же проспать — даже странно, что так рано проснулся. Прислушавшись к доносившимся со двора звукам, он тут же понял причину внезапного пробуждения.

Герцог встал, подошёл к окну и выглянул во двор. На площадке перед замком упражнялся крохотный гарнизон. Хоть какое-то развлечение. Герцог вышел на балкон. Звучали команды, бряцали мечи, маршировали солдаты. И тут чуткий слух герцога уловил едва различимые, но хорошо знакомые звуки. Прислушавшись, герцог без труда определил, откуда они доносились, и осторожно свесился через перила. Этажом ниже, на таком же балконе, как у него, только густо обвитом плющом, стоял баронет. Прячась за ветками плюща, баронет жадно, не отрываясь, пожирал взглядом отцовских ландскнехтов. С каждым солдатским движением дыхание его учащалось и становилось всё громче, словно он не был пассивным наблюдателем, а проделывал все упражнения наравне с воинами на плацу, — оно-то и привлекло внимание герцога. Блеснули доспехи, взметнулись копья, баронет судорожно вздохнул и, прикрыв глаза, опустил руку между ног. Солдаты стройным рядом двинулись в наступление, рука баронета сжалась, и он, резко повернувшись, исчез в своей комнате.

Герцог присвистнул. Вот тебе и глухая провинция! В памяти всплыли вчерашние события, испуганный голос баронета: «Отец, неужели ты отдашь меня ему?!» А мальчик не промах, попытка — не пытка. Прекрасно зная характер папеньки и его отношение к себе, мальчишка вполне мог рассчитывать на то, что тот, чисто из вредности, возьмёт и отдаст. «Делай со мной, что хочешь, только в куст не бросай!» Ай да баронет! Тут же вспомнилось и предстало в совсем ином свете, каким взглядом смотрел баронет на Ловца и как задрожал всем телом, когда тот к нему прикоснулся. Герцог думал, от страха, а оно вон как выходит. Впрочем, — герцог был с собой честным, — он сам не спускал весь вечер глаз с мага, разрываясь между ним и бароном. Вот только герцог, в отличие от наивного баронета, был достаточно опытным, чтобы понять — ему здесь ничего не светит. А проводив взглядом удаляющегося Ловца и заметив присоединившегося к нему на выходе степняка, герцог понял также, кому этой ночью повезёт больше, чем ему с баронетом, вместе взятым. Последние слова мысли направили его рассуждения во вполне определённое русло. Изначально герцог собирался уехать сразу после обеда — не хотелось оставаться в столь негостеприимном доме ни минуты, — но барона так раздражало его присутствие, что герцог не смог устоять перед искушением продлить своё пребывание здесь ещё хотя бы на день. Сейчас же к этому невинному желанию прибавился более сильный стимул.

Часть 3.

Свидание

Не то чтобы мальчишка был в его вкусе — имей он право выбирать, герцог, скорее, предпочёл бы барона, нежели его сына. Да и баронету, несмотря на его довольно сильный и колючий характер, тоже больше подошёл бы суровый и властный мужчина: если твой отец — барон Фихтнер, склонности определённого рода вбиваются в тебя с детства, и то, что баронет, в прямом смысле слова, неровно дышит к брутальным отцовским воякам — лишнее тому подтверждение. Но мальчишка вызывал у герцога симпатию пополам с сочувствием: если твой отец — барон Фихтнер, толика искреннего участия тебе не помешает.

Герцог нашёл баронета в конюшне. Мальчишка кормил с руки гнедую лошадь яблоками и, наглаживая её свободной рукой по холке, ласково, вполголоса, ей что-то говорил. Лошадь негромко пофыркивала в ответ, норовя вместе с яблоком отхватить кормящую руку, и баронет, от переизбытка чувств, потёрся щекой о её шелковистую шею. Чему тут удивляться — с таким папенькой любой ласке будешь рад.

Эти двое были настолько поглощены друг другом, что не заметили, как герцог подошёл к ним почти вплотную. Герцог некоторое время простоял молча, не желая нарушать своим появлением эту идиллию. Первой его почувствовала лошадь. Она тихо заржала. Герцог в ответ кашлянул и вышел из укрытия. Баронет вздрогнул. Оба — мальчишка и животное — одновременно повернули в его сторону головы.

