Хурмоеды, для вас!

Творческий человек креативный во всём

Вывела Создала новый фрукт

Оказывается, если хурму покропить соком лимона, то это - вынос моска Люди, оно настолько божественно, что я даже решила нарушить свой обет затворничества, чтобы поделиться этим откровением с миром.

Рецепт:
- сладкую спелую хурму нарезаем дольками
- равномерно орошаем соком лимона
- съедаем и улетаем

---

О сокровенном

26.11.2013 в 07:27

Пишет  Голландская рулетка:

Двадцать шестое ноября
"Тишина лучше ерунды".

Говорят, есть время разбрасывать камни, а есть время их собирать. Есть время говорить, но и время молчать есть тоже. Молчать. Слушать. Смотреть. Собирать впечатления. Перебирать бусины, не торопясь нанизывать их на нити. Точить карандаши, но не касаться ими бумаги. Записывать фрагменты сцен и не спешить соединять их общим сюжетом. Запоминать важное и впитывать истинное - чтобы потом, позже, сложить из этого нечто, по-настоящему ценное.

Безостановочно работает только механический конвейер. Людям нужно отдыхать. Обдумывать. Терять. Нащупывать ускользающее решение. Слушать пустоту внутри себя - пустоту, еще ничем не заполненную, за секунды до того, как она перестанет быть пустотой. Нужно зачинать и вынашивать идеи, лелеять их и пестовать, прежде чем выпустить наружу и облечь в форму.

Самое темное время суток перед рассветом. Верно. Но верно и то, что самая оглушительная тишина перед взрывом. Просто посиди в темноте. Послушай тишину. Не спеши говорить. Не спеши рождать ерунду...

@музыка: NEW YORK Metropolitan Chillout Luxury Lounge

@настроение: Великое Безмолвие

---

Филиал цитатника

Если вы всерьез хотите разочаровать родителей, а к гомосексуализму душа не лежит, — идите в искусство.
(с) Курт Воннегут

---

О пользе грамотности, или Граммар-наци - это диагноз

Дёрнул меня нечистый кликнуть на какой-то стрёмный линк. Выскочило сообщение в классических австрийских государственных цветах со словом "Polizei" в домене и наручниками над моим Ай-Пи. Ы!

Кинулась читать текст: "Вы только что нарушили такие-то статьи австрийского законодательства: нарушение прав правообладателей, распространение детской порнографии, заражение интернета вирусами бла-бла-бла. Ваш компьютер будет gesperrt, а у вас на всё про всё 12 часов, чтобы сбегать на ближайшую автозаправку, купить пополняемую карточку на 100 евро и внести код для оплаты штрафа и разблокировки компьютера".

Читаю я ентот тегзд, а в голове мысль: "Не верю". Не потому, что от многих слышала о подобной разводке, не потому, что полиция явно не требовала бы оплаты через анонимную карточку, и даже не потому, что эти горе-хакеры даже не смогли заблокировать ноут, за разблокировку которого меня призывали заплатить. Нет, единственным моим обоснуем было: "Вот это слово в этом значении пишется с маленькой буквы, а здесь, наоборот, с большой, вот тут жизненно необходимо "um", а здесь половина фразы отсутствует. В общем, палитесь, ребята - полиция бы так безграмотно не писала"

Причём выглядело всё это очень так серьёзно, то есть матчасть, и дизайнерскую, и юридическую, и особенно психологическую, афтор проработал австриец бы купился. Но вот грамматика подкачала.

А чтобы не сочли флудом (днев у меня всё-таки творческой направленности), то вот вам мораль: даже самый офигенный и проработанный тегзд пойдёт в любимое место слэшера, если он безграмотен. Афторы, учите не только матчасть, но и орфографию! Позязя!

---

Yep, dat's me!

Сменить подпись, что ли...

@настроение: In Joy and Peace of Mind...

@темы: Я

---

Дудочник из Гамбурга

Автор: La PIOVRA.
Рейтинг: R.
Размер: миди.
Жанр: детектив отношений.
Об истории: ориджинал, сайд-стори по вселенной «Саги о власти».
Статус: закончен.
Саммари: сутенёр-дауншифтер, хаслер-интеллектуал и «дудочник из Гамбурга», который всё это завертел и вокруг которого теперь всё вертится.
От автора: ещё одна история, которую мне было важно написать и без которой мир Корпорации был бы неполон.

Читать дальше.

Собственно, эта история должна была быть написана почти год назад. Я и начала её писать год назад, и на рождественские каникулы уезжала с твёрдым намерением её закончить. А на третий день проснулась в полутрансе, взяла ручку и лист бумаги, и рука сама вывела «Дорогой лорд Кейм». Остальное — история. Та, которую вы знаете под названием «Открой глаза и забудь об Англии». И эта история так меня захватила, что «Дудочник» был забыт на полгода. Потом была публикация «Англии», летний отпуск и — да-да, твёрдое благое намерение дописать «Дудочника» в отпуске. В итоге почти дописала «Вопрос цены». После отпуска опять был возврат к «Дудочнику», в котором осталось всего ничего и который почти три месяца до конца не давался: истории — такие паршивцы, попробуйте пренебречь одной ради другой — узнаете! Но под конец мы с ним всё же помирились, и вышло даже лучше, чем изначально задумывалось. Чему я несказанно рада и приглашаю вас разделить эту радость со мной. Приятного чтения!
Вижуал: Тило Вальдорфф.

Рекомендуемый порядок чтения:

ознакомиться.

Трилогия «Корпорация»:

I. Книга первая. «Бизнес».
1. «Сага о власти» (основная история):
1.1. Власть красоты. Друг семьи.
1.2. Власть идеи. We Control the World!
1.3. Власть несбывшегося.
1.4. Власть свободы. Гепард и Лев.
1.5. Власть крови. Стилисты.

II. Книга вторая. «Секс».
2. «Межвременье. Дудочник из Гамбурга» (сайд-стори по вселенной «Саги о власти»):
2.1. Забор и вишни.
2.2. Открой глаза и забудь об Англии.
2.3. Дудочник из Гамбурга.

III. Книга третья. «Игра».
3. «Вопрос цены» (сиквел к «Саге о власти»):
3.1.

Дебют.

Дебют: часть 1, часть 2, часть 3.
3.2.

Гамбит.

Гамбит: часть 1, часть 2, часть 3.
3.3.

Миттельшпиль.

Миттельшпиль: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5.
3.4.

Комбинация.

Комбинация: часть 1, часть 2, часть 3.
3.5.

Эндшпиль.

Эндшпиль: часть 1, часть 2, часть 3.
P. S. Рокировка (эпилог).

NB! Все сайд-стори в трилогии можно читать в произвольном порядке, так как каждая история автономна, закончена и не является спойлером для других. И всё же к «Дудочнику» я бы настоятельно советовала приступать после «Забора» и «Англии», а к самим сайд-стори — после «Саги», так как это во многом проясняет события, мотивы и кто все эти люди и что они здесь делают мир в целом, если читать в предлагаемом порядке.

1.

Электронное письмо, полученное Кристианом Кеймом в пятницу утром, не оставляло простора для догадок относительно своего содержания. Во-первых, тема: «Думаю, тебя это заинтересует». Во-вторых, похабный, прописанный словом смайлик, которым она заканчивалась. В-третьих, и главных, имя отправителя — Дэвид Йост.

Кристиан отпил кофе и открыл письмо. Письмо состояло из одной-единственной ссылки. При виде знакомого домена Кристиан усмехнулся и сделал ещё глоток, размышляя, стоит ли заходить туда прямо сейчас.

Была пятница, приподнято-расслабленное настроение которой не омрачал даже грядущий дежурный brainstorming с Советом директоров. Усмешка Кристиана сделалась шире, и он, залпом допив кофе, прошёл по ссылке. В открывшемся окне браузера появилась форма для входа на сайт. Кристиан по памяти ввёл имя пользователя и пароль и, устроившись поудобнее в кресле, запустил появившийся видеоролик.

На фоне голой бетонной стены — наверняка один из новомодных лофтов, над нарочитым отсутствием отделки в котором билась целая команда именитых дизайнеров, — в бордовом винтажном кресле сидел молодой светловолосый парень. Кристиан был слишком лордом, чтобы принять или хотя бы понять столь брутальный индастриал в качестве жилого интерьера, но, глядя на парня, вынужден был признать, что в подобной обстановке тот смотрелся очень органично. В этом, похоже, и состояла задумка неизвестного постановщика — свести декорации к минимуму, чтобы зритель в полной мере мог сосредоточиться на актёре. И это ему удалось — внимание Кристиана тут же переключилось на парня. Взгляд пресыщенного эстета-ценителя быстро пробежался по атлетической юношеской фигуре, которой весьма льстил лиловый атласный халат, подпоясанный толстым шёлковым шнуром с кистями на концах, и задержался на модельном скуластом лице: вдумчивые серые глаза; влажные от геля à la «только что из душа», торчащие в разные стороны пряди волос, которые при всей своей первозданной естественности казались тщательно продуманным и ухоженным ансамблем, как настоящий английский парк; широкие брови вразлёт, на конце правой — простенькая серебряная серёжка. Выглядел мальчик экстравагантно, но безупречно. И всё же для полноты образа чего-то не хватало. Хозяина. Наставника, поправился Кристиан. Хотя первое определение куда более точно соответствовало апилу, транслируемому юным породистым красавцем. Впрочем, усмехнулся про себя Кристиан, этот эффект тоже наверняка был срежиссирован, более того — он-то и был конечной целью перформанса.

Воздав должное экстерьеру, Кристиан увеличил громкость и приготовился к оценке наполнения.

— Считается, что самое опасное в сексе, — вольготно откинувшись в кресле и забросив ногу на ногу, вещал с экрана юный эксцентрик, — риск заразиться чем-нибудь малоприятным.
— А ты с этим не согласен? — спросил собеседник за кадром, в котором Кристиан без труда узнал Ларса.
— Я согласен по существу, но готов поспорить с тем, что именно считать опасным. Мне кажется, ментальная инфекция намного опаснее телесной. Поэтому спать предпочитаю с умными и, прежде всего, успешными мужчинами. Секс — это обмен энергиями. Соответственно, успешность, как и прочие качества, может передаваться половым путём. В этом свете выражение «сделать карьеру через постель» приобретает совсем иное значение, вы не находите?
— Тило, — перебил его со смешком невидимый оппонент, — ты столь философски настроен, что, боюсь, отпугнёшь даже самых умных мужчин.
— Только неуверенных в себе. — Лежащая на подлокотнике рука смахнула с него невидимую пылинку. — Будем считать это естественным отбором. Мужчине придётся постараться, чтобы совладать со мной, и думаю, будет гораздо честнее предупредить его об этом уже сейчас.
— Крутой у тебя нрав, Тило.
— «Special Edition», — улыбнулся парень, поигрывая золотистой кистью от пояса. — Only for cool men. Некоторым это нравится — даже в наш век повальной инфантильности и мягкотелости. Особенно в наш век повальной инфантильности и мягкотелости.
— Боюсь, теперь ты точно всех распугал. Будем откровенны — в парнях вроде тебя мужчины ищут вовсе не спарринг-партнёра для философских дискуссий. Покажи лучше, что ты можешь им предложить.
— Предлагаешь раздеться? — парень, чуть откинув голову назад, гортанно рассмеялся. — Во-первых, я не люблю сам раздеваться — это мужское дело. А во-вторых, мои потенциальные, люблю это слово, собеседники — люди искушённые. Нагой правдой их не удивишь. И в то же время у них богато развито воображение. — Облизнув уголок рта, парень выразительно замолчал. — Я не хочу лишать их удовольствия фантазии и предвкушения, — сказал он, выдержав многозначительную паузу. — Могу только заверить — они не будут разочарованы. Меня возбуждает мысль, что этой ночью сотни, а может, и тысячи умных сильных мужчин получат повод для приятных размышлений. А один, самый успешный, размышлениями не ограничится. — Парень задорно подмигнул потенциальному счастливчику. — Звоните, подискутируем!

Кристиан тут же позвонил. Но не по номеру, указанному в конце ролика.

Трубку сняли почти мгновенно — на втором гудке. Кристиан представился.

— Я только что просмотрел один видеоролик, — начал он.
— Позвольте угадать, — с мягкой предупредительной улыбкой, которая чувствовалась даже на другом конце провода, перебил его собеседник. — Речь идёт о Тило?
— Да. — Кристиан рассмеялся. — Похоже, я становлюсь слишком банален и предсказуем.
— Ну что вы, господин Кейм, — всполошился Ларс. — Просто этот мальчик — наша новая звезда. Настоящий интернет-вирус. Количество просмотров растёт в геометрической прогрессии. Всего месяц на арене, а уже сотни поклонников и очередь на полгода вперёд. Если так пойдёт дальше, ему понадобится персональный менеджер.
— Меня это не удивляет.
— Но с вами он, разумеется, встретится вне очереди. В любое удобное для вас время. На когда пожелаете?
— Не будем затягивать. Сегодня. После семи.
— На обычных условиях?
— Да. Хотя уверен, что в его случае это лишняя предосторожность.
Условия были разработаны самим Кристианом. Если он пользовался услугами мальчиков Ларса, то заказывал их, как правило, с вечера пятницы до утра понедельника. Но парням об этом менеджер не говорил. Если мальчик оправдывал возложенные на него ожидания, Кристиан наутро предлагал ему остаться на выходные, чем неизменно вызывал у того искреннюю радость — им всем обычно очень нравились такие внезапные «каникулы». Цель подобных ухищрений была проста: с одной стороны, желание избавить Ларса от неудобств, связанных с изменением рабочих планов мальчиков в последнюю минуту, а с другой — стремление пощадить самолюбие парня на тот случай, если Кристиану он не подойдёт и тот не захочет растягивать «знакомство» на условленные два дня и три ночи.
— Но имейте в виду, — сказал менеджер. — Видео — это не поза. Он у нас действительно enfant terrible и знатный провокатор.
— И тени сомнения не было. Ваши мальчики всегда выполняют, что обещают. И это превосходно: enfant terrible, да ещё и интеллектуал — мы все его заждались.
— Охотно верю, — рассмеялся менеджер. — Бедный мальчик уже жалуется, что каждый третий его клиент настолько увлекается беседой, что напрочь забывает, для чего он его, собственно, пригласил.
— Можете его успокоить, — рассмеялся в ответ Кристиан. — Я не забуду. Уверен, этому мальчику есть что предложить и помимо философско-интеллектуальных бесед.
— Уверен, что ни он, ни вы разочарованы не будете. В остальном — всё как обычно?
— Да. Но для разнообразия добавьте кого-нибудь новенького. Предпочтения Дэвида вы знаете.

Закончив разговор, Кристиан закрыл браузер и вернулся к письму. Нажав кнопку «Ответить», он набрал короткое сообщение: «Спасибо. С меня полагается. Сегодня в семь у меня» и отправил ответ.

2.

«Чёртова дюжина», как метко прозвали в Корпорации своё правление, — Кристиан Кейм и его «мальчики», двенадцать директоров ключевых подразделений, — дружной толпой час назад прибыла на виллу Кристиана в Харвестехуде.