— Вы уезжаете, ваша светлость? — всполошился мальчишка, видимо, решив, что герцог явился за своей лошадью. — Я позову конюшего.
Мальчишка метнулся к выходу.
— Нет, не надо. — Герцог перехватил его за рукав. — Поначалу у меня действительно были такие намерения. Но потом, — герцог протянул к баронету свободную руку, — у меня появился веский повод их изменить.
Мальчишка отшатнулся, лошадь заржала, громче, чем в первый раз. Теперь в её ржании была скрытая угроза, словно животное предупреждало, что каждый, кто осмелится тронуть его хозяина, будет иметь дело с ним.
— Не бойся, — тихо сказал герцог, коснувшись пальцами мальчишеской скулы. — Я не сделаю тебе больно.
Он осторожно провёл подушечками пальцев по щеке баронета. Мальчишка окаменел, видимо, не в силах поверить, что человеческая рука способна не только на удар, но и на ласку. Герцог, не встретив сопротивления, взял в руку его подбородок, притянул к себе и, склонившись над баронетом, осторожно поцеловал его в губы. Баронет стоял не шевелясь, и только участившееся дыхание свидетельствовало о том, что он скорее живой, чем мёртвый.
— Я дам тебе то, что тебе нужно, — шепнул ему герцог на ухо, касаясь губами мочки.
Кобыла у них за спиной целомудренно отвернулась и, уткнувшись мордой в жёлоб с кормом, с преувеличенной сосредоточенностью принялась жевать овёс.

Герцог осыпал лицо и шею баронета осторожными поцелуями — не столько робкими, сколько изучающими, — готовый в любой момент прекратить, если его отвергнут. Тактика принесла плоды: мальчишка понемногу оттаивал и вот уже сам, несмело и неумело, ответил. Герцог переместил ему руку на поясницу, и мальчишка, выгнувшись в ней, подался ему навстречу. Руки герцога опустились ниже и сжали маленькие округлые ягодицы. Мальчишка тихо простонал ему в рот. Герцог вжался в него всем телом, и оба, нетерпеливо и требовательно, потёрлись друг о друга. Герцог, готовясь перейти к более решительным действиям, разорвал поцелуй.

— Еш-шё, — сорвалось с распухших губ баронета вместе с разочарованным выдохом, но он тут же, испугавшись своей немыслимой дерзости, поправился: — Пожалуйста, ваша светлость.
Слова эти задели герцога. Нестерпимо захотелось, чтобы мальчишка, будучи с ним, забыл самое себя, а не только дурацкий этикет, намертво вбитый в него армейской муштрой барона, растерзай его лайи.
— Вам не кажется, баронет, — хрипло выдохнул он мальчишке на ухо, — что мы уже на той стадии знакомства, когда титулы можно опустить?
Баронет от неожиданности прыснул. Герцог, не выдержав, тоже рассмеялся. Это немного сбило настрой, но зато помогло им прорваться сквозь ту невидимую грань, которая всё это время их незримо, но ощутимо разделяла.
— Идёт, — баронет, задорно тряхнув головой, улыбнулся. Герцог с удивлением отметил, что улыбка у него вовсе не змеиная.

— Ты здесь, строптивец? — В дверях, лёгок на помине, стоял барон. Герцога с баронетом отбросило друг от друга.
— Я знаю, что здесь, — нет смысла прятаться, — продолжал барон, приближаясь к ним уверенным шагом; на бароне были высокие кожаные сапоги, в руке барон держал стек. — Если ты всерьёз вознамерился пойти в конюхи, я могу это устроить.
Минутной задержки, пока глаза барона привыкали к сумраку, а сам он пробирался к стойлу, герцогу с баронетом хватило, чтобы более-менее прийти в себя, благо они не зашли настолько далеко, чтобы их мог выдать беспорядок в одежде.

— Это моя вина, барон, — покаянно сказал герцог, выступая навстречу барону. — Я искал свою лошадь, и баронет любезно…
— …проводил вас в противоположный конец конюшни, — невозмутимо докончил барон.
— Мы с баронетом не были уверены, куда именно её отвели, — нашёлся герцог.
— А у конюхов спросить, я так понимаю, было нельзя? — Барон быстрым цепким взглядом окинул просторное помещение конюшни, в которой, не считая лошадей и их самих, никого больше не было. — Да, вижу, что понимаю я правильно, — резюмировал он. — Впрочем, этого следовало ожидать. С тех пор как мой сын возомнил себя конюшим, эти бездельники совсем от рук отбились.
Баронет кусал губы — видимо, пытался скрыть следы преступления более серьёзного, чем то, в котором его обвиняли. Герцог, не в силах противостоять холодному немигающему взгляду и спокойному размеренному тону барона, заворожённо молчал.
— Не волнуйтесь, герцог. — Барон, поигрывая стеком, повернулся к герцогу. Герцог усилием воли подавил желание склонить голову. — Виновные будут наказаны. — Герцог сглотнул. — Включая моего сына. — Подняв кончиком стека подбородок баронета, барон выразительно на него посмотрел. Баронет затаил дыхание, герцог глубоко вдохнул и шумно выдохнул.
— А что, — барон отнял стек от баронета и повернул голову к герцогу, — вы уже уезжаете, ваша светлость?
— Нет, господин барон, — ответил тот с подчёркнутой почтительностью. — Вы настолько радушный хозяин, — герцог произнёс это слово с особым придыханием, — что я не смог отказать себе в удовольствии задержаться у вас ещё немного.
— Тогда желаю вам приятного пребывания, ваша светлость. — Уголки губ барона едва заметно дёрнулись.
— Благодаря вам, господин барон, оно именно таким и будет. — Герцог, против воли покосившись на стек в руке барона, одарил его своей самой обольстительной улыбкой. Но тот, резко развернувшись, направился к выходу и вряд ли её увидел.
— А лошадь свою вы найдёте в крайнем стойле слева, — сказал барон на ходу, не оборачиваясь и не замедляя шага. — Как видите, ваша светлость, мой сын настолько бездарен, что даже в конюхи не годится.
Властная фигура барона исчезла за дверью. Герцог перевёл дыхание и повернулся к баронету. У баронета подозрительно блестели глаза, и герцог быстро отвёл взгляд.
— Извини, — сказал он, и в голосе его сквозило неподдельное сожаление. — Это всё из-за меня.
— Вы… ты здесь ни при чём, — мальчишеский голос едва заметно дрожал. — Конюшня — единственное место, где я мог хоть ненадолго от него спрятаться. Когда он это понял, он запретил мне здесь появляться. Я ослушался… — Мальчишка сделал красноречивую паузу, давая герцогу возможность самому домыслить остальное.
— За что он так с тобой? — тихо спросил герцог.
— За то, что я сын своей матери, — последовал скупой ответ. Но, заметив недоуменный взгляд герцога, мальчишка неохотно продолжил: — Она была слишком гордой, чтобы безропотно сносить его унижения. Настолько гордой, чтобы осмелиться сбежать от него туда, где он никогда не сможет до неё добраться.
До герцога начало доходить.
— Она… сбежала с более могущественным мужчиной? — Тогда понятно, почему барон так взъярился.
— Можно и так сказать, — губы баронета тронула странная усмешка. — Она умерла. Бросилась с башни.
— Прости. — Герцог чувствовал себя последним мерзавцем — у мальчишки от него одни неприятности.
— Ничего, — сказал тот, и в оттаявшем было голосе вновь прорезались колючие нотки. — Я привык.
Герцог от бессильной злости кусал губы.
— Приходи… — в порыве чувств начал он, и тут же осёкся, вспомнив, чем для мальчишки оборачиваются все его благие намерения. Но слова уже сорвались с языка, мальчишка выжидающе смотрел на него. И герцог решился: — Приходи сегодня ночью ко мне. Если хочешь…
На губах баронета появилось и тут же погасло странное движение.
— Хочу, — без тени промедления ответил он, и в слове этом зазвучал вызов. — Приду.
Решительность и ожесточённость в голосе баронета позволяли герцогу предположить, что решение это принято не столько в его пользу, сколько назло барону.