Гости, поснимав пиджаки и ослабив узлы галстуков — все приехали прямо с работы, — расположились на удобных диванах, в избытке и разнообразии разбросанных по всему лофтоподобному пространству первого этажа. Кристиан, как радушный хозяин, тут же заступил на свой бессменный во время подобных сборищ пост за барной стойкой, где к нему присоединился Дэвид. Дэвид откупоривал бутылки рислинга, Кристиан смешивал шорле — отточенный, доведённый многолетней практикой до автоматизма ритуал. Барную стойку на правах завсегдатаев тут же оккупировал Совет директоров. Стихийно возобновилась начатая ещё в Корпорации дискуссия о массированном лоббировании на уровне ЕС разрешения гей-браков. Подавляющая часть Совета директоров была за, Кристиан был против, и был непримирим.
— Мальчики, — невозмутимо говорил он, и только слишком громкое позвякивание выкладываемых им на стойку бокалов выдавало его раздражение. — Вы сейчас напоминаете недальновидных феминисток, которые в угаре борьбы за свои права взвалили на себя те мужские обязанности, от которых сами мужчины были только рады избавиться. Институт брака уже давно изжил себя. Даже гетеросексуалы это поняли и всеми правдами и неправдами стараются его избежать. А вы, вместо того чтобы воспользоваться своим естественным преимуществом, подкреплённым, к тому же, законом, пытаетесь подхватить затухающий факел и броситься «укладывать шпалы», лишь бы «сравняться в правах». Почему? Зачем?
Кристиан, всё время монолога сохранявший предельную сосредоточенность на таинстве приготовления напитков, которые смешивал на глазок с аптекарской точностью, поднял глаза и вперил строгий учительский взгляд в Рольфа Боргхардта, финансового директора, призывая того к коллективному ответу.
— Кристиан, ну ты же не станешь отрицать… — залепетал тот, застигнутый врасплох — в философско-этических материях он был несилён и терялся в любом споре, если не мог подкрепить своё мнение цифрами и финансово-экономическим анализом.
— Стану!
Рольф умолк, так и не озвучив свой аргумент. Несколько пар глаз в последней надежде повернулись к Дэвиду.
— Кристиан, — вздохнув, начал тот с обречённым видом учительского любимчика, которого «класс» неизменно отправлял на переговоры с учителем каждый раз, когда ситуация заходила в тупик. — На перспективу это, может, и не лучшее решение, но в качестве тактического переходного манёвра…
— …мы срежем путь через болото, — докончил Кристиан. Плеснув себе в бокал неразбавленного вина, он отсалютовал им своим идейным оппонентам и, осушив бокал залпом, обвёл строптивцев пытливым инквизиторским взглядом, желая убедиться, что «ересь» окончательно искоренена. «Мальчики» присмирели. Но причина такой внезапной покладистости, скорее, была не столько в отсутствии аргументов и согласии с позицией хозяина, сколько в монополии последнего на спиртное, потому что едва Кристиан, празднуя в душе победу, подлил всем вина, дискуссия разгорелась с новой силой. Дэвид, всем своим видом выражая приверженность проверенной мудрости «Делу время, потехе — час», демонстративно отделился от «митингующих» и с той же энергией и самоотдачей, с которой пару минут назад отстаивал своё мнение, теперь травил неприличные анекдоты, собрав вокруг себя благодарную аудиторию из скучающих мальчиков, покинутых своими не в меру деловыми мужчинами.

Был разгар лета, вечер пятницы. Играл тихий ненавязчивый джаз. Прохаживались гости с бокалами в руках. Появлялись и исчезали лёгкие закуски на шведском столе рядом с баром. И всё же это собрание мало походило на вечеринку — скорее напоминало кофе-брейк на деловой конференции: казалось, все просто коротали время в преддверии настоящего веселья.

Где-то в глубине зала раздалась приглушённая мелодичная трель внутренней связи. Дэвид с Кристианом обменялись синхронными взглядами: в глазах первого был вопрос, а второго — ответ. Этим двоим давно уже не требовались слова, чтобы решить подобные мелочи. Дэвид подошёл к телефону и снял трубку.

— Иди, принимай товар, — сказал он Кристиану со смехом, выслушав лаконичное сообщение с пункта охраны. Кристиан посмотрел на него с укором — врождённое благородство и чувство прекрасного не позволяли ему называть вещи своими именами, а свойственные Дэвиду прямота и циничность, хоть зачастую и были оправданны, не всегда были уместны. Как сейчас, например. Кристиан Кейм любил мальчиков. Любил всех. Как вид. Даже если это были парни на одну ночь. И ко всем относился с вниманием, уважением и заботой. Даже к мальчикам из эскорт-сервиса. Особенно к мальчикам из эскорт-сервиса — сказывался отпечатанный в подкорке кодекс английского лорда: на равных можно было быть только с равными, а к нижестоящим, особенно к обслуге, независимо от рода оказываемых услуг, полагалось относиться с подчёркнутой вежливостью. Дэвид считал это лицемерием и политкорректным унижением, Кристиан парировал, что унижение всегда происходит в голове того, кого унижают, а не того, кто унижает, и с этой позиции обслуга скорее сочла бы себя униженной панибратством со стороны того, чьё превосходство сама признавала, чем его гипертрофированной корректностью.

В холле послышались возбуждённые мальчишеские голоса — новоприбывшие обменивались приветствиями с хозяином.

— А в жизни ты ещё эффектнее, чем на видео, — донеслось до собравшихся в зале мужчин — галантность Кристиана, отправившегося встречать парней, уже работала вовсю.
— Комплимент от шефа, — ответил ему бойкий мальчишеский голос. — Я всегда предлагаю клиенту больше, чем он ожидает.

В зал, окружённый табунком мальчиков, обняв Тило за плечи, вошёл Кристиан.

Ни следа вульгарности, ни тени пошлости. Белые, серые и чёрные футболки и рубашки поло, классические джинсы. Здоровый естественный загар, простые, но хорошие стрижки. Из аксессуаров — кожаные ремни, скромные фенечки и неприметные цепочки. Ни дать ни взять приличные мальчики из приличных семей. На фоне всеобщей благопристойности скромная непритязательная серёжка Тило в брови казалась вызовом. Впрочем, всеобщее внимание он привлёк не пирсингом.

По негласному правилу на «рауты» к Кристиану топ-менеджмент Корпорации, желая подчеркнуть свою лояльность, являлся в сопровождении подопечных. Разумеется, за исключением тех случаев, когда они находились в «активном поиске» — как сейчас сам Кристиан, например, — и сейчас двенадцать пар глаз с интересом уставились на его сегодняшнего избранника: Кристиан славился тем, что даже к парням на одну ночь предъявлял более серьёзные требования, чем большинство людей — к спутникам на всю жизнь. Тот факт, что новенький работал в эскорте, лишь добавлял пикантности. Не удивлялся, кажется, один Дэвид Йост. Впрочем, учитывая степень его приближённости, вернее, близости к Хозяину, это-то как раз и не было удивительным. По Корпорации даже ходили слухи, что кандидатов в постоянные парни Кристиан неизменно «представлял на утверждение» своей правой руке.

Появление мальчиков мгновенно разрядило наэлектризованную спором атмосферу. Собравшиеся поднялись навстречу новоприбывшим.

Мальчики Ларса, несмотря на свой возраст — «всем от восемнадцати до двадцати, но выглядят на шестнадцать-семнадцать», как утверждалось в их анкетах в каталоге агентства — тонкая формулировка, позволявшая сообщить потенциальным клиентам истинный возраст мальчиков и в то же время обезопасить себя от обвинений в торговле несовершеннолетними, — были очень профессиональны. Высший класс. Это чувствовалось уже по тому, как умело ложились они в руку уже во время приветственных поцелуев-объятий.

Ларс запрашивал за своих мальчиков заоблачную цену. И не только потому, что для их клиентов цена не играла никакой роли. Эти мальчики стоили этих денег.

— Что будете пить, мальчики? — Кристиан вернулся за барную стойку. Мальчики, и приглашённые, и свои, выстроились в ряд. Посыпались первые заказы, которые Кристиан принимал и выполнял с ловкостью и расторопностью заправского бармена. Впрочем, и заказы были простые — ничего сложного и тяжёлого, лёгкие аперитивы на пару глотков, что неудивительно, учитывая предстоящую программу.
— Розовый брют.
— Шампанское.
— Кампари-оранж.
— Мартини, пожалуйста, — застенчиво улыбнулся взъерошенный, по-юношески угловатый и худосочный парень, явно из новеньких.
— Сладкий мальчик, — довольно рассмеялся Дэвид, который единственный из присутствующих с завидным постоянством саботировал постоянные отношения и во время подобных сборищ каждый раз выбирал себе новую усладу. — Мой будешь.
Кристиан, краем глаза наблюдавший за своим любимцем, подавил довольную улыбку — Ларс, как всегда, не подвёл.

После небольшого приветственного коктейля и непринуждённой small talk парни из эскорта, бывавшие здесь и раньше и знавшие в совершенстве дальнейший распорядок, направились к лестнице, ведущей вниз. Тило вопросительно посмотрел на Кристиана.
— Нет, — покачал головой тот. — Ты останешься здесь. Вернее, пойдёшь с нами.

***

Кристиан Кейм любил своих мальчиков и заботился о них. Вернее, он любил заботиться. Вряд ли кто-то из его парней мог похвастаться проявлением истинной любви с его стороны. На недостаток же внимания пожаловаться не мог ни один из них. И уж с особой заботой Кристиан относился к мозговому ядру своего любимого детища — Корпорации. И неважно, что речь шла о высшем руководящем составе одной из самых могущественных структур мира, — для Кристиана все они были «его мальчиками», заботливо отобранными чутким нюхом опытного селекционера и любовно взращёнными твёрдой мужской рукой.

По мнению Кристиана, ничто так не способствовало сплочению команды и укреплению её духа, как совместное предельное напряжение умов с последующим полным расслаблением тела, тоже совместным. Как минимум раз в месяц — а при необходимости и чаще — Кристиан устраивал со своим Советом директоров мозговые штурмы продолжительностью в целый день. Обычно таким днём была последняя пятница месяца, когда назревшие рабочие проблемы предлагали достаточно богатый материал для размышлений, а накопившиеся усталость и стресс не позволяли решать их привычными методами. Подобные интеллектуальные оргии обычно оказывались столь же успешными, сколь и изнурительными, и Кристиан, чтобы поощрить «своих мальчиков» и закрепить достигнутое чувство всеобщего единения, неизменно приглашал их на «афтерпати» к себе домой, где были созданы все условия для разнообразного и качественного отдыха.

Кристиан Кейм умел и любил принимать гостей. Любил до такой степени, что в его огромном доме под его личные нужды отводился только последний, третий, этаж. Остальные помещения изначально задумывались для гостей и обставлялись соответственно. Весь первый этаж его виллы представлял собой единое открытое пространство, в котором кухня плавно перетекала в столовую, а столовая — в огромную лаунж-зону, посреди которой, как островок хай-тека в море классического модерна, красовался роскошный бар — слабость хозяина, где тот предавался любимому хобби, самолично смешивая для гостей коктейли. Венчали зону отдыха бильярдная и библиотека. К услугам же тех, кто жаждали уединения и более интимного общения, всегда были полтора десятка гостевых спален на втором этаже. На обширной территории виллы свободно разместились два теннисных корта, открытый бассейн, живописная площадка для пикников и барбекю — ещё одна страсть радушного хозяина — и даже конюшня с четырьмя чистокровными породистыми лошадьми для верховых прогулок по окрестностям — дань титулу английского лорда. Ухоженные тенистые аллеи ландшафтного парка, окружавшего дом, зазывали гостей на вечерний променад и утреннюю пробежку. Но главной гордостью хозяина были размещённые в подвальных помещениях римские термы, построенные по образу и подобию своих античных предшественниц и оборудованные по последнему слову современного спа-искусства.

Едва переступив порог купальни, гости окунались в атмосферу неги и роскоши, достойной римских императоров. Отделанные аргентинским голубым мрамором бассейны, выложенные художественной мозаикой с гомоэротическими мотивами полы и стены, украшенные классическими скульптурами обнажённых юношей стенные ниши в помещениях для отдыха призывали счастливых избранных посетителей забыть сначала о времени, а потом — и обо всём на свете, всецело отдавшись телесным усладам под расписными сводчатыми потолками. Но не изысканная обстановка и не удачная имитация под античность позволяли входившим сюда мужчинам вмиг переноситься на пару тысячелетий назад и чувствовать себя пресыщенными патрициями на досуге.

Следуя за Кристианом, гости спустились вниз и прошли в аподитерий, где их встречали настоящие «жемчужины» купален — переодетые древнеримскими рабами давешние мальчики из эскорт-сервиса.

Они были хорошими актёрами, и роль покорных и услужливых рабов давалась им безупречно. Впрочем, когда юные прекрасные прислужники, совершенные тела которых прикрывали лишь короткие свободные туники, склонив головы, синхронно опускались на колени, актёрское мастерство было последним, на что обращали внимание их хозяева. Эти мальчики напрямую взывали к их первобытному мужскому началу и врождённой тяге к мировому господству, а потому вызывали у властителей мира куда более сильные ощущения собственного всемогущества, чем право вето на Совете директоров или подписи на многомиллионных контрактах. Ловкие юношеские пальцы расстёгивали пряжки дорогих ремней, и вместе с брюками с властителей мира спадали последние оковы цивилизации, настолько эфемерные в сравнении с древнейшими, отпечатавшимися в подкорке инстинктами, что они вряд ли могли иметь какое-либо значение.

Мальчик, преклонивший колени перед Кристианом, был молчалив — он уже не первый раз обслуживал «пир патрициев» и знал, что хозяин не любит праздной болтовни. Чего он не знал, так это того, что всё было вовсе не так — во время первой встречи Кристиан, разумеется, дал ему шанс проявить себя. И очень скоро убедился, что этот рот создан для иных удовольствий, нежели остроумная беседа. Наверное. К мальчикам, которые не возбуждали его интеллектуально, Кристиан терял и какой-либо другой интерес, так что второго шанса реабилитироваться в его глазах с помощью прочих своих достоинств — которые наверняка у него имелись, иначе Ларс не держал бы его у себя, — мальчик не получил. Зато он был прекрасным рабом — значит, так тому и быть.

«Раб» бросил беглый недоуменный взгляд на Тило, который, несмотря на реальное занимаемое положение, в этом спектакле играл господскую роль, и тут же, принимая предложенную расстановку сил как данность, опустил глаза и принялся раздевать юного господина. Кристиан внимательно наблюдал за обоими: сейчас, когда один лишился последней материальной связи с цивилизацией, а наготу второго прикрывала лишь символическая набедренная повязка, ничего не изменилось: Тило оставался юным патрицием, а его незадачливый «коллега» — его рабом. В выражении лица последнего не было ни намёка на протест или возмущение таким положением, но куда больше Кристиана заинтересовала реакция первого. Тило взирал на своего прислужника с интересом и любопытством, что было вполне естественно для молодого парня, впервые участвовавшего в подобных играх, но в глазах его не было ни следа превосходства, самодовольства или презрения, как можно было бы ожидать от внезапно возвысившегося плебея. Кристиан остался доволен — да, в этом мальчике он не ошибся.

Раздев мужчин и их спутников, юные прислужники поснимали свои туники и, оставшись в одних набедренных повязках, проводили гостей в тепидарий — просторное тёплое помещение для предварительного разогрева и мытья. Вдоль стен, символически отделённые одна от другой мраморными колоннами, стояли латунные, «под старину», ванны, наполненные пенной горячей водой с добавками эфирных масел. Влажный воздух пах бергамотом, ветивером и нероли. Шумел морской прибой, и кричали чайки. «Патриции» со своими мальчиками погрузились в приготовленные ванны, и «рабы» приступили к омовению и пилингу хозяйских тел. Движения прислужников были очень чувственными, поощряющими гостей на «ответные действия», и вот уже тут и там «патриции» приглашали своих «фамильных рабов» присоединиться к ним в ванне. Тихо лилась из бронзовых и медных сосудов вода, плескались гости, властные мужские голоса перемежались звонким мальчишеским смехом, и к высоким сводчатым потолкам возносились первые приглушённые стоны — предвестники грядущего блаженства.

«Рабы» закончили приготовления, и помытые и разогретые «патриции» перешли в кальдарий, а оттуда, искупавшись в бассейне с тёплой водой, перебрались в сердце купален — парную-судаторий, где долго потели, негласно соревнуясь, кто дольше выдержит. Кристиан с улыбкой наблюдал за гостями — иногда «его мальчики» были такими мальчиками. Особенно перед мальчиками. Увидев, что финансовый директор уже весь пошёл красными пятнами, но с места не сдвинулся, Кристиан решительно поднялся на ноги и направился к выходу — не хватало ещё из-за глупого мальчишеского упрямства потерять одного из ключевых людей. Вслед за ним повыскакивали и остальные. Дэвид ожидаемо вышел последним и появился в фригидарии, когда все уже плескались в огромном бассейне с прохладной водой, — под восхищённые возгласы мальчишек и завистливые взгляды их спутников. Ополоснувшись под открытым душем в углу, он неспешно продефилировал вдоль кромки бассейна, давая своим тайным поклонникам и завистникам возможность сполна насладиться видом своего обнажённого тела, и с разбега нырнул в самую мальчишечью гущу, сопровождаемый фонтаном брызг и мальчишеским смехом. Вошли прислужники с кувшинами и кубками на подносах и принялись обносить «патрициев» освежающими напитками.