Признание

Близилась полночь.

Герцог ещё раз проверил сделанные приготовления и остался весьма доволен собой и своей работой.

Ставни закрыты наглухо. Дверь открывается и закрывается бесшумно — он сам смазал дверные петли стащенным за ужином куском масла. Масло, — герцог расходовал его экономно — этой ночью оно ему ещё пригодится, — тоже имеется в наличии. Баронет может приходить. Если только барон не выставил у дверей его спальни стражу — с него станется. Впрочем, верно и то, что сын для него не настолько ценное сокровище, чтобы прилагать к его сохранности какие-либо усилия. В отличие от серебряных ложечек, например. После ужина герцог замешкался на лестнице — на освещение барон поскупился — и услышал, как барон внизу наказывал сенешалю запирать на ночь столовое серебро, пока в доме «этот». Барон опоздал: ложечку — из чистого озорства — герцог прихватил ещё за ужином и теперь, в ожидании баронета, развлекался тем, что в красках и подробностях представлял себе, как мог бы наказать его барон, прознай он об этой проказе. «Не волнуйтесь, герцог, — прозвучал в его голове властный голос барона. — Все виновные будут наказаны. Начиная с моего сына».

Герцог резко подорвался в постели. От дрёмы не осталось следа. Но стоило только вернуться к яви, как в памяти тут же всплыли разбудившие его слова, и герцог бессильно взвыл — опять из-за него баронету влетит. Тут даже думать не надо, кого сделают козлом отпущения, едва обнаружат пропажу. Терзаемый угрызениями совести — только закоренелый эгоист способен на чистый, не замутнённый никакими корыстными мотивами альтруизм, — герцог твёрдо вознамерился этой ночью с лихвой искупить свою вину перед мальчишкой.

Часы на главной башне глухо пробили полночь. Дверь спальни герцога неслышно отворилась, и в комнату юркой тенью проскользнул баронет.

Мальчишка ощутимо дрожал: то ли от холода, то ли от страха, то ли от возбуждения, а скорее — от всего вместе.

— Совсем продрог, — пробормотал герцог, помогая ему в потёмках освободиться от одежды. — Давай быстрее в постель. Долго упрашивать мальчишку не пришлось.

Ночь, в отличие от предыдущей, яркой и насыщенной магией, выдалась тёмная и безлунная. Ставни, от греха подальше, герцог закрыл, а свечи, не желая смущать мальчишку, он зажигать не стал. И сейчас, в кромешной тьме, в которой даже собственную руку различить было невозможно, герцог не видел даже намёка на очертания мальчишеского силуэта — чувствовал только гибкое, упругое и горячее тело. И вскоре он уже и сам не был уверен, кто сейчас с ним: забитый и неумелый человеческий мальчишка или искушённый и развратный бесплотный дух, — и всё больше склонялся ко второму: баронет не мог быть человеком — ни один человек не способен на такое. По крайней мере, из тех, кого знал герцог. А знал он лучших. Казалось, что это сейчас сама Тьма извивается под ним, стонет, вздрагивает от его толчков — и подаётся ему навстречу, чтобы поглотить его без остатка. И последней мыслью герцога — прежде чем Тьма поглотила его без остатка, чтобы мгновение спустя взорваться ослепительным сполохом, — было: «Я подумаю об этом завтра».

Когда герцог проснулся, было позднее утро — серый свет сочился в комнату сквозь щели в запертых ставнях и проникал под прикрытые веки герцога. Герцог потянулся и сдавленно, сквозь зубы, застонал. У герцога ныли все мышцы — словно он три дня провёл в седле без передышки, — и болело всё тело — как будто возмездие барона за шалость с ложечкой обрушилось на него со всей неотвратимой суровостью. Но это были приятная боль и блаженная усталость — как если бы барон наказанием не ограничился. Едва в голове пронеслась мысль о бароне, герцог вспомнил события прошлой ночи. А с памятью вернулись вопросы.

Парней, моложе его самого, и даже сверстников у герцога никогда не было — он предпочитал искушённых и властных, а посему взрослых старших мужчин. Памятуя о сдержанности баронета в конюшне, герцог не питал на эту ночь особых иллюзий и был почти уверен, что до «масла» дело вряд ли дойдёт. До масла действительно не дошло — баронет в нём не нуждался. Недюжинные пыл и сноровка баронета герцога немало удивили — чтобы не сказать обескуражили. Впрочем, с первым всё понятно — возраст и врождённый темперамент, а вот насчёт второго… Интересно, с кем мальчишка, в таком возрасте, при таком отце и в такой глуши, успел набраться такого опыта? Не иначе, какая-нибудь особо ретивая служанка сочла за честь просветить юного господина. Но в некоторых нюансах набраться опыта юный баронет вряд ли мог со служанкой. Как и с любой другой женщиной.

То, что с ним случилось этой ночью, не было простыми, пусть и изощрёнными, плотскими утехами. Виршеплёт оказался прав. По всему выходило, что под видом баронета в его постель пробрался истый лайи.

Некоторое время герцог лежал, не шевелясь, не в силах решить, чего он боится больше: обнаружить рядом с собой пустоту или живое мальчишеское тело из плоти и крови. Нечто само избавило его от дилеммы — оно пошевелилось, и сонный мальчишеский голос пробормотал: «Доброе утро, ваша светлость». Герцог осторожно скосил глаза, а рука опасливо ощупала лежащее рядом нечто. Все члены единодушно сошлись во мнении, что рядом — слишком тощий, но вполне себе обычный человеческий детёныш.

Герцог по натуре своей был собственником. Даже в отношении того, что ему не принадлежало. Поэтому спросил напрямик:
— А твой мужчина не возражает, что эту ночь ты провёл со мной?
Баронет смутился.
— У меня нет мужчины.
— Расстались?
— Никогда не было.
— А женщины?
— Тем более.
Герцога наконец осенило.
— Лайи?! — неверяще уставился он на баронета. Баронет кивнул. И неожиданно покраснел.
— И давно ты с ними?
— Не очень. Три года. С тех пор как здесь появилась она.
Баронет умолк, собираясь с мыслями.

Матушку свою — мысленно он называл её только так — баронет не помнил: она умерла, когда ему едва исполнилось три года. А отца у него, по сути, и не было никогда. На каждый несправедливый упрёк сварливой няньки и незаслуженную взбучку сурового отца у маленького баронета было одно утешение: «Была бы матушка жива, она бы защитила, не допустила». К тому времени, когда десять лет спустя барон повторно женился, покойная матушка обросла такими мыслимыми и немыслимыми добродетелями, что превратилась в глазах сына в святую. Юная мачеха — немногим старше своего пасынка, безобидная и неплохая, по сути, девица — стала воплощением кощунства и обрела врага ещё до того, как переступила порог их дома. Чтобы не навлекать на себя лишний раз немилость отца, баронет вёл себя с мачехой предупредительно-вежливо, но каждый год, едва луга за крепостными стенами, окружавшими замок, покрывались яркими цветными узорами, баронет отправлялся за пределы замка и собирал на лугу огромный букет первых весенних цветов. Дурочка умилялась и радовалась, как дурочка. Юная дурочка была слишком красива, чтобы догадаться сосчитать количество цветов в букете — оно всегда было чётным.