Остудив жар и утолив жажду, гости с хозяином прошли в лаварий, где их ждало одно из самых чувственных переживаний за вечер — расслабляющий массаж с эфирными маслами в исполнении «рабов». Умелые прикосновения нежных и сильных юношеских рук снимали остатки напряжения, и мужские тела оживали в предвкушении мужских подвигов.

«Раб», заканчивавший массировать Тило, которого Кристиан великодушно пропустил поперёд себя, жестом пригласил Кристиана занять место на соседнем массажном столе, и Кристиан улыбнулся уголками губ, предвкушая грядущее удовольствие — массажистом мальчик был отменным. Словно в унисон его мыслям, рядом тихо, сквозь зубы простонал Тило, и улыбка Кристиана сделалась шире, с лёгким налётом зависти — мальчик был в том возрасте, когда заводятся с пол-оборота, от одного прикосновения рук, даже если это руки массажиста.

— Если хотите, господин, мы могли бы помассировать вас вместе, — сказал, поднимаясь со своего стола, Тило.
— А ты тоже умеешь? — спросил с интересом Кристиан: в «легионе» Ларса было два подразделения — простых «массажистов» и элитных «гетер», предлагавших в дополнение к древнейшим услугам массаж тела и интеллектуальные развлечения соответственно, и Тило явно был из второй категории.
— Умею. — Тило многозначительно прищурился, и Кристиан запоздало подумал, что мальчик, возможно, имеет в виду совсем другой род «массажа». Эта мимолётная мысль вызвала у него лёгкое раздражение. — Немного. — Тило коснулся пальцами его висков. — Но то, что умею, умею хорошо. — И Кристиан тут же расслабился — вряд ли этот мальчик был в состоянии его разочаровать, тем более так пошло и банально. Кристиан кивнул, и массажисты приступили к делу: «раб» лёгкими круговыми поглаживаниями наносил на его тело разогретое в ладонях массажное масло, а «гетера» — мозг Кристиана, почуяв добычу, тут же принялся подыскивать мужской аналог этого явления — сосредоточился на голове и затылке. Гейша? Кристиан улыбнулся игре слов и тут же вспомнил, что изначально гейшами были мужчины. Да, ничто не ново в этом мире. Как всегда, чем больше расслаблялось тело, тем активнее работал ум. Кристиан почувствовал привычное ментальное возбуждение — предвестник удачной идеи. Неплохо бы, наряду с институтом наставничества, создать институт мальчиков-гейш. «Легализовать» «подпольную», держащуюся на голом энтузиазме «ягпи», «биржу талантов» из «G-бара»… Кристиан прикрыл глаза. Закрытый богемно-интеллектуальный клуб со строгим фейс- и брейн-контролем. Членство для мужчин по рекомендации, вход для мальчиков — по приглашениям. Члены клуба — проверенная деловая, научная и политическая элита, которой для освежения восприятия и стимуляции нестандартного мышления пошло бы на пользу общение с творческой молодёжью. Гости — юные актёры, музыканты и прочая витающая в облаках богема «не от мира сего», которой для заземления и укрепления связи с реальностью не помешало бы пообщаться и пофлиртовать с твёрдо стоящими на ногах мужчинами. Совместные вечера с эротическим флёром, но без секс-обязательств. Взаимный всесторонний полноценный обмен: юность и зрелость, логика и фантазия, опыт и невинность, мечты и возможности… Действовали мальчики на удивление слаженно, сильные руки разминали тело, а чуткие пальцы массировали голову, и вскоре Кристиан отключился, полностью сосредоточившись на ощущениях. И последней его мыслью, за миг до того, как в голове стало тихо и пусто, было, что Тило действительно умеет это очень хорошо, а значит, и в остальном он вряд ли разочарует.

После массажа гости один за другим перебрались на подстриженную до состояния бархата, обставленную по периметру фонарями с зажжёнными свечами внутри лужайку позади дома, за которой начинался сосновый лес. Недавно прошёл дождь, и воздух был свежий, но по-летнему тёплый. Гости с наслаждением вытянулись в удобных парных шезлонгах, расставленных на достаточном расстоянии друг от друга, подставляя распаренные, прикрытые лишь полотенцами, обёрнутыми вокруг бёдер, тела дуновениям слабого бриза со стороны Альстера и полной грудью вдыхая пьянящую смесь из запахов хвои, свежескошенной травы и роз в полном цвету.

За всё время процедур мужчины обменялись едва ли десятком скупых фраз — сильная ментальная сонастроенность друг на друга и общую цель, единодушие, единомыслие, единочувствие людей, живущих единой целью, позволяли им понимать друг друга без слов, и это мистическое внутреннее единение ощущали даже сопровождавшие их мальчики, не решаясь осквернить сакральную тишину праздной болтовнёй. Сейчас даже Кристиану Кейму не хотелось философских бесед о «высоком и вечном». Распластавшись на лежаке, он отстранённо смотрел вверх, созерцая первые редкие звёзды на ночном небосводе, а может, и что-то несоизмеримо более величественное, неподвластное взору простых смертных. Тило, полностью оправдывая возложенные на него, но невысказанные ожидания, лежал в шезлонге рядом, и широкие горячие пальцы Кристиана рассеянно перебирали его короткие влажные пряди.

Но заряд бодрости и энергии, полученный за вечер, сказывался и требовал выхода. Заскрипели шезлонги, зашептались соскучившиеся гости, кто-то приглушённо рассмеялся, а один из мальчиков, не выдержав длительного бездействия, встал и принялся прохаживаться босиком по вечерней росе на лужайке. Кристиан как чуткий хозяин тут же взял слово.
— А сейчас приглашаю всех подкрепиться, — сказал он, поднимаясь на ноги и подавая знак мальчикам-«рабам», дежурившим у входа. — Думаю, этой ночью нам всем понадобятся силы.
Расслабленные и разомлевшие, гости тут же оживились, встретив слова хозяина радостным гулом. На лужайку высыпала когорта «рабов» и подала гостям халаты. Все шумной толпой, смеясь и переговариваясь, направились в примыкающий к спа зал для неформальных обедов — современный аналог триклиния, — посреди которого стояли три квадратных низких стола с четырьмя такими же низкими обеденными диванами вокруг каждого. Диваны, в отличие от своих античных предшественниц — пиршественных лож, были двухместными, но перед каждым стояли скамейки с подушками для мальчиков-прислужников, на которых те могли расположиться, если кто-нибудь из «патрициев» пожелает, чтобы они составили им компанию.

«Патриции» заняли места за столами. «Рабы» внесли большие серебряные блюда с выложенными на льду крупными открытыми устрицами, вазочками с чёрной и красной икрой и четвертинками лимонов. Вслед за устрицами на столах появились запотевшие ведёрка с бутылками белого сухого вина и брюта, нарезанный кружочками свежий французский ржаной хлеб, солёное сливочное масло, соус из розового винного уксуса с луком-шалотом. Из невидимых динамиков полилась приятная спокойная музыка. Прислужники разлили по бокалам вино, и гости приступили к трапезе.

Кристиан, подняв пламенный благодарственный тост, принялся обходить с бокалом вина гостей, задерживаясь рядом с каждым не больше пяти минут, но уж зато сопровождая спонтанную small talk искренней заинтересованностью и неподдельным участием в собеседнике — это тоже было частью ритуала. При его приближении спутники мужчин пересаживались с диванов на скамейки, уступая ему место, после чего уважительно и с интересом прислушивались к мужским разговорам, стараясь не минуть случая остроумно пошутить или вставить удачную реплику и тем самым привлечь внимание Того-от-кого-зависело-всё. Не то чтобы они имели на него какие-либо виды — мальчики «его мальчиков» были для Кристиана табу, и об этом все знали, — но одобрение самого Кейма автоматически повышало их авторитет в глазах их же мужчин. Впрочем, последним подобного рода честолюбие тоже не было чуждо — мужчины тоже были не прочь блеснуть перед Хозяином своими остроумными подопечными.

Сделав круг, Кристиан вернулся на своё место. Тило оживлённо болтал с Дэвидом, сидевшим напротив. Дэвид внимательно слушал, напрочь позабыв о Люке — своём сегодняшнем фаворите, который со скучающим видом потягивал брют. Да, этот мальчик найдёт подход к любому. Блюдо с устрицами перед ними оставалось нетронутым — то ли не ели из солидарности, дожидаясь его, то ли беседа была столь увлекательной, что о еде просто забыли. Кристиан, прислушавшись, ставил на второе.

Кристиан присел на диван рядом с Тило, и тот, не прерывая беседы, со знанием дела взял в руку раковину с устрицей, сбрызнул её соусом и соком лимона и с улыбкой протянул Кристиану. Кристиан благодарно улыбнулся в ответ, одобрительно потрепав его по затылку, — вот что значит профессиональная гейша. Откусив ломтик хлеба с маслом, Кристиан опрокинул в рот устрицу и принялся медленно, с наслаждением, жевать, запивая соком из раковины.
— А вы чего ждёте? — спросил он, заметив, что Дэвид с мальчишками и не думают приступать к трапезе.
— Мы уже объелись, пока ты наносил визиты, — ответил Дэвид, разом разрушая иллюзии Кристиана о человеческом альтруизме и силе остроумной беседы. — Это тебе принесли. Но если ты настаиваешь…

Три руки тут же синхронно потянулись к блюду.

Люк, придерживая рукой раковину, обхватил губами сочную плоть и, всосав устрицу, проглотил её целиком. Дэвид присвистнул. Люк, довольный, что наконец смог о себе заявить, просиял.
— Ты тоже так умеешь? — спросил он с ухмылкой Тило.
— Умею, — небрежно парировал тот, глазами выискивая устрицу посочнее. — Но моллюскам предпочитаю кое-что посущественнее.
Мужчины рассмеялись, Люк сник, светская беседа свернула в пикантное русло. Да, этот мальчик умеет поставить на место и показать, кто здесь главный.

Определившись с выбором, Тило подцепил свою устрицу губами и склонился над Кристианом. Осторожно разомкнув губы, он положил ему нежную плоть в рот. Предложенный способ поедания устриц нашёл бурное понимание среди гостей, и вот уже и остальные парни один за другим принялись кормить так своих мужчин. Время от времени, из-за неуклюжести или, скорее, по умыслу, устрицы терялись за мужскими пазухами, и мальчики, к обоюдному удовольствию, принимались их искать. Губами, разумеется. Устрицы всё прибывали, вино исчезало, едва появившись. Веселье нарастало.

За самым дальним столом директор по HR и директор по PR, не разлей вода и знатные затейники, поманили троих самых смазливых прислужников и что-то им зашептали. Мальчишки понимающе заулыбались, двое тут же убрали со стола только что принесённые подносы, а третий, самый эффектный, раздевшись догола, улёгся на освободившееся место, и первые двое принялись сервировать устрицы на нём. Затею приняли на ура. К живому «шведскому столу» тут же выстроилась очередь. «Пробкам» не в малой степени способствовали спонтанно возникшие правила этикета — устрицы разрешалось брать только губами, а расшалившиеся мужские рты то и дело норовили подхватить со «стола» кое-что ещё, в пищу явно не предназначенное, тем самым задерживая очередь. Вечеринка стремительно приближалась к своему апогею — экстаз от слияния умов на пике их активности ничем не уступал сексуальному, и секс был отличной альтернативой, чтобы унять нервное перевозбуждение, переключив мозг на не менее сильный раздражитель. Кристиан с отцовским снисхождением наблюдал за разворачивающейся вакханалией: кто как работает, тот так и отдыхает. А работали его «мальчики» с огоньком и выдумкой. Пора было уходить: гости уже достигли той стадии, когда присутствие хозяина становилось нежелательным — Кристиан всегда мог безошибочно определить такие моменты, как в работе, так и на досуге, и вовремя удалиться, давая своим «мальчикам» возможность почувствовать себя взрослыми. Но своевременность — не единственное условие правильного ухода. Нужно ещё сделать так, чтобы это не выглядело протестом с его стороны. Уйди он прямо сейчас, «мальчики» могут расценить это как проявление недовольства их невинной шалостью. А самому присоединиться к этой сомнительной забаве, даже если бы у него и возникло такое желание — у Кристиана, к слову сказать, оно не возникло, — значило бы переступить ту невидимую черту, за которой нивелируются авторитет и иерархия и начинается панибратство. Допускать подобное никак было нельзя, иначе на альфа-самцов, почуявших отсутствие превосходства у вожака, потом не найдёшь никакой управы. Искусство менеджмента — тонкая наука. Дэвид, что отрадно, это тоже понимает — уж до чего он падок на подобные утехи, а в этом спектакле предпочёл роль пассивного зрителя, азартно болеющего за участников из «партера», вместо того чтобы расталкивать локтями соперников в борьбе за самый лакомый кусок. Правильно уйти — не от «мальчиков», а с мальчиком. Тем более — Кристиан непроизвольно ухмыльнулся, — у такого ухода был приятный побочный эффект — лишнее подтверждение своей мужской состоятельности. Которое лишним никогда не бывает. Особенно в глазах молодых альфа-самцов.

Опустел последний поднос, гости дочиста вылизали «живое блюдо», и в зал вошли мальчики-прислужники с медными чашами в руках и сложенными поперёк левого предплечья белоснежными льняными полотенцами. Преклонив колени на скамейках у диванов, они поочерёдно подносили чаши гостям: сначала мужчинам, потом — их мальчикам, чтобы те могли ополоснуть лоснящиеся от устриц руки в лимонной воде, — после чего подавали им полотенца. Тило, мягко, но решительно отодвинув предложенную Кристиану чашу и подвинув со скамейки юного прислужника, сам опустился перед ним на колени, призывно облизнув губы. Кристиан улыбнулся, довольный изобретательностью своего избранника. С силой надавив пальцами на мальчишеские губы, он раскрыл их, как створки устричной раковины, и пропихнул Тило пальцы в рот, которые тот тут же принялся самозабвенно вылизывать, подбадриваемый азартными возгласами Дэвида, которому такой способ омовения рук явно пришёлся по вкусу. С трудом вынув пальцы из горячего мальчишеского рта, который явно не был настроен их отпускать, Кристиан запустил пятерню в волосы Тило и, рывком подняв его с колен, усадил рядом с собой и тут же потянулся к его губам.

Целовался Тило умело: медленно, тягуче, тихо постанывая и распаляя желание, — так, как надо, как хотелось с того момента, когда Кристиан его впервые увидел. Мягкие распухшие губы пахли морем и были солёными на вкус, напоминая нежную устричную плоть. Влажный язык ловким угрём дразнил во рту, поддаваясь и убегая. Поцелуи были единственным слабым местом этих мальчиков — только не Тило. Этот целовался в охотку. Он не работал. Он занимался любимым делом и получал от него немалое удовольствие. Как многоопытная сирена, он стремительно затягивал в водоворот фантазий, сопротивляться которому не было сил. Да и желания тоже.

«Cubitum eamus?»* — оторвавшись на миг от губ Кристиана, выдохнул Тило ему на ухо. Переход на латынь случился столь естественно и непринуждённо, фраза так идеально вписалась финальным аккордом в антураж и была так неожиданна, а оттого впечатляюща, что Кристиан испытал ментальный оргазм.
«What?» — спросил он, с трудом выныривая из водоворота захлестнувшего его желания, заинтригованный, действительно ли это цитата или же мальчик просто нахватался вершков.
«Nothing», — гортанно рассмеялся Тило, на лету подхватив цитату в оригинале.**

И Кристиан понял: он нашёл, что искал.