— Они и раньше… приходили, — с видимым усилием преодолевая себя, начал свой рассказ баронет. — Но я… не хотел. Боялся. Не их — отца. От него ничего не утаишь — рано или поздно узнал бы.
Баронет опять умолк, герцог, видя, как тяжело даётся мальчишке, не привыкшему к душевной близости, откровенность, тоже ничего не сказал, опасаясь спугнуть его.
— Но потом появилась она, и у меня возник другой, куда более сильный повод для страха. — Мальчишка опять прервался, а потом зачастил, будто оправдываясь, а может, просто решившись наконец выговориться. — Я сын от первого брака. Все говорят, что я лицом весь в отца, а характером — в мать. А отец никогда не любил мою мать, ну и меня, соответственно, тоже. Впрочем, меня это не очень волновало — у нас здесь нежности не особо приняты. — Мальчишеский голос сделался хриплым: то ли от волнения, то ли от непривычки к столь долгим беседам. — Отец совсем голову потерял. И твёрдо вознамерился заиметь от неё ребёнка. Он очень старается, — губы баронета тронула тонкая едкая усмешка, не оставлявшая сомнений в том, чей он сын, — но, как видишь, пока что его усилия успехом не увенчались. — Усмешка погасла так же внезапно, как и появилась. — Но он не успокоится, пока не добьётся своего. Мне кажется, он скорее смирится с ребёнком лайи от неё, чем со мной как я есть — от него. И до меня вдруг дошло, что если у него родится сын, то… В общем, я решил, что сын у него родиться не должен. Раз она сразу не зачала, то надежда у меня была, но…
— …но бури случаются регулярно, — задумчиво вставил герцог.
— Вот именно. Поэтому…
— …вместо мачехи ты решил предложить им себя, — докончил за баронета герцог, заметив его смущение.
Мальчишка кивнул.
— Я прибегнул к Праву младшего, — сказал он.
Герцог вопросительно выгнул бровь. Баронет молчал, видимо, решая, стоит ли раскрывать свою тайну, а решившись, сказал:
— Самый младший в роду может всё… — мальчишка густо покраснел, — то есть всех, взять на себя. Тогда никого другого из семьи, неважно, кровный или некровный он родственник, лайи не тронут. Отцу не было смысла приглашать Ловца — они бы к ней даже не прикоснулись.
— Самый младший?
— Ну, условно, разумеется. О младенцах речь не идёт. Чтобы всё сработало, нужно сознательное и добровольное решение — они это чувствуют, — а это предусматривает определённые возрастные ограничения. Получается, самый младший, но не совершеннолетний, который готов к этому.
— А почему непременно несовершеннолетний?
— Всем по вкусу юность, лайи не исключение, — философски заметил баронет. — Если ты понимаешь, о чём я.
Герцог понимал.
— Это древняя традиция, — продолжал баронет. — Настолько древняя, что о ней уже мало кто помнит. Здесь — так точно никто. Даже отец.
— А сам ты откуда узнал?
— В одном древнем магическом манускрипте вычитал. У нас библиотека одна из лучших в королевстве, полно редких книг. Но их здесь по назначению только я использую, — в голосе мальчишки засквозило интеллектуальное превосходство, но он тут же обуздал гордыню и сменил тему: — Я так испугался, когда этот Ловец ко мне прицепился.
Герцог вспомнил движение Ловца, плавное и стремительное одновременно, которым он взял баронета за подбородок и повернул его лицо к свету. Мальчишка дёрнулся, отшатнулся, вспыхнул, вскинулся, но Ловец уже стоял боком к нему, проверяя, стоят ли ножки кушетки в круге рисунков, и возмущение баронета разбилось об это видимое безразличие, как ветер о башню.
— Он сразу всё понял. Я думал, он тут же всё отцу выложит. Но обошлось. — Мальчишка усмехнулся. — Что он, враг себе? Лишать себя заказа. Его наняли для защиты, а не расследования.
Герцог хмыкнул — до него дошло, что происходило с баронетом на пиру на самом деле.
— Так вот почему ты не мог присутствовать на ужине.
Баронет кивнул.
— Всё складывалось как нельзя лучше. Мне ещё нет шестнадцати, поэтому к застольям меня не допускают. Я собирался переждать бурю у себя наверху. — Мальчишка покраснел ещё больше, хотя, казалось бы, куда дальше. — Никто бы ничего не узнал.
— …не появись я со своим приглашением, от которого нельзя отказаться.
— Ну, в общем, да, — кивнул баронет и тут же поспешно поправился: — Но я не жалею. Что всё так обернулось.
Баронет успокоился, и краска с его лица схлынула так же внезапно, как и появилась.
— Расскажи мне о них, — попросил герцог. — Какие они?
— Они… очень сильные. — Высокие скулы баронета вновь порозовели, словно он нечаянно сболтнул лишнее, и он тут же торопливо добавил: — Но главное — с ними очень хорошо. — Баронет мечтательно улыбнулся, и герцог невольно улыбнулся в ответ. — Они… хорошо ко мне относятся. Как отец — к ней. — В мальчишеском голосе засквозили нотки мужской гордости вперемешку с детским хвастовством. — И всегда выбирают только меня!
Герцога осенило: так вот почему лайи обделили его вниманием!
— Это называется любовь, — заметил он.
Теперь порозовели уже баронетовы уши.
— С тобой мне тоже хорошо, — запоздало спохватился он. — Просто…
— …по-другому.
— Да. — Мальчишка явно это сказал, чтобы сменить заметно смущавшую его тему любви, но в его признании не чувствовалось фальши. — «Плоть сладостна», — развил он свою мысль цитатой, украдкой подсмотренной в одном из «запретных» мачехиных романов. — Лайи это тоже понимают — иначе зачем они добивались бы так неистово близости с людьми?
На это возразить было нечего.
— А ты их видишь?
— Да, то есть нет, — баронет запутался. — Это сложно объяснить. Скорее, чувствую. Они… — мальчишка опять замялся, подбирая нужное слово, — радужно-золотистые. Чем-то на тебя похожи, — вконец смутившись, он быстро добавил: — Ну, по ощущениям. Они заботятся обо мне и часто меня навещают — не только в бурю. Просто в такие дни мы…
— …не занимаетесь тем, чем славятся бури, — пришёл баронету на выручку герцог — мальчишка явно испытывал затруднения с облечением телесного опыта в слова. Оно и неудивительно — в этих суровых краях этим привыкли заниматься, а не обсуждать.
— Да. — Баронет опять зарделся. — Им нужна сила стихии, чтобы… чтобы…
— …чтобы «быть сильными», — поддел герцог — его забавляло это редкое сочетание мужской раскрепощённости в постели и почти девичьей стыдливости в беседе.
Баронет кивнул.
— А когда бури нет, мы просто общаемся.
— Они могут разговаривать?!
— Ну, не в прямом смысле. Это, скорее, на уровне ощущений… и вовсе не тех, о которых подумал ты, — быстро добавил баронет, заметив, что губы герцога уже готовы расплыться в похабной ухмылке. — Видения разные, фантазии. После них мне всегда снятся волшебные сны. Даже просыпаться не хочется. Впрочем, — мальчишка тяжко вздохнул, — просыпаться здесь даже после кошмаров не хочется.
— Верю, — герцог сочувственно хмыкнул.