— Может… — рассеянно спросил не сводивший с них глаз Дэвид, — продолжим общение вчетвером?
— А что, я не против. — Тило окинул мужчин одобрительным взглядом. — С такими собеседниками дискуссия обещает быть в высшей степени интересной.
— А ты что скажешь, красивый? — Дэвид запустил пятерню в смоляную гриву Люка. В глазах мальчишки мелькнула растерянность. Лишь на мгновение. Но от мужчин это не укрылось.
— Да, конечно. Почему бы и нет… — парень тут же совладал с собой и непринуждённо улыбнулся.
— Дэвид, нет, — мягко сказал Кристиан, поднимаясь на ноги. — Не в этот раз.
Кристиан направился к выходу. Тило последовал за ним. Уже стоя в дверях, он оглянулся на Дэвида. Тот намотал на руку волосы Люка и, резко дёрнув их, что-то прошипел ему на ухо.
— Кое-кому сегодня не поздоровится, — усмехнулся Тило, затворяя за собой дверь. — Ваш друг сегодня явно настроен на «квартет».
— Не бери в голову, — отмахнулся Кристиан. — Он всегда на него настроен.
— Я бы тоже не отказался. Может, втроём? — Тило облизнул уголок рта. — Жаль разочаровывать такого мужчину. А этот скромник-недотрога пусть дрочит в одиночестве под одеялом. Мне же лучше — люблю быть в центре внимания.
— Люк здесь ни при чём, — хрипло отозвался Кристиан, заталкивая Тило в открытый лифт. — Сегодня меня интересуешь только ты.

Продолжение — в комментариях.

 

запись создана: 26.09.2013 в 11:36

@темы: Вторчество

---

Похвастушки (на правах анонса)

Готова обложка к третьей сайд-стори, которой я зело довольна

Хвастаюсь!



coming soon

@темы: Вторчество

---

Понравилось

Почему я пишу? Потому, что люди, которые живут в моей голове, тоже заслуживают права голоса (с)

"И права на личную жизнь", - добавлю от себя.

---

Новое-чудесное от чудесной Хло-Фло

А вы знаете, что все, даже самые маленькие Истории, - мстительные паршивцы?
Попробуйте не дать возможность хотя бы одной из них случиться - узнаете! (c)

А уж если не дать случиться героям...

*ушла случать*

---

Café "Zum alten Bücherdieb"

Я таки на всю голову ё...тый фразоман.

Вчера на ночь глядя наткнулась в ЖЖ на

нечто:

Притон для тех, кто в детстве крал книги. Там будут ... и бросать цитаты в мишень.

И это нечто привело мой моск в такое неистовое возбуждение, что я полночи не могла уснуть, пытаясь заполнить троеточие и облечь в слова свои ощущения и предвкушения того, чем можно заниматься в подобном месте. Курить сны? Упиваться иллюзиями? Нюхать изнанку реальности? Играть с судьбой в похер? Отдаваться порочным музам? Ответ вертится на кончиках пальцев, а в руки не даётся...
Совершенный крышеснос

---

Эволюция (подписей) отдельно взятого аффтора

Автор с тентаклями.

***

Гомотекстуалист.

***

Текстуальный маньяк.

***

Все торчат в интернете и телике, а я тут рою подкоп (с)

***

Мы поведаем всем, как бедный маленький мальчик из узкого переулка тронул сердце богатого барона (с)

***

Я у себя один из любимых писателей (с)

***

То, что автор прописал.

***

Да, Дэвид – суть моей жизни, но ещё в ней есть мои собаки.

***

Постоянно меняющиеся отели. Неизменный продюсер. Не наоборот!

***

Так случилось, что ему было шестнадцать. Но означает ли это, что я состою в фэндоме, полном педофилов? Нет, это просто фэндом, полный людей, которые не слепы!

***

It’s not all about the fame,
It’s about who I am,
That’s my way of showing love to the game (c)

***

- Вы гей? - Нет, хуже, я вегетарианец!

***

Хорошей погоды совершенно достаточно для счастья, а в плохую можно, к примеру, испечь яблочный пирог (с)

***

Жизнь измеряется не годами, а мгновениями, которые запомнились. Ich bin 2000 Jahre jung...

@музыка: K-Maro "Good Old Days"

@настроение: Nostalgie

---

Слэшерский анеГдот

Два героя в постели.
- Ричард, давай...
- Я не могу, когда она смотрит!
- Кто?
- Автор.
Бросок тапком. "Ааа!".
- Все, она в отключке. Давай!
- Я не могу.
- Ну что еще?
- Читатель...
- Он сидит в интернете в ожидании проды и ничего не видит.
- Я хочу, чтобы он смотрел...

@темы: Креатив

---

Слэшерские мантры

Оставайтесь бесполезными и наслаждайтесь – настоящий и величайший опыт жизни и экстаз приходят от написания бесполезного.

(с) Лао-Цзы

***

Я допишу его до конца.
Слэш – это зло.
Но даже если это опять будет слэш, я все равно его не брошу. Я стану хитрой, и в конце все поженятся, ведь плохой дописанный текст все равно лучше, чем недописанный, а когда все женятся – это хорошо.
Если я не могу писать серьезную литературу, то я все равно буду писать. Даже слэш. Даже если там потом начнутся всяческие гадости, и от меня отвернутся читатели – я допишу его. Даже если мне самой станет скучно, я круто изменю сюжет, и все поженятся. Вот так.

(с) Ада Самарка

---

Happiness is...

...when you have nothing to loose and a story to write.

...when you have enough to read and even more to write.

@темы: На правах афоризма

---

Отпускное

Познакомилась в отпуске с психиатром из Берлина

Как водится, завели светскую беседу о том, кто откуда, которая плавно перетекла в обсуждение преимуществ и недостатков наших городов. Жена психиатра начинает с упоением живописать "ужасы нашего городка". Берлин-де нынче совсем не тот, что был 20 лет назад, а с падением Берлинской стены упало всё, что могло упасть: уровень сервиса, уровень культуры, уровень образования и кое-что у психиатра, судя по уровню неудовлетворённости психиатровой жены. А уж что творится на улицах Берлина зимой...! В общем, послушать жену психиатра - жутчее Берлина города для жизни нет, а всем берлинцам следует немедленно присвоить звание Героя за то, что они как-то умудряются в таких нечеловеческих условиях выживать.

Тут в монолог жены вступает психиатр:
- Ну, Биргит, не всё у нас так плохо, как ты пытаешься тут показать.
- Да? Ну вот назови мне хотя бы одну положительную сторону Берлина.
- Ну-у-у... Берлин - очень прогрессивный город.
- Нда? И в чём это проявляется? Что такого прогрессивного есть в Берлине, чего нет в любом другом европейском городе?
- Ну-у-у... У нас... у нас... у нас мэр - гей!
- И это единственное, чем он сумел прославиться на своём посту.
- Какая ты зануда, Биргит! Если мэр - открытый гей, никаких других заслуг от него больше не требуется!

Пиовра согласилась. А заодно проследила взаимосвязь между высказыванием психиатра и падением уровня сервиса в психиаторской спальне Берлине. В конце концов, бургомистр Берлина живёт с нейрохирургом, так что шансы у психиатра есть всё возможно и impossible is nothing

---

This is a gangsta party, for my hommies, for my dirties (c)

Ночь с пятницы на понедельник я

провела в мультиоргазме.

провела в мультиоргазме:

И в этом посте я бы хотела выразить свою невыразимую благодарность всем тем, кто меня до него довёл.

Начну церемонию благодарения с  Irit, потому что с него и с его лёгкой подачи это феерическое "безобразие" началось

Дорогой  Irit, буду краток! (с) Вы оху офигенный текстуальный партнёр! Теперь буду знать: в новый текст первым надо пускать гея мужчину

Люди с ha-ha-slash, вы супер!

- Лорд Кейм, я вам уже говорил, что вы великолепны?
- Не помню, герцог, - с вами я забываю обо всём.

Так вот, то же самое я могу сказать про вас! Вы устроили мне настоящую текстуальную оргию и доблестно подхватили зажжённый  Irit факел и разнесли его далеко за пределы дайри. И отдельная благодарность  Voltario - ваш коммент особенно его визуальная часть особенно доставил Всем спасибо за участие, за десятки перепостов и сотни комментов ы, после сотого считать перестала (с) и за умылы - это меня особенно тронуло, столько писем я даже на день рождения не получала! Я ещё пока не всем ответила, но отвечу всенепременно. Люблю!

С funfiction'ом разобрались, переходим к номинации "сурьёзная литература"

Profik, ваши заслуги в деле пропаганды гомотекстуализма популяризации "Саги" в большом мире - бесценны! Спасибо за ваши отзывы и рекомендации на форуме, а также за все те толпы читателей, которых они привели и которые продолжают прибывать Вы так завлекательно написали о "Саге", что мне самой захотелось её прочитать И особенное спасибо за отзыв на "Открой глаза и забудь об Англии": "Сага" уже почти два года, как закончена, и я к ней порядком подостыла, а вот пуповина последней сайд-стори только перерезана, и я всё ещё чувствую с ней сильную внутреннюю связь. Эта история особенно мила и дорога моему сердцу (и не только потому, что последнее творение всегда самое любимое), так что я чертовски рада, что она нашла своих (по)читателей и отклик в их сердцах. Мне было и приятно, и важно, и, прежде всего, нужно это услышать. Ещё раз спасибо вам и всем, кого вы "соблазнили"

 SollyParker, старый боевой товарищ, большущее тебе спасибо за то, что была со мной от начала до конца, даже - и особенно! - когда больше никого рядом не было. Я это помню и ценю!

 Chiara R, объявляю тебе официальную благодарность за то, что год назад вправила мне мозги Ты крёстная мать первой сайд-стори (которая "Забор и вишни"). А поскольку без первой истории не было бы и второй, то за то, что этот диптих появился на свет, все дружно благодарим Кьярочку

Люди, благодаря вам я, наконец, открыла глаза и забыла об Англии поняла, что ПЧ и читатели - это две абсолютно разные категории, которые если где-то и пересекаются, то весьма условно. Вы убедили меня, что вас у меня много и что я пишу не в пустоту. Немного грустно, конечно, что все эти замечательные обсуждения проходят за пределами моего дневника, но очень радует, что они вообще имеют место быть Ну, и поскольку вы у меня есть, то мне, наверное, надо как-то отчитаться перед вами о своих творческих планах на ближайшие пять лет.

"Сага" закончена, и сюжетно, и эмоционально (хотя зарекаться, конечно, не буду, ибо текст нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждёшь), все мальчики из этой вселенной устроены, а значит, я своё дело сделала. Как однажды верно заметил досточтимый пан Сапковский, в написании саг главное - вовремя остановиться, чтобы не скатиться до издания "иллюстрированного путеводителя по замку лорда Кейма ведьмака"

Пора оставить моих мальчиков друг с другом наедине - все они прошли нелёгкий путь и заслужили счастливую личную жизнь, сокрытую от вуайеристского любопытного слэшерского ока, - и двигаться дальше причинять добро и любовь остальным героям - в мире ещё столько пленительных мальчеков, которые не нашли "того единственного"

И что теперь будет?

Например, ученик чародея-гея

Или сын культового фотографа оторвы Мирры

Или сын главаря мафии, влюблённый в правую руку отца (аноны онанисты - молчать!)

Или, на худой конец, мальчик, отказавший Кристиану Кейму (хотя это уже попахивает "путеводителем", согласна, но там уже 30 страниц написано, и жалко выбрасывать ).

Или... впрочем, нет, об этом промолчу - по первым характерным звоночкам имею все основания полагать, что из этой парочки может вырасти мир, по масштабу и замыслу сопоставимый с "Сагой". А посему - молчок. Заповедное

В общем, в работе у меня сейчас 5 разных миров а написан, в итоге, как всегда, будет шестой Ибо идея нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь. Как было, например, с "Открой глаза" - у меня ведь тогда в разгаре была со-о-о-всем другая история, вернее, все выше перечисленные пять, а один нехороший человек соблазнил меня "Аббатством Даунтон", и герцог Кроуборо так меня вдохновил, что меня внизапна! осенило - в моём хозяйстве творчестве отчаянно не хватает герцога И - вуаля! - полгода спустя встречаем "Открой глаза". Так что - да, будем писать, что Муз даст а его потенциал вашими отзывами налился вдохновением и подскочил до пупка

А пока отправляюсь в творческий отпуск и надеюсь, что он будет действительно творческим.

Всем спасибо, всех люблю!

P.S. А ежели кто остался живой после всей этой вакханалии и желает опохмелиться, милости прошу на афтер-пати в комменты Новые и старые "молчаливые ПЧ" (с), разумеется, тоже приглашены Заходите на чашечку флуда, буде у вас такое желание

И раз уж плейлист во время написания этого поста по закону Юнговой синхронности выдал мне К-Маро, значит, с ним и будем тусить



Welcome back, it's good to see you shorty (c)

@музыка: K-Maro - "Gangsta Party"

@настроение:

@темы: Вторчество

---

Открой глаза и забудь об Англии. Часть 4.

| Часть 1. Итон. | Часть 2. Кеймтон. | Часть 3. Гамбург. |

Часть 4. Уобурн.

1.

— Доброе утро, лорд Четвуд! Это Генри Рассел.
Новый, вожделенный некогда титул резал слух и в свете последних событий звучал как насмешка. Но… noblesse oblige. Алистер собрал всё своё самообладание и невозмутимо ответил:
— Доброе утро, герцог. Слушаю вас.
Спрашивать, откуда у герцога его номер, не имело смысла, да и не было желания.
— Я звоню, чтобы поздравить вас с днём рождения.
— Спасибо, герцог. Но вы или опоздали на месяц, или поспешили на одиннадцать.
— Я знаю, — герцог на мгновение запнулся. — Но думаю, что, позвони я вовремя, вам было бы не до меня.
— Ваше чувство такта делает вам честь, герцог. Но если вы думаете, что «траур» миновал и перемена в моём статусе что-то меняет, то вы ошибаетесь.
— Я не думаю, лорд Четвуд. Я просто соскучился по вам. И по вашим вспышкам гнева. — Алистер промолчал, герцог продолжил: — И я был бы очень рад, если бы вы согласились пообедать со мной.
— …
— …или выпить чаю…
— …
— …или поужинать, — не отступался герцог.
Алистер непроизвольно улыбнулся.
— Хорошо, пожалуй, остановимся на ужине, пока вы не дошли до завтрака в постели.

***

— Герцог… — Едва заказ был сделан и официант отошёл на достаточное расстояние, Алистер решил прояснить ситуацию.
— Генри. — Герцог накрыл его ладонь своей и мягко повторил: — Для тебя я Генри.
— Хорошо, Генри, — сдался Алистер. — Так даже проще будет тебе объяснить. Ничего у нас не выйдет. И дело не в тебе. А в нём — я слишком сильно его ненавижу, чтобы чувствовать что-либо ещё.
— Я знаю, — герцог несильно сжал ему руку. — Я ведь тоже его люблю.
Алистер отвёл взгляд.
— Так почему бы нам не любить его вместе? — герцог поднёс к лицу пальцы Алистера и коснулся их губами. — Раз порознь не получается.
Алистер от неожиданности издал нервный смешок и отдёрнул руку.
— Создадим фан-клуб Кристиана Кейма?
— Почему бы и нет? Общие увлечения, тем более такие сильные, очень сближают. — Герцог улыбнулся и тихим серьёзным голосом попросил: — Расскажи мне о нём.
Алистер пожал плечами — столь странная и неожиданная просьба его обескуражила. Весьма кстати подошёл официант с напитками, и Алистер пригубил свой кампари. Сделав медленный глоток, он неопределённо сказал:
— Мы с ним снова соседи — он подарил мне Четвуд.
— Вряд ли это можно считать подарком — он всего лишь вернул тебе то, что ты потерял из-за него.
— Ваша осведомлённость о моих личных делах меня пугает, герцог. — Алистер опять перешёл к официозу, но в его тонко-насмешливом тоне герцогу теперь слышалась не холодно-вежливая дистанция между неравными по возрасту и социальному положению людьми, а так знакомый ему, хотя и давно позабытый, их с Кристианом тайный язык.
— Так уж вышло, что я приложил к этому руку.
— Герцог?
— Это я рассказал твоему отцу про вас с Кристианом.
Алистер резко втянул воздух и, прикрыв глаза, откинулся на спинку стула.
— Значит, это был ты.
— Прости. Ты так пафосно меня отшил. Трижды причём. — Глаза герцога, сощуренные от природы, вспыхнув на миг недобрым огнём, превратились в две щёлочки. — Сначала он, потом ты. А во мне течёт кровь четырнадцати герцогов, я болезненно гордый. Если задеть мою гордость, я за себя не отвечаю. Много дров могу наломать.
— Верю, — Алистер против воли усмехнулся. — Сам такой же. И зачем ты сейчас мне это рассказываешь?
— Отчасти для того, чтобы облегчить совесть. — Герцог вскинул голову. — Отчасти — чтобы между нами не было недомолвок, особенно таких. — Герцог посмотрел в глаза Алистеру. — А отчасти — потому, что не умею долго хранить секреты. — Герцог обезоруживающе улыбнулся.
Алистер ничего не ответил.
— И раз уж я поневоле лишил тебя наследства… — прервал неловкую паузу герцог. — Не пойми меня превратно, Алистер. — Герцог, несмотря на гордую кровь предков, напоминал сейчас робкого мальчика на первом свидании. — Я всего лишь хочу искупить свою вину. Я имею в виду… ты позволишь мне?.. Без каких-либо обязательств с твоей стороны, разумеется. Рассматривай это как подарок ко дню рождения.
— Герцог, — тон Алистера был холодным, как лёд в его бокале. — Я хочу, чтобы вы уяснили себе одну вещь. Я не хаслер.
— А в этом кто-то сомневается? Алистер, я всего лишь хочу помочь… Посмотри на это с такой стороны. Все мы испокон веков живём на деньги, которые не заработали, — вся аристократия зиждется на этом. Ты же не отказался бы от родительского или чьего-либо другого наследства? Тогда какая тебе разница, чьи это деньги: отца, тёти или… друга, который искренне хочет тебе помочь?
— Такая, что третий вариант — это проституция. А я…
— …не хаслер.
— Да!
— Ты стал владельцем огромного поместья. — Герцог отпил шампанского. — Поместье надо содержать. Для этого нужны деньги. Огромные деньги, которых ты лишился из-за меня. Думаю, будет только справедливо, если…
— У меня есть деньги, — сказал Алистер, уставившись в свой бокал. — После того, как я ушёл из дому, он открыл для меня счёт на миллион.
— Миллион?! — герцог поперхнулся. — Вот уж не думал, что он настолько скупой. Алистер, ты достоин…
— Ещё слово, герцог… Ещё одна подобная попытка, и вы меня больше не увидите!
— Прости, я всего лишь…
— …не смог удержаться, чтобы не пустить шпильку в более удачливого соперника.
— Алистер, извини… Я веду себя, как последний дурак. — В голосе герцога промелькнула досада, но он тут же обезоруживающе улыбнулся: — В своё оправдание могу только сказать, что все влюблённые резко глупеют.
— Этих денег мне хватит лет на пять, — рассуждал Алистер, пропустив замечание герцога мимо ушей. — К тому времени я окончу университет и пойду работать.
— И много ты заработаешь с дипломом философского факультета?
— Мне хватит.
— На ботинки. К вашему сведению, лорд Четвуд, те ботинки, что сейчас на вас, стоят примерно столько, сколько получает преподаватель философии. А что будет с поместьем?
— Поместье можно продать. — Алистер вскинул голову, и взгляд его прояснился, будто впереди внезапно замаячил выход из безысходного положения. — Так даже будет лучше. — Голос Алистера, полнясь энтузиазмом вперемешку с ожесточением, твердел и набирал решимости на глазах. — Не хочу оставаться с ним даже соседями. Я любил Четвуд, но никогда не был там счастлив. Прошлое не вернёшь, ни детство, ни то, что было после. Так зачем пытаться удержать то, что ушло безвозвратно?
— В таком случае… Я бы хотел выкупить Четвуд, если надумаешь продавать.
— Буду иметь в виду.
Герцог натянуто улыбнулся и вернулся к тому, с чего начал.
— Так ты простишь меня? За донос…
— Нет.
Улыбка тут же сошла с лица герцога. Он едва заметно покачал головой, словно признавая свою вину и готовность понести за неё заслуженную расплату.
— Потому что здесь нечего прощать.
Герцог вскинул голову в немом вопросе.
— Я рад, что всё так вышло. — В голосе Алистера теперь звучал вызов. — Это позволило мне одним махом порвать с прежней жизнью и начать ту, о которой я всегда мечтал. Я был счастлив эти пять лет. Несмотря ни на что.
— Верю. — Глаза герцога сощурились. — У меня было всего три.
— Он тебя тоже в двадцать один бросил? — Вопрос сорвался с языка раньше, чем Алистер успел его осознать, но собственная бестактность не вызвала у него ни досады, ни неловкости — с некоторых пор он утратил всякую способность что-либо чувствовать.
— Он меня не бросал. — Слова герцога прозвучали неожиданно резко. — Как и тебя, впрочем, тоже. — Герцог как ни в чём не бывало опять говорил спокойно и дружелюбно, и Алистер вдруг понял, что его неприязненный тон был вызван не столько задетым самолюбием, сколько негодованием из-за несправедливого обвинения в адрес Кристиана.
— Наша с вами проблема, лорд Четвуд, в том, — герцог пожевал губами, собираясь то ли с мыслями, то ли с мужеством, — что мы больше всего хотели быть похожими на него. А поскольку, в глубине души, мы понимали, что нам такими никогда не стать, мы так отчаянно цеплялись за него — чтобы он своим выбором сделал нас тем единственным, кто его достоин, а значит, равен ему. Самое парадоксальное, что когда он сам предложил нам то равенство, к которому мы так отчаянно стремились, мы же с негодованием его и отвергли. Потому что понимали — играть на равных могут только равные, и нам казалось, что вне секса мы не сможем удержать его интерес и внимание. Страх разочаровать его и, тем самым, разочароваться в себе оказался столь сильным, что мы предпочли потерять его, нежели собственное самоуважение.
— А ты философ, Генри, — сказал Алистер, чтобы выиграть время и унять волнение: тот оборот, который внезапно приняла их беседа, застал его врасплох. Герцог спокойно и откровенно говорил о том, в чём Алистер не решился бы признаться даже себе. И сейчас он пребывал в замешательстве, чувствуя настоятельную потребность в развитии этого разговора без внутренней готовности его продолжать.
— У меня было время об этом подумать. И мне хотелось бы, чтобы ты воспользовался моим опытом, вместо того чтобы набивать собственные шишки.
— В этом что-то есть, — задумчиво произнёс Алистер и, внезапно решившись, сделал ответный ход: — Я и жить-то по-настоящему начал только тогда, когда в моей жизни появился он.
— Аналогично, — усмехнулся герцог.
— Вот уж на кого бы никогда не подумал. Ты же герцог — выше только звёзды, и королевская семья. Тебе-то чего не хватало?
— Его, — взгляд герцога затуманился. — Noblesse oblige. До встречи с ним я знал только муштру, этикет и обязательства, подробно расписанные на сто лет вперёд — мой дядя спал и видел меня премьер-министром, и эту роль я репетировал с колыбели. И тут в моей жизни появляется он — лорд-бунтарь и хулиган. Тогда время такое было — все молодые бунтовали. Но герцог и хиппи — понятия несовместимые. А он открыл мне глаза — дал понять, что правила можно ломать. Он привил мне вкус к эпатажу и провокации и научил хулиганить со стилем. Помню, однажды во время приёма в Букингемском дворце он утащил меня прямо посреди речи королевы — не буду уточнять, куда и зачем. Мне потом крепко влетело от дяди, — в глазах герцога мелькнуло мальчишеское озорство, но он тут же спохватился: — Прости…
— Да ладно, мне тоже есть что вспомнить, — криво улыбнулся Алистер.
— Это всё от внутренней пустоты, Алистер. — Герцог неслышно вздохнул, возвращаясь к прерванной теме. — Мы просто пытались заполнить её им. А он хотел, чтобы мы заполнили её собой.
— Именно так он мне и говорил.
— И мне. Но я лишь годы спустя понял, что он имел в виду. И эти его вечные любовники — лишь способ задеть нашу гордость и заставить отвернуться от него и посмотреть внутрь себя. Думаю, если бы нас это не задевало, он бы так себя не вёл.
— Разумеется, — усмехнулся Алистер. — В этом случае он придумал бы что-нибудь другое, не менее изощрённое.
— Знаешь, он у меня… первым был, — вдруг сказал герцог.
— После Итона-то? — фирменный вопрос Кристиана сорвался с губ раньше, чем Алистер успел осознать его. Он тут же опомнился: — Прости.
— Тогда время такое было. — Глаза герцога смотрели куда-то в даль и, казалось, опять видели прошлое. — Все боялись. Боялись меня, боялись моего дяди, боялись огласки и проблем с законом — мой дядя, кстати, будучи ещё членом Палаты лордов, рьянее всех выступал против декриминализации гомосексуализма. Никто не хотел идти со мной на контакт, тем более такой. Я же в три года герцогом стал, со мной с пелёнок держали дистанцию, даже за обедом, не говоря уже о чём-то большем. Высокий титул иногда может быть непреодолимым препятствием.
Алистер молчал, ошарашенный сказанным, — жизнь высших пэров представлялась ему совершенно иначе.
— И я боялся. — Герцог, с головой ушедший в воспоминания, похоже, его замешательства не заметил. — Не то чтобы я всерьёз опасался, что меня посадят, но нервы это могло потрепать знатно. Особенно если бы дошло до дяди. И тут появляется он. — Лицо герцога смягчилось, а губы непроизвольно дрогнули в улыбке. — Он один не боялся. У меня до него даже друзей не было, не говоря уже о любовниках, — итонская классика, флирт и поцелуи, разумеется, не в счёт. Я был юным экзальтированным щенком, готовым идти за ним на край света, повиливая хвостом и повизгивая от восторга. Я не особо верил в его философию, но я безгранично верил в него. Наша трагедия была в том, что я был влюблён в него, а он — в революцию.
Официант принёс заказ, и герцог умолк.
— Я понимаю. — Алистер был зол на себя за столь сухой и безликий ответ на проникновенную исповедь герцога, но он чувствовал, что скажи ещё хотя бы слово — и позорно разревётся.
— Прости. — Герцог, похоже, всё понял без слов. — Я не хотел ворошить прошлое. И бередить твою рану. Своей предельной откровенностью я всего лишь хотел доказать серьёзность своих намерений.
— Это я должен извиниться. Я не хотел вынуждать тебя к этому.
— Всё в порядке, — герцог улыбнулся. — Мне и самому надо было выговориться. Я ведь до тебя никому этого не рассказывал.
— Тогда спасибо за доверие.
— Спасибо, что выслушал. И знаешь, что самое удивительное? Я, собственно, к этому и вёл. — Лицо герцога просветлело. — Я ему безмерно благодарен за это. Не случись его в моей жизни, я бы сейчас был премьер-министром, как мечтал мой дядя, ворочал мировой политикой, к которой всегда был равнодушен, и вёл безупречно скучную и бессмысленную жизнь примерного семьянина с женщиной, к которой равнодушен даже больше, чем к политике. Это была очень тяжёлая и рискованная операция. Но он превосходный хирург — всё отрезал филигранно — и подарил мне полноценную жизнь. Останься я с ним, дядины цели я бы просто сменил на его идеалы. А так я нашёл себя. А теперь вот ещё и тебя. Без него ни меня, ни тебя, ни нас с тобой не было бы. Когда-нибудь ты это поймёшь, мальчик.
— Буду надеяться. А пока… сделай, пожалуйста, одолжение — никогда больше не называй меня мальчиком.
Герцог понимающе кивнул и пропихнул в нагрудный карман пиджака Алистера свою визитку.
— Звоните мне, лорд Четвуд. Мне будет приятно.
— …и лордом Четвудом тоже.
— Как скажете, сэр.
— Алистер.
— Слушаюсь, сэр… Алистер.

Алистер не понимал, что происходит. Герцог был неудачником и тем самым подписал себе приговор. Но его признание, которое должно было окончательно унизить его в глазах Алистера, непостижимым образом возвысило Алистера в собственных глазах. Так Алистер сделал ошеломляющее открытие: принятие слабости высвобождало ту колоссальную энергию, которая раньше шла на борьбу с ней, и тем самым увеличивало силу.

В сердце Алистера поселилось новое странное чувство, названия которому он не находил. Оно определённо не могло быть любовью, потому что совершенно не походило на то, что он испытывал к Кристиану. Алистер слишком хорошо знал, что такое любовь, чтобы с ходу определить то, что ею не являлось. Любовь — это страсть, огонь и фейерверки. То, что он внезапно почувствовал к герцогу, было её полной противоположностью — спокойствием. Не тем, имя которому — равнодушие, а тем, тёзка которого — уверенность. Алистер впервые в жизни почувствовал, что он не одинок. Осознание этого давало необъяснимую силу, сила рождала уверенность, а уверенность вела к спокойствию. Жаркая страсть сменилась тёплым покоем. Огонь сжигал и убивал, а тепло согревало и оживляло. Впервые за последние пять лет Алистер уснул спокойно. И, уже засыпая, он вдруг подумал, что именно этого ему больше всего не хватало. Пожалуй, с герцогом можно… дружить.

2.

Они встречались уже больше месяца. Алистер так ни разу и не позвонил, но от встреч с герцогом, который звонил ему по несколько раз на дню и регулярно куда-то приглашал, никогда не отказывался. Встречи эти больше всего походили на выездные заседания клуба поклонников лорда Кейма — все их разговоры так или иначе велись и вились вокруг Кристиана. Алистер не возражал — он видел, что герцогу это очень нужно. Впрочем, ещё больше это было нужно ему самому. После разрыва с Кристианом он остался в полном одиночестве: с Маккоем их пути после Итона разошлись — отец Йена получил очень выгодное предложение в Нью-Йорке, и семья перебралась в Америку, где Йен поступил в Гарвардскую школу права, — другими личными друзьями Алистер так и не обзавёлся, а общих с Кристианом он теперь старательно избегал, опасаясь расспросов.