Некоторое время лежали молча.
— Я сегодня уезжаю, — сказал герцог.
— Знаю. — Баронет наверняка ограничился столь скупым ответом, чтобы скрыть свои чувства, но герцог без труда расслышал пробивавшиеся сквозь ломкий юношеский голос нотки грусти. Было приятно. А когда герцогу бывало приятно, ему в голову приходили шальные идеи.
— Я могу забрать тебя с собой. Если хочешь.
Баронет от неожиданности даже дышать перестал, но тут же пришёл в себя, возвращаясь к неприглядной действительности, — закалка в отцовском доме мечтам и надеждам не способствовала.
— Это… невозможно. Отец никогда не согласится.
— У тебя нет выбора. Ты здесь не выживешь.
Баронет некоторое время молчал.
— А это правда… что в столице с этим проще?
— Не проще. Но на это закрывают глаза. Особенно если ты герцог. Или друг герцога, — подмигнул он мальчишке.
— Есть ещё одна причина. — На этот раз баронет даже не пытался скрыть свою грусть.
— Знаю. Твои лайи.
Мальчишка кивнул. Герцог промолчал.
— Отец говорит, — продолжил, будто извиняясь за отказ, баронет, — что в твоих землях бурь не бывает.
— Ты же не навсегда уезжаешь. Мы будем приезжать. На время бурь.
— Но… ты разве не будешь против? Ну, что я… с ними…
— Ничуть. И потом… может, я им тоже приглянусь? — шутливо сказал герцог, и только некоторая напряжённость во взгляде свидетельствовала о том, что это не шутка. — Если ты, конечно, не против.
— Это… — мальчишка на миг даже глаза прикрыл, не в силах поверить в такую возможность. — Это было бы здорово!
— Это называется ménage à trois, — добавил с ухмылкой герцог, предвкушая очередное смущение баронета. Но лицо мальчишки озарило такое непередаваемое счастье, словно сейчас, в один миг, вырвался наружу весь не использованный им в детстве запас радости. Этот прилив счастья, видно, окончательно придал ему смелости и решительности.
— А если даже отец не согласится, я сам сбегу. Всё равно мне здесь житья нет и не будет.
— Это значит «да»?
— Да.
— Вот и договорились. А с отцом говорить буду я.