— Ты, надеюсь, не окончательно с ним порвал? — спросил однажды герцог. Имя Кристиана по негласному соглашению в их разговорах никогда не называлось.
— Я ушёл по-английски.
— Значит, есть шанс вернуться.
— Теоретически — да, — усмехнулся Алистер. — Он сказал, что будет ждать, сколько понадобится.
— Мне он то же самое говорил.
— А практически, — подытожил Алистер, — я считаю ниже своего достоинства продолжать с ним какие-либо отношения. Если ему не нужен я, мне не нужен он.
— Я тоже так считал. Я ошибался. Мне его не хватает.
— До сих пор? — голос Алистера прозвучал непривычно глухо. Герцог кивнул.
— И я сейчас не о сексе. Ведь главное в нём — отнюдь не это, хотя и это — чего уж греха таить, тем более перед тобой, — было восхитительно. — Герцог неслышно вздохнул. — Мне не хватает его сумасшествия, его одержимости, его идеализма и максимализма. Людям нужны идеалы, особенно тем, у которых всё остальное уже есть. В этом магия лорда Кейма — он столь искренне верит в светлое и великое, что своей верой возмещает тебе отсутствие твоей собственной.
— А ты романтик, Генри.
— Ты тоже, Алистер. Просто пока не догадываешься об этом. Мы с тобой очень похожи.
— Он мне об этом говорил.
— А посему, не делай моей ошибки — не отрекайся от него. Если не хочешь пройти через тот ад, через который прошёл без него я.
— Странный ты человек, Генри. Когда я был с ним, ты всеми силами пытался нас разлучить. А сейчас, наоборот, стараешься нас помирить.
— Это потому, что пока в твоей жизни присутствует реальный Кристиан, у меня есть шанс. Тогда как в борьбе с его призраком я обречён.
Взгляды обоих непроизвольно упали на мобильный телефон на столе. Оба тут же отвели глаза.
— Телефон твой, — ухмыльнулся Алистер.
— У меня нет номера, — отразил ухмылку герцог.
— Я продиктую, — отбил подачу Алистер.
Герцог с невозмутимым видом взял в руку трубку. Алистер так же бесстрастно по памяти назвал номер.
— Добрый день, лорд Кейм. Это герцог Бедфорд вас беспокоит.
— Здравствуйте, герцог! — Звучный, отлично поставленный голос Кристиана был слышен Алистеру так же хорошо, как если бы тот сидел сейчас рядом с ними. — Я вас узнал — из всех моих любовников только вы меня так называли. И сэр Алистер Уинфилд.
— À propos сэр Алистер Уинфилд. — Герцог бесстрастно отметил про себя, что запрет на «лорда Четвуда», похоже, касался не только его. — Мы как раз обедаем вместе. — Герцог выдержал паузу. Кристиан ничего не сказал. Герцог продолжил: — И пришли к общему мнению, что нам вас… немного не хватает. Вы позволите нам с сэром Алистером пригласить вас на обед, лорд Кейм? Или на чай… или на ужин?..
— Ничто из предложенного, надеюсь, не отравлено?
— Вы только что подали блестящую идею, лорд Кейм. Но поскольку мы с сэром Алистером истинные джентльмены, то считаем ниже своего достоинства воровать её у вас. К тому же, это было бы чересчур жестоко по отношению ко всем тем пленительным юношам, которых вы ещё не успели осчастливить своей благосклонностью.
— Я тронут вашим благородством до глубины души, герцог.
— Это значит — да?
— Разве я могу отказать вам и, тем более, сэру Алистеру Уинфилду?
— И, разумеется, ваш новый фаворит тоже приглашён.
— Увы, герцог, вакансия всё ещё открыта. Сэра Алистера Уинфилда не так-то просто заменить.
— Я передам сэру Алистеру. Он будет рад это услышать.

***

Кристиан хотел его обнять, Алистер отстранился, Кристиан как ни в чём не бывало протянул ему руку. Алистер её холодно пожал.
— Отлично выглядите, сэр Алистер.
— Это потому, лорд Кейм, что я отлично себя чувствую.
— Я рад это слышать, сэр Алистер. А как ваше самочувствие, герцог?
Герцог с Кристианом обменялись рукопожатием. Алистер впервые заметил, какая узкая и тонкая у герцога кисть. Рука Кристиана рядом с ней казалась грубой, почти мужицкой. Контраст Алистера неприятно поразил.
— О, — рассмеялся герцог, — я ещё не в том возрасте, лорд Кейм, чтобы обсуждать своё самочувствие.
— Я это заметил, герцог. — Кристиан улыбнулся. — Вас-то я могу обнять?
— Я уже не в том возрасте, лорд Кейм, чтобы позволить себе роскошь отказа вам.
Кристиан рассмеялся, и мужчины сердечно обнялись.

Герцог с Кристианом болтали без умолку, как два старинных приятеля, внезапно встретившихся после долгой разлуки. Алистер молча потягивал розовый брют и мрачнел с каждым глотком.

— Я рад, что у тебя всё хорошо, Генри. — Кристиан, выслушав подробный рассказ герцога о его жизни и делах за последние двадцать лет, потрепал его по руке и обратился наконец к Алистеру: — Года через два, сэр Алистер, когда вы закончите учёбу и… немного остынете, я буду счастлив видеть вас в своей команде.
— Боюсь, лорд Кейм, что работа в корпорации и деловая карьера — это не то, чему я хотел бы посвятить свою жизнь.
— Понимаю. И чем же тогда вы планируете заняться?
— Герцог собирается открывать художественную галерею в Лондоне с филиалами в Нью-Йорке, Токио и Дубае, в которой будут выставляться лучшие художники современности. Он предложил мне курировать её. Я согласился.
Алистер краем глаза поймал удивлённый взгляд герцога, которому он обещал «подумать над предложением» и «думал» уже месяц, — герцог явно не ожидал, что ответ придёт в такой форме.
— Насколько я могу судить, сэр Алистер, у вас с герцогом прекрасное взаимопонимание, — сказал Кристиан. — Думаю, вы сработаетесь.
— Я в этом уверен, лорд Кейм, — Алистер был сама невозмутимость. — Тем более что я решил перевестись на искусствоведческий факультет Оксфорда.
Герцог даже не скрывал своего потрясения. Но эта реплика предназначалась не ему.
— Вижу, сэр Алистер, дружба с герцогом для вас бесследно не минула, — тонко улыбнулся Кристиан. — Если учесть, сколько… друзей за свою жизнь приобретает среднестатистический мужчина, у вас есть все шансы получить всестороннее образование.
— Боюсь, лорд Кейм, что данные статистики о среднем количестве друзей мужчины сильно искажены вами и вашими друзьями.
Кристиан оставил подколку без внимания.
— А как насчёт вас, герцог? — спросил он. — Вы не передумали присоединиться ко мне? Теперь, когда ваше высокое искусство будет в надёжных руках сэра Алистера, вы могли бы наконец заняться настоящим делом.
— Лорд Кейм, как я могу довериться человеку, который совершает такие вопиющие стратегические ошибки? После того как вы так непозволительно просчитались в отношении сэра Алистера, я в вас несколько… разочаровался.
Губы герцога и Алистера синхронно изогнулись. Кристиан задумчиво покивал.
— Ну что ж, господа, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Тогда желаю вам успехов на поприще галеристов. Как ни крути, а это не самый худший способ прожигать жизнь.
— Разумеется, — усмехнулся Алистер. — Глядя на вас, лорд Кейм, убеждаешься, что есть способы и похуже.

— Что на тебя нашло? — Кристиан уехал, и герцог с Алистером в ожидании такси остались на крыльце ресторана одни. — Мы же хотели с ним помириться.
— Вот и мирился бы.
— Как я мог? — герцог подал Алистеру пальто, которое держал в руках. — Без тебя? Мы же теперь друзья и союзники, должны действовать заодно.
— Я передумал. — Алистер просунул руки в рукава пальто. — Это бессмысленно. Дружба с ним, как и любовь, возможна только на его условиях. А я ими сыт по горло.
— Если позволите вам напомнить, сэр Алистер, — герцог заботливо поправил ему воротник, — я говорил вам об этом ещё во время наших первых встреч.
— Герцог, учтите на будущее, — Алистер резко запахнулся. — Если не хотите испортить со мной отношения, никогда не напоминайте мне о моих заблуждениях.
— Я учту, сэр Алистер. — Герцог положил ему руки на плечи и склонился для поцелуя. Алистер увернулся, губы герцога коснулись его щеки.
— Герцог, «нет» лорду Кейму ещё не значит «да» вам. — Алистер смотрел поверх плеча герцога, избегая его взгляда.
Герцог с неохотой убрал руки.
— А сейчас оставь меня. Мне надо побыть одному.
Герцог понимающе кивнул. Подъехало такси, и Алистер, резко отвернувшись и засунув руки в карманы пальто, быстрым шагом направился к нему.

Герцог смотрел вслед удаляющейся машине и едва заметно улыбался.

***

— А ты это серьёзно насчёт факультета искусствоведения? — спросил герцог на следующий день, когда они осматривали помещение для будущей галереи. — Если ты решил сделать это только назло ему, то, поверь, оно того не стоит. «Бесполезное» образование, безусловно, заденет его больше, чем новый любовник или даже законная жена, но не настолько, чтобы из-за этого ломать собственную жизнь.
Алистер пожал плечами.
— Искусство мне определённо ближе, чем философия. К тому же, я хочу профессионально разбираться в том, чем буду заниматься.
— Тогда, может, сразу перейдём к практике? — Тон герцога вдруг сделался игривым, а лицо его приняло плутовато-шаловливое выражение. Алистер напрягся.
— Как насчёт того, чтобы поехать сегодня ко мне и посмотреть мои картины? — Герцог взял его руку в свою и несильно сжал. — У меня одна из лучших частных художественных коллекций мира.
— Герцог… — Алистер обвёл взглядом зал, запоздало вспомнив о риэлторе. Но того нигде не было видно. Теперь понятно, что шепнул ему герцог, когда они только вошли.
— Сэр Алистер… — Герцог, не отрывая взгляда от глаз Алистера, поднёс к губам его кисть. — Я от своего не отступлюсь. — Губы герцога коснулись безымянного пальца Алистера. — А вы только зря потеряете время. — Герцог перешёл к указательному пальцу. — Которое могли бы потратить с пользой и удовольствием. — Герцог припал к середине кисти. В гулком пустом помещении звук поцелуя прозвучал непривычно громко. Губы герцога прошлись вдоль среднего пальца Алистера и сомкнулись вокруг его кончика, и язык герцога коснулся подушечки. Алистер отдёрнул руку.
— Любовник моего любовника — мой любовник?
— Сэр Алистер… — Герцог, отпустив руку Алистера, перехватил его за плечи и сгрёб в охапку, так что Алистер от неожиданности прогнулся в пояснице, подаваясь ему навстречу. — Воздержание вредно, особенно в вашем возрасте. — Герцог решительно потянулся ко рту Алистера. — Лорд Кейм со мной бы согласился.
— Это ли не лучший аргумент против? — Алистер ловко увернулся, и поцелуй герцога пришёлся на шею.
— Назло лорду Кейму приму целибат? — руки герцога поползли по спине Алистера.
— Почему бы и нет? — Алистер передёрнул плечами, пытаясь сбросить наглых «оккупантов». — Ты же вон женился назло ему.
— То-то его это подкосило, — пробормотал герцог, запуская руки под рубашку Алистера. — Второго такого удара он точно не выдержит.
Алистер хмыкнул.
— И особенно это вредно, — не сдавался герцог, — для таких темпераментных парней, как ты.
— А ты откуда знаешь о моём темпераменте? — Алистер затрепыхался, безуспешно пытаясь вырваться.
— От лорда Кейма. — Герцог, раззадоренный сопротивлением, возобновил атаку, осыпая лицо Алистера поцелуями и тщетно пытаясь попасть ему в губы. — У него всегда были лучшие любовники. Его выбор — как знак качества, высшая проба. Ко мне это, кстати, тоже относится, — подмигнул он, прервавшись на мгновение, чтобы перевести дыхание. — Я ведь тоже был его любовником.
— Генри… — Этой секундной паузы Алистеру хватило, чтобы прийти в себя. Он несильно, но решительно оттолкнул герцога. — Я же сказал — нет.
— Значит, я тебе совсем не нравлюсь? — Герцог тут же отпустил его и отвернулся к окну, плечи его поникли, а высокая статная фигура уменьшилась на глазах, и сам он, казалось, вдруг обмяк, будто лишился опоры. Так мог бы выглядеть тигр, растерявший свои хищные повадки — большой и опасный некогда кот с потухшими глазами и поникшим хвостом. — Выходит, дело всё-таки во мне, а не в нём?
Алистера накрыла неожиданная вспышка злобы. Злость придала сил и решимости. Очень хорошо, что герцог затеял этот разговор. Пора покончить с этим раз и навсегда. Если бы тогда, пять лет назад, герцог повёл себя как герцог, сейчас всё было бы по-другому. Он смыл бы своё собственное унижение и избавил бы от будущего унижения его. Герцог виноват и заплатит за всё. За себя и за того парня. Слишком сильна была его боль, чтобы нести её в одиночку. Больно было не потому, что он обжёгся. Больно было потому, что он ошибся. Неприятно осознавать свои ошибки. И особенно неприятно, когда ошибаешься в людях.
— Наверное… да, — сказал Алистер. Он был очень зол, но теперь уже на себя — голос его дрогнул, «наверное» верности не добавило, а во рту нестерпимо загорчило.
— Это внешность? — глухо спросил герцог, не оборачиваясь. — Я тебя не привлекаю физически?
— Нет, — возразил Алистер и мысленно взвыл от досады — вышло слишком поспешно, — но он тут же бесстрастно добавил: — Как раз в этом плане ты очень даже… в моём вкусе.
— Осмелюсь самонадеянно предположить, — в голосе герцога прорезались жёсткие нотки, — что моё положение, состояние и возраст тоже не могут быть причиной — по всем этим параметрам у меня преимущество перед лордом Кеймом.
Алистер ничего не ответил.
— Впрочем, насчёт состояния я погорячился, — продолжал герцог. — Он богаче меня. Но, во-первых, если я вас правильно понял, сэр Алистер, деньги вас не интересуют — вы не хаслер.
Алистер порывисто втянул воздух, но промолчал.
— Во-вторых, этот параметр не может рассматриваться в принципе — он просто должен быть. По умолчанию. Как исправный член.
Алистер поджал губы.
— А в-третьих, мы с лордом Кеймом находимся в той «ценовой категории», когда миллиардом больше, миллиардом меньше не играет никакой роли и может быть интересно разве что издателям и читателям «Форбс». Тогда что, сэр Алистер? — Герцог резко обернулся, и Алистер от неожиданности вздрогнул.
— Твой подход, — сказал он, встретившись с герцогом взглядом. — Знаешь, в чём ты проигрываешь ему? От его финального аккорда всё встаёт, а от твоего — падает.
Разговор этот, хоть и начался столь неожиданно, не застал Алистера врасплох. Он и сам думал об этом давно и много. И сейчас был даже рад, что герцог поднял эту тему. Неожиданной оказалась внезапная горечь, которую он вдруг ощутил от своих слов.
— Мне казалось, ты тоже неравнодушен ко мне. — Герцог уже совладал с собой, и голос его теперь звучал спокойно, но глухо и отчуждённо. — Есть «нет»-отказ и «нет»-флирт. Так вот, у меня, не сочти за самоуверенность, создалось впечатление, что твоё «нет» — из второй категории.
— Мне тоже так… казалось. — Алистер пожевал губами, размышляя, стоит ли развивать тему. Герцог выжидающе молчал, и Алистер, решившись, продолжил. — Ты сначала сама любезность и очарование. Но стоит мне только расслабиться и поверить тебе, как ты тут же выкидываешь какой-нибудь фортель. И доверия с симпатией как не бывало. А он наоборот — сначала прочитает циничную лекцию о том, что секс любви не помеха, а потом обязательно завершит её каким-нибудь эффектным жестом, реальным поступком, который опровергает его декларируемый цинизм. И ты начинаешь судить по его делам, а не словам — говорить можно что угодно, а поступки говорят за себя сами. Ты думаешь, что человек, который способен на такие красивые жесты, не может быть таким подонком, каким пытается себя показать. Многие чрезмерно хорошие и порядочные люди считают это слабостью и не минуют случая козырнуть своей мнимой чёрствостью и цинизмом. А когда до тебя наконец доходит, что слова у него не расходятся с делом и благородный лорд удивительным и непостижимым образом уживается в нём с отпетым мерзавцем, уже слишком поздно.
— Алистер, я признаю. — Герцог сделал ему шаг навстречу, но Алистер тут же инстинктивно отпрянул, и герцог застыл на месте. — Я действительно вёл себя не очень разумно и успел наговорить и наделать достаточно глупостей, чтобы ты не воспринимал меня всерьёз. Наверное, это потому, что поначалу я и сам относился к этому… не слишком серьёзно. Думал, обычное очередное увлечение, которое ты только подогревал своей недоступностью.
Алистер почувствовал медный привкус во рту. Это были именно те доводы, которыми он неизменно охлаждал самого себя, когда чувствовал, что его влечение к герцогу опасно приближается к «точке невозврата».
— …вкупе с желанием взять реванш у бывшего любовника, — с мазохистским наслаждением озвучил он свой второй излюбленный аргумент.
— Вот этого не было никогда! — вспыхнул герцог. — И дело здесь не в моей исключительной порядочности, а в его феноменальной неуязвимости. Если бы я отбил тебя у него, это потешило бы моё самолюбие, но вряд ли задело его. А месть — это такое блюдо, которое, чтобы им насладиться сполна, нужно непременно разделить с врагом. Если ты думаешь, что всё это было лишь из спортивного интереса, то, сам видишь, я опоздал.
Герцог закусил губу, пытаясь совладать с собой.
— Ты из тех, кого хотят не по расчёту, — лицо и голос герцога смягчились. — За то время, что длилась осада крепости, я смог разглядеть её величие и красоту. И понял, что мне такая непременно нужна. Не как трофей. А как место для жизни. Потому что только здесь я смогу быть счастливым.
— Почему? — вопрос прозвучал по-детски, но Алистеру вдруг стало жизненно важно услышать ответ.
— У вас есть характер, сэр Алистер, — голос герцога приобрёл такие свойственные ему фривольно-жеманные нотки. — Причём тот его редкий тип, который так меня пленяет и который я уже отчаялся найти. Вас нужно завоевать, чтобы вам покориться.
Герцог сделал выразительную паузу. На лице его застыло привычное насмешливое выражение, а в глазах — напряжённое выжидание, и Алистер, не зная, как реагировать, в замешательстве молчал. Витиеватые слова герцога были ярчайшим примером того, что Алистер пытался ему втолковать: серьёзный посыл в легкомысленной оболочке, — и Алистер терялся в догадках: то ли герцог говорит всерьёз, то ли так тонко насмехается над тем, в чём его только что обвинили.
— И вот сейчас, когда ты наконец свободен, — герцог, не скрывая досады, вздохнул — видимо, он рассчитывал на определённый ответ — и посерьёзнел, — меня по-настоящему накрыло. А знаешь почему?
Алистер, вконец растерянный, хранил непроницаемое молчание, да герцог и не ожидал ответа, потому что тут же продолжил — быстро, отчаянно, порывисто, словно опасался, что ему не дадут высказать всё, что он хочет:
— Потому что пока ты был с ним, я понимал, что шансов у меня никаких, вот и не позволял себе «чего-то большего». Это была… защитная реакция. Чтобы, если мой порыв не оценят — а я знал, что его не оценят, потому что от таких, как он, не уходят, — я мог сделать вид, что не очень-то и хотелось. И едва это препятствие исчезло, то чувство, которое я подавлял в себе все эти годы, захлестнуло меня с головой.
Герцог умолк — видно было, что его признание стоило ему немалых усилий, — и беспомощно огляделся, словно искал опоры. Не найдя, что искал, он решительно подтянул штанины и опустился на пыльный пол.
— Я не могу без тебя, Алистер, — просто, с тихой обречённостью в голосе сказал он, прислонившись спиной к стене и вытянув вперёд свои длинные стройные ноги. — Вот как ты не можешь без него, так я не могу без тебя.
Алистер стоял ни живой ни мёртвый — готовая статуя для будущей галереи, — боясь сделать неверный шаг и сказать неверное слово.
— До тебя я думал, что он был первым и единственным, — прикрыв глаза, с усталой отрешённостью продолжал герцог, — и ничего даже близко похожего со мной больше никогда не случится. Но любовь — не ветрянка: раз перенесённая, от рецидива не защищает. Сейчас я чувствую к тебе то же, что когда-то чувствовал к нему. Но есть одно существенное отличие: моё помешательство им было вызвано тем, что он был первым. А тобой — тем, что ты единственный. — Герцог тряхнул головой, но тут же уставился в паркет перед собой, всматриваясь в его рисунок. — Влечение к нему — плод юношеских фантазий, а к тебе — жизненного опыта. До него я не знал никого, а после — узнал слишком многих. Мне есть с кем сравнить, Алистер. И сравнение не в его пользу. А в твою.
Герцог поднял голову, их глаза на мгновение встретились, но Алистер тут же отвёл взгляд.
— И в твою, как ни странно, тоже, — едва слышно произнёс он, присаживаясь рядом. — Просто… уже слишком поздно. Если бы ты сказал… доказал это тогда… Думаю, у тебя… у нас был бы шанс… — Алистер подтянул ноги, сцепил руки в замок на полусогнутых коленях и, уткнувшись в них лбом, умолк. Герцог ничего не ответил, и Алистер, собравшись с духом, продолжил, не поднимая головы: — Был момент, когда я… колебался… Но за эти пять лет я слишком сильно… погряз в нём. Я не уверен, что ты… что кто-нибудь сможет вытащить меня из этой трясины.
— Алистер… — Герцог несмело коснулся его плеча. Алистер его не оттолкнул. — То, чего мы оба ждали от него, мы можем получить только друг от друга.
— Генри, я… пока не готов.
— Я понимаю. — Герцог неспешно провёл ладонью по его волосам. — И не тороплю. То, что я хотел узнать, я узнал. И готов ждать, сколько понадобится.

Они сидели, обнявшись, на полу в абсолютно пустой галерее. Риэлтор, безошибочным чутьём одарённого дельца почувствовав свою неуместность, давно ушёл, напомнив о себе лишь едва слышным скрежетом вставляемого в замочную скважину ключа, который он им оставил. За огромными панорамными окнами садилось, так толком и не показавшись за день, бледное английское солнце.
— Мне кажется, надо брать это помещение, — вечность спустя нарушил молчание Алистер. — Есть здесь что-то такое в воздухе.
— Мои мысли, — улыбнулся герцог, обнимая его за плечи.

— Спасибо за этот вечер. — Герцог сжал руку Алистера, их пальцы переплелись. Герцог впервые не пытался его поцеловать. Алистер впервые не отстранился.
— Спокойной ночи, герцог.
— Исключено, сэр Алистер. Разве я могу быть спокоен, когда думаю о вас?
Алистер прикусил улыбку и порывисто чмокнул герцога в губы.
— Это чтобы вам лучше думалось, герцог.
Пока застигнутый врасплох и вконец растерянный герцог приходил в себя, Алистер мягко высвободил свою руку, подмигнул ему и, поднявшись на ноги, направился к выходу. Герцог, не вставая, проводил его долгим задумчивым взглядом и продолжал сидеть ещё долго после того, как он скрылся за дверью.

3.

— Сэр Алистер, я бы хотел пригласить вас на следующие выходные погостить в моём поместье.
Стоял погожий воскресный день — осень в этом году выдалась ранняя, но тёплая и сухая, и герцог с Алистером после обильно-ленивого бранча в «The Berkeley» отправились на прогулку в соседний Гайд-парк. Вдоль Серпантина они неспешно дошли до Итальянских садов.
— Герцогиня Бедфорд, надеюсь, тоже будет?
— Разумеется. Мы же не будем говорить ни о чём таком, чего нельзя сказать в присутствии леди?
— Разумеется.
— Вы, кажется, разочарованы, сэр Алистер?
— Ничуть, герцог. Чтобы разочароваться, надо сначала очароваться.
— А вот Кристиан не сможет приехать.
— Кристиан?! — Алистер бросил недоверчивый взгляд на герцога. У герцога было виновато-досадливое лицо человека, нечаянно сболтнувшего лишнее.
— Мой сын, — скупо пояснил он.
— Вижу, призраки водятся и в вашем поместье, герцог.
— Самое забавное, — губы герцога слегка дрогнули, — что он действительно на него похож. Внешне вылитый я, а характером весь в него — такой же непримиримый бунтарь-максималист, идеалист и харизматик.
— Не удивительно, — усмехнулся Алистер, поддев носком ботинка крупный камушек, невесть откуда взявшийся на гладкой асфальтовой дорожке. — Телегония. Научно доказанный факт.
— Или, попросту говоря, nomen est omen. — Лицо герцога озарилось такой светлой мягкой улыбкой, что Алистер устыдился своей подколки. — Он очень славный мальчик. Иногда я думаю, что не прогадал, поменяв одного Кристиана на другого.
— Я видел вас в Итоне… несколько раз. Похоже, вы отлично ладите.
— Это как посмотреть, — рассмеялся герцог. — Кристиан, как Кристиан: если ему не перечить, он милейший парень. Но в целом — ты прав, мы с ним — не разлей вода.
— Повезло с отцом, — вздохнул Алистер.
— Хотелось бы надеяться. — Голос и черты лица герцога приобрели то знакомое уже Алистеру выражение, которое безошибочно свидетельствовало о том, что герцог сейчас ударится в воспоминания. Герцог оглянулся в поисках скамейки и, заметив одну свободную рядом со старым клёном, направился к ней. Алистер последовал за ним. Они присели, и Алистер откинулся на прогретую солнцем деревянную спинку, приготовившись слушать.
— Мне был двадцать один год, — начал герцог, сосредоточенно, как в прошлое, вглядываясь в фонтан напротив, — у меня был титул и огромное состояние, и никого, кому я был бы нужен сам по себе. И я потерял единственного человека, который был нужен мне. Дядя хотел «выбить из меня эту дурь», лорд Стентон — породниться с Расселами, а его дочь — стать герцогиней. Я же, потеряв всё, не хотел ничего. И как всякий человек, у которого нет собственных желаний, я был обречён исполнять чужие. Меня скоропостижно женили.
— Значит, ты бисексуал?
— Ничуть.
— Тогда как ты… Я имею в виду, чисто физически…
— От гнева и отчаяния люди и не на такое способны. За почти двадцать лет брака с женой я переспал всего раз — в брачную ночь. Назло ему, да, — усмехнулся герцог. — По той же причине и сына назвал его именем — не в память о прошлом, а в знак протеста: он так яростно отрицал наследственность, что мне это показалось забавным.
Мимо протрусили два бегуна, и герцог умолк, словно опасаясь, что его могут подслушать.
— Видно, чтобы переспать с ней, — продолжил он, когда те скрылись за поворотом, — мне понадобились все силы, которые уходили на ненависть к нему, потому что наутро я обнаружил, что от гнева и обиды не осталось и следа. Эта ночь обнулила всё то, что я чувствовал к нему. Но ненависть к нему сменилась таким сокрушительным презрением и омерзением к себе, что я понял: повторно мне этого не вынести.
— И как тебе удавалось увиливать от супружеского долга?
— Мне повезло, если так можно выразиться, — хмыкнул герцог. — Жена как приличная леди оказалась девственницей, так что поначалу я избегал близости под предлогом, что «надо подождать, пока там всё заживёт». Думаю, она только рада была, учитывая то, как грубо и бесцеремонно я обошёлся с ней в первую ночь. Потом она узнала, что беременна, и это дало мне ещё полгода отсрочки — «в положении нельзя». А первые месяцы после родов она и сама была рада, что я к ней не лез. А потом отговорки кончились, и я собрался с духом и всё рассказал. Мы быстро договорились — Камилла умная женщина, и выходила она не за меня, а за герцога Бедфорда. Нам было чуть за двадцать, у нас были деньги, свобода и выполненный долг перед семьями. Мы могли с полным правом начать жить той жизнью, которой всегда хотели. К новорождённому сыну я не питал никаких чувств, как и она, впрочем, тоже. Она ударилась в светскую жизнь, а я отправился в Бостон — изучать современную живопись. Чтобы забыться, я с головой ушёл в творчество и учёбу. К тому же, у меня обнаружились большие способности, и за три года я сильно продвинулся в этом деле. Бостон мне не нравился, душевная рана затянулась, и я решил вернуться в Англию.
— И вот приезжаю я неожиданно в Уобурн. Не в том смысле, что для меня это было внезапное решение, а потому, что я никого не предупредил о своём приезде. С дядей у меня уже перед этим был страшный скандал — из-за Кристиана, не знаю, рассказывал он тебе или нет, — и то хлипкое перемирие, к которому мы в итоге пришли, после моего отъезда было уничтожено безвозвратно. Мы с ним больше не помирились и даже не разговаривали. Пару лет спустя он умер, и тётя даже не разрешила мне приехать на его похороны — она считала, что это я его в могилу свёл. Жена же и подавно никаких иллюзий на мой счёт не питала.
На бортике фонтана, кружась в пируэте, сцепились две неизвестно откуда взявшиеся ржаво-серые малиновки, и герцог, видимо, желая отвлечься от горьких воспоминаний, устремил на них свой намётанный взгляд художника.
— Так к чему это я. — Пернатые драчуны, взметнув в воздух, исчезли из виду так же внезапно, как и появились, и герцог вернулся к прерванному рассказу. — Возвращаюсь я в поместье. Дом пустой. Жены нет, слуг тоже. Единственный признак жизни — оглушительный детский рёв откуда-то со стороны кухни. Я бросился на крик, вбежал в буфетную, а там мой, надо полагать, сын лежит на полу в осколках и луже от разбитой банки варенья и заливается в истерике. За столом у окна, уткнувшись лицом в руки, беспробудным сном спит дворецкий, а на полу рядом с ним валяется пустая бутылка из-под портвейна.
Алистер невольно хмыкнул, представив себе эту картину.
— Как потом выяснилось, — продолжил герцог, — жена ещё три дня назад уехала в Лондон, оставив сына на попечение няньки. Нянька ушла на весь день к подруге в деревню, перепоручив Кристиана дворецкому, а тот напился и уснул, после чего и остальные слуги разбрелись кто куда. Судя по всему, маленький брошенный маркиз проголодался и вскарабкался на стул, чтобы достать себе из буфета что-нибудь поесть, и свалился оттуда. Я бросился к сыну, поднял его на руки, прижал к себе, он тут же утих и обнял меня перепачканными ручонками за шею. И знаешь, — герцог сглотнул, — что-то такое у меня в этот момент в душе перевернулось. Я вдруг почувствовал в нём родного — не телом, а душой. Он, как и я, был никому не нужен и рос сиротой, как и я. С той лишь разницей, что у него были живы родители. Мои родители оставили меня, как сейчас я сам оставил своего сына. Но у них, в отличие от меня, было серьёзное оправдание. В общем, я в три года потерял родителей, а он — обрёл. По крайней мере, отца.
Со стороны пруда подул порывистый ветер, и герцог заботливо обернул вокруг шеи Алистера тонкий шёлковый шарф.
— Он вернул мне смысл жизни, — сказал он, плотнее запахнув полы своего плаща. — Он и творчество. После возвращения из Америки я осел в Уобурне. Камилла окончательно перебралась в Лондон. А мы с Кристианом вели восхитительно привольный отшельнический образ жизни в деревне, — лицо герцога просветлело под стать безоблачному сентябрьскому небу. — После завтрака, если погода была хорошая, мы отправлялись на природу: я — на пленэр, а он — на охоту на троллей. В плохую погоду я брал его с собой в свою мастерскую, разводил ему ведёрко краски, и он с упоением раскрашивал всё, до чего мог дотянуться.
— Вот оно, счастливое детство, — улыбнулся Алистер, вспомнив, как ему досталось от матери, когда он разрисовал фломастерами антикварные викторианские обои. И ещё он подумал, что в пять лет, наверное, всё бы отдал за отца, с которым можно охотиться вместе на троллей.
— А я, — герцог тоже улыбнулся воспоминаниям, — садился за мольберт и писал, попутно рассказывая ему о том, чего никому другому поведать не мог. Как сейчас тебе. Вот так, проговаривая свою жизнь и наблюдая за его, я и в себе наконец разобрался. Он тогда и слов-то моих не понимал, не говоря уже о смысле сказанного, но сейчас мне кажется, что те монологи не минули даром — у меня всё чаще создаётся впечатление, что он знает всю мою изнанку. И понимает и принимает её безоговорочно.
Алистер верил на слово — ему и самому казалось, что с каждой исповедью герцога он всё больше понимает и принимает его, а вместе с ним и себя.

Продолжение — в комментариях.

 

запись создана: 01.07.2013 в 12:54

@темы: Вторчество

---

Открой глаза и забудь об Англии. Часть 3.

| Часть 1. Итон. | Часть 2. Кеймтон. |

Часть 3. Гамбург.

1.