— И речи быть не может, ваша светлость!
Барон от такого несусветного предложения даже вскочил на ноги.
— Знаю. — Герцог примирительно вскинул руки. — Я понимаю, о чём вы подумали. Шестнадцатилетний мальчишка, никакого присмотра, соблазн и разврат столицы. Я, разумеется, осознаю всю степень своей ответственности и готов взять её на себя.
Барон молчал.
— Я не дам ему наделать глупостей. Он будет жить в моём доме, под моим присмотром.
Барон молчал, но его холодный скептический взгляд без слов говорил о том, что герцогу самому не помешал бы присмотр, коим барон, ввиду особой сложности задачи, охотно занялся бы самолично.
— Мальчик он смышлёный, с характером и амбициями, — продолжал герцог. — Весь в отца, — добавил он льстиво.
Если комплимент барону и польстил, виду он не подал.
— Я выведу его в свет. Он сделает блестящую придворную карьеру.
Барон скептически выгнул бровь.
— Если вам безразлично будущее вашего первого сына, подумайте о втором, — вкрадчиво озвучил свой последний аргумент герцог. — Вы ещё так молоды, у вас молодая жена. А ваш замок слишком тесен для двух наследников.
На бесстрастном лице барона впервые проступило нечто похожее на человеческое чувство — плохо скрываемое облегчение, — будто впереди вдруг замаячил выход из безнадёжного тупика, в котором он давно и безнадёжно потерялся.
— Забирайте, — сухо промолвил он и, не глядя на герцога, направился к выходу.

Прощание

Собрался баронет на удивление быстро — заплечную холщовую сумку с поклажей приземистый слуга снёс вниз чуть ли не сразу после окончания разговора герцога с бароном. Вслед за слугой спустился одетый в простое дорожное платье баронет.
— Там не много, — сказал он герцогу, словно извиняясь за столь скромные пожитки. — Смена белья, пара книг… моих личных, — торопливо добавил он, видимо, опасаясь, чтобы герцог не заподозрил его в хищении отцовской библиотеки, — и… кое-что от матушки. Герцог кивнул и принялся пристраивать нехитрую кладь рядом с лукой седла уже знакомой ему по конюшне баронетовой лошади.

Барон к сыну на прощание не притронулся, баронесса украдкой смахнула слезу, а баронет — к немалому изумлению герцога, — также украдкой, сунул ей в руку сорванные у крепостной стены три ромашки и неуклюже клюнул в щеку.

— Барон, баронесса. — Герцог отвесил лёгкий поклон. — Благодарю за оказанное гостеприимство. — Герцог поцеловал ручку баронессы и — в знак особой признательности — перстень на руке барона. Судя по каменному выражению лица последнего, намёк он понял. — Мы будем вас навещать, барон. — Судя по тому, как дёрнулось у барона веко, «угроза» попала в яблочко.
— Надеюсь на это, — голос барона свидетельствовал об обратном.

Герцог с баронетом вскочили в сёдла. Лошади тронулись с места. Баронет вырвался вперёд — навстречу новой жизни. Герцог поотстал и обернулся. Баронесса больше не сдерживала слёз и махала пасынку вслед тонким батистовым платочком. Барон задумчиво потирал подушечкой большого пальца камень на перстне, к которому приложился герцог. Их глаза на мгновение встретились. Барон хлестнул его колким взглядом. Герцог вздрогнул и опустил глаза.

Оба прекрасно поняли друг друга. Похоже, это было начало связанного особыми узами союза вассала и сюзерена.

запись создана: 21.12.2013 в 16:12

@темы: Вторчество