Узнав от герцога о том, что его сын тоже учится в Итоне, Алистер на следующий день после памятного обеда в школьной столовой навёл о юном маркизе справки и заочно с ним «познакомился». Вскоре он опытным путём разузнал и график посещений герцога, который оказался на удивление неизменным — каждую неделю по вторникам и пятницам, — и часто шпионил за отцом с сыном, сам не понимая зачем. Благо в старинном школьном городке, с его узкими извилистыми улочками и закоулками, затеряться в толпе учеников, напоминавших своими форменными чёрными фраками с длинными фалдами стаю галчат, было несложно. И каждый раз при виде герцога с юным маркизом сердце Алистера наполнялось детской обидой и ревностью — даже на расстоянии бросалось в глаза, насколько эти двое любят друг друга и как они счастливы вместе. Гуляли они всегда, несмотря на далеко не детский возраст маркиза, взявшись за руки, мальчишка что-то болтал взахлёб без умолку, а потом с восхищением смотрел на отца и внимал каждому его слову, пока герцог неторопливо и обстоятельно ему отвечал. Слов Алистер, разумеется, слышать не мог, но это было без надобности — глаза обоих сияли, а с лиц не сходили улыбки, и этого было достаточно, чтобы понять: речь шла о счастье, даже если говорили о школьных оценках.

С сыном герцог полностью преображался. С породистого лица исчезала родовая спесь, между бровей распрямлялась хмурая упрямая складка, а сам герцог, казалось, молодел лет на десять, так что со стороны выглядел таким же мальчишкой, как собственный сын, и скорее походил на его старшего брата, чем на отца.

На прощание герцог неизменно целовал сына в высокий выпуклый лоб, который развеивал все подозрения в отношении герцогини Бедфордской, если таковые у кого-либо имелись — а у Алистера, до того, как он увидел сына герцога и воочию убедился в том, что юный маркиз был полной копией своего отца, они имелись. И в этот момент сердце Алистера всегда сжималось — у него никогда такого не было: ни долгих задушевных разговоров с отцом, ни отца, с которым можно было бы гордо фланировать на глазах у всего Итона, ни вот такой возвышенной и безусловной родительской любви. Хуже всего было то, что отец его любил — глупой телячьей любовью, как называл это Алистер: он любил его как копию и продолжение себя, но при этом совсем не интересовался его внутренним миром и жизнью. Отец не понимал его, и всё их «общение» сводилось к: «Как дела в школе?» — «Нормально».

Глядя на чужую семейную идиллию, Алистер особенно остро осознавал, что жизнь обделила его чем-то очень важным, и этим важным был отнюдь не герцогский титул.

Герцогини Бедфорд с ними никогда не было. Как позже узнал Алистер, она появлялась с герцогом только там, где того требовали этикет и протокол. В Итоне это были открытие и закрытие учебного года, школьные спектакли и спортивные соревнования, в которых участвовал их сын. В свободное от протокола время яркая тридцатипятилетняя светская львица предпочитала блистать на раутах и тусовках, в чём без труда можно было убедиться, раскрыв наугад любую из светских хроник.

Герцог больше не искал с ним встреч, а сам Алистер теперь боялся попасться ему на глаза. Боялся до такой степени, что даже свою регулярную слежку за знатным семейством он оправдывал для себя тем, что пока он следит за герцогом, ситуация под контролем и случайная и тем более неслучайная встреча с ним исключена. Алистер и сам толком не понимал, чего он страшился. Уж точно не неловкости из-за ссоры. Возможно, он просто боялся, что герцог прочтёт в его глазах зависть к простому детскому счастью своего высокородного сына.

***

Занятия закончились в четверть второго.

Вернувшись в Уорр-хаус, Алистер по пути привычно открыл почтовый ящик и выгреб оттуда стопку писем. Бегло просмотрев имена отправителей, он тут же треть из них отправил в мусорную корзину. Оставшиеся полдюжины забрал с собой в комнату и, удобно устроившись с ногами на кровати, принялся их перебирать, решая, с которого начать. Его внимание сразу привлёк продолговатый конверт из плотной кремовой бумаги с логотипом художественной галереи «Белый куб» — такой даже на ощупь был респектабельным. Надпись на конверте, гласившая: «Сэру Алистеру Уинфилду, баронету», Алистеру польстила.

Внутри оказалось приглашение на вечеринку, посвящённую открытию выставки молодого художника Гэри Траута. Имя художника Алистеру ничего не говорило, в отличие от примечания «Открытие года» во вложенном рекламном буклете.

Алистер не удивился. С тех пор как он начал появляться в свете с Кристианом, на него постоянно сыпались билеты и приглашения на всевозможные званые ужины, благотворительные балы, торжественные приёмы и закрытые вечеринки. Приглашения неизменно были «на двоих». И хотя имя Кристиана в них никогда не фигурировало, он-то и был конечной целью хозяев. Алистер понял это довольно быстро. Если они приходили вдвоём, хозяева и гости тут же принимались обихаживать Кристиана. Если Алистер появлялся один, все выражали неподдельное сожаление, что «лорд Кейм не смог прийти».

Приглашение, которое Алистер держал сейчас в руках, тоже, разумеется, гласило, что его будут рады видеть со спутницей или спутником. Вечеринка обещала быть пафосной — среди приглашённых значился весь лондонский, а значит, и мировой бомонд. Алистер с воодушевлением набрал номер Кристиана.

— Мальчик, и речи быть не может. Во-первых, в этот день у меня совет директоров. Во-вторых, я не поклонник живописи, особенно в её современном варианте.
— Кристиан, на подобные мероприятия люди ходят не ради живописи.
— И вот тебе третий аргумент против. Мне не нравятся выставки, роль главного экспоната на которых отводится мне.

Обычно, если Кристиан отказывался идти с ним, Алистер отклонял приглашение, потому что оно теряло смысл и для него, и для приглашающей стороны. Но в этот раз Алистер решил идти сам. Во-первых, он уже настроился на эту вечеринку. А во-вторых, современная живопись, в отличие от Кристиана, ему нравилась.

В назначенный день он отправился в Лондон и ровно в семь вечера вошёл в большое, знаменитое далеко за пределами артистической среды здание на Хокстон-сквер.

Художника, виновника вечеринки, Алистер узнал сразу — билборд с огромным портретом Гэри Траута красовался у входа, зазывая посетителей. Алистер цинично подумал, что если картины хотя бы наполовину так же прекрасны, как их создатель, то время будет потрачено не зря. Гэри стоял посреди фойе и вместе с хозяином галереи и его женой приветствовал гостей. Алистер чуть замедлил шаг, приготовившись к обмену любезностями и оправданию за Кристиана, но Траут не удостоил его даже взгляда, а галеристы снизошли только до скупого приветствия и дежурных улыбок, после чего все трое с подобострастным радушием набросились на известного политика-лейбориста, вошедшего вслед за Алистером. Алистера это задело. Понятно, что ждали здесь не его, но так открыто это ещё никто не позволял себе демонстрировать. И ладно бы, художник — что взять с мазилы, впервые попавшего в высшее общество? Он может узнать только тех, кого видел по телевизору, того же лейбористского демагога, например. А вот Джоплинг, владелец галереи, мог бы быть и полюбезнее — на прошлогоднем рождественском благотворительном балу Алистер был представлен ему как «большой друг лорда Кейма».

Перебросившись несколькими общими фразами с парой знакомых, Алистер, предоставленный самому себе, принялся слоняться по битком набитым галдящим залам, то и дело задаваясь вопросом, что он здесь забыл. Всё было как всегда: публика упивалась дармовым шампанским, козыряла туалетами и охотилась за «главными экспонатами выставки», к коим Алистер никак не относился. Никто не обращал на него внимания, и чтобы хоть чем-то себя занять, Алистер принялся рассматривать картины, до которых здесь, как и до него, никому не было дела. Картины, надо отдать должное, были свежи и необычны, и вскоре Алистер с головой ушёл в абстрактный мир авангардного художника.

— Добрый вечер, сэр Алистер!
В воздухе пахнуло смутно знакомым горьковатым парфюмом. Алистер вздрогнул и, на миг прикрыв глаза, медленно обернулся.
— Я рад, что вы смогли прийти, — сказал герцог, протягивая ему бокал с шампанским. — Без вас эта вечеринка много потеряла бы.
В образе богемного тусовщика: узкие клетчатые брюки, небрежно повязанный галстук-аскот в божьих коровках — герцог смотрелся так же естественно и органично, как и в облике аристократичного денди. В его тоне и выражении лица не было и намёка на затаённую обиду из-за их давешней ссоры, и Алистер перевёл дыхание.
— Так это вы меня сюда пригласили? — Алистер принял бокал и тут же пригубил, пряча улыбку. После того унизительного приёма и полного игнорирования, которое ему здесь устроили, внимание герцога ему польстило. Вернее, реакция посетителей на его проявление. Внешне ничего не изменилось: публика всё так же галдела, шумела, фланировала и потягивала шампанское, — но всё её внимание — Алистер чувствовал это очень хорошо — теперь было приковано к ним — похоже, герцога здесь прекрасно знали. Это был достойный реванш. Алистер с мстительным злорадством представил себе, как это надменное сборище кусает сейчас локти, что не обращало внимания на человека, у которого, оказывается, такие знакомые. Но радовался он недолго: мысли о реванше тут же свернули на подозрения об истинных намерениях герцога — после того как он так грубо отшил герцога в итонской столовой, Алистер всё время опасался, что герцог этого так не оставит, и постоянно ожидал мести.
— Я подумал, — развёл руками герцог, — что корзины цветов и карточки с извинениями будет явно недостаточно, чтобы загладить мою провинность.
Алистер внутренне весь подобрался, ожидая подвоха: чтобы такой человек, как герцог, просил прощения у него, который ему в слуги годился и который, к тому же, его оскорбил?! Как бы не так. Алистер был одновременно раздосадован: любезность герцога — всего лишь смена тактики, а не искренняя благосклонность, — но и доволен собой, что сумел его раскусить: предупреждён — значит вооружён. План действий ясен: не вестись, не верить, нападать первым.
— Я мог прийти не один.
— Но ведь пришли. Простите, сэр Алистер, но я достаточно хорошо знаю лорда Кейма и то, какие мероприятия он предпочитает.
— Я мог вообще не прийти.
— Но пришли же! — герцог подмигнул. — Это потому, что за время нашего непродолжительного знакомства я также успел составить себе представление о том, какие мероприятия способны заинтересовать вас, сэр Алистер. Лучший ученик итонского курса «Истории искусств» просто не мог пропустить такое событие.
— Ну что ж, вынужден признать, — сделал ещё один глоток Алистер, — с выбором вы не ошиблись — выставка и вправду очень интересна.
— Выбором?! — герцог от души рассмеялся. — Мой дорогой сэр Алистер, эту выставку я устроил исключительно ради того, чтобы пригласить на неё вас.
— Её устроили вы?!
— Я довольно известный меценат, — небрежно заметил герцог. — Покровительствую искусствам. Ради этого я в своё время даже отказался от многообещающей политической карьеры. Джей, владелец галереи, мой хороший друг, а Гэри, как вы уже сами могли убедиться, подающий большие надежды художник. Вот я и решил убить двух зайцев: и с вами повидаться, и юному дарованию помочь.
— Вы всем дарованиям так помогаете? Или только юным и смазливым?
— А вы никак ревнуете, сэр Алистер? — В уголках герцогских глаз пролегли лучики-морщинки: тень не то усмешки, не то насмешки. — Не стану утверждать, что мне это неприятно.
— Нет, я просто небезразличен к одарённым личностям и их судьбе.
— Тогда вам, наверное, будет интересно узнать, что я и сам пишу весьма недурственные картины, если верить критикам. — Герцог бросил беглый взгляд на внушительное полотно, у которого они стояли, будто мысленно сравнивал себя с Мастером.
— …которых вы кормите.
Герцог рассмеялся.
— Иногда у меня самого закрадываются подобные подозрения. Но мне только что пришла в голову блестящая мысль, как проверить искренность их отзывов. — Герцог, загадочно улыбнувшись, сощурился и, подняв свой бокал, принялся рассматривать на свет его содержимое, будто в нём, как в магическом кристалле, можно было прочесть ответы на терзающие его вопросы. — У вас прекрасный вкус, сэр Алистер, к тому же, мне вы уж точно не станете льстить. Как вы смотрите на то, чтобы приехать ко мне в гости и оценить мои работы? Лорда Кейма с собой, думаю, брать не стоит — ему будет скучно.
Скептик внутри Алистера торжествующе потёр ручки. Этого и следовало ожидать.
— Увы, герцог, с понедельника по субботу у меня занятия, а выходные и каникулы распланированы на год вперёд.
— Из Итона в Уобурн около часа езды. Я заеду за вами после занятий, вы посмотрите мои картины, переночуете у меня, а утром я отвезу вас обратно.
— Отчаянный вы человек, герцог, — делать подобные предложения.
— Почему же? — герцог обезоруживающе улыбнулся. — Я ничем не рискую. В лучшем случае вы согласитесь. В худшем — я разозлю вас ещё больше. Но даже в этом случае я ничего не теряю, ибо смогу ещё раз полюбоваться на вас, сэр Алистер, в гневе — вы в ярости чудо как хороши. Тогда в Итоне я чувствовал себя коварным герцогом на дуэли с прекрасным юным рыцарем без страха и упрёка. Честное слово, сэр Алистер, в вашей гневной обличительной речи я слышал звон клинков и скрежет металла. Вы делаете честь своему сословию.
— А вы поэт, герцог. При дворе все дамы были бы ваши.
— Что мне дамы? Если мне нужен один-единственный баронет…
— Мне пора, герцог. Спасибо за приглашение. Но в будущем не утруждайте себя подобными уловками — впредь без Кристиана я не стану больше никуда ходить.
— Так это просто замечательно, сэр Алистер! — воскликнул герцог. Если бы не контекст, Алистер готов был бы поклясться, что герцог и вправду обрадовался. Это от герцога, видимо, не укрылось, потому что он склонился к уху Алистера и, доверительно понизив голос, сказал: — Это значит, сэр Алистер, что мне удалось несколько поколебать ваши убеждения, раз вы решили, от греха подальше, больше не рисковать и не оставаться наедине с соблазном. А соблазн, который подавляют, — подмигнул герцог, — от этого только крепнет.
Алистер против воли улыбнулся. Герцог этим тут же воспользовался.
— И вот ещё одно прекрасное событие за этот вечер, — герцог ликовал. — Вы улыбаетесь, сэр Алистер! Даже не знаю, каким вы мне нравитесь больше: когда гневаетесь или когда радуетесь. Думаю, когда мы будем вместе, я буду чередовать эти состояния у вас. Раз в неделю злить, а потом всячески искупать свою вину. Уверен, нам обоим это очень понравится.
— А вам точно нужен я? Может, вам лучше воспользоваться услугами профессиональной госпожи?
— О, можете быть уверены, сэр Алистер. В этой роли вы вне конкуренции.
— Не стану спорить, — усмехнулся Алистер. — Похоже, мсье знает в этом толк не понаслышке.

Дерзость герцогу на грани фола приятно будоражила, но при этом ничем не грозила — он был под защитой более могущественного «сюзерена».

Лорд Кейм был хозяином — пришёл и спокойно взял то, что считал своим по праву. И пользовался своей собственностью так, как надлежало хозяину: бережно, с любовью, заботой и полным осознанием того, обладателем какого сокровища он является, — так относятся к фарфоровым вазам династии Мин и полотнам пера Рафаэля. Герцог Бедфорд был мальчишкой-хулиганом, дерзким с виду и трусливым внутри, который позволял себе ровно столько, сколько ему позволяли другие. Алистер это хорошо чувствовал, потому что сам был таким. И предпочитал держаться хозяина — с хозяином он и сам становился хозяином.

Герцог красиво ухаживал. Это было приятно и льстило самолюбию. Но совершенно не возбуждало. Куртуазность герцога, вполне возможно, могла вскружить голову герцогине Бедфордской. Но не баронету Уинфилду. Потому что баронет Уинфилд не был женщиной и не вёлся на красивые слова и эффектные жесты — его возбуждали сила и власть. Не те, что декларировались на визитной карточке или в книге британских пэров, а те, что в незапамятные времена позволили предкам этих пэров убедить своих соплеменников в своём неоспоримом превосходстве и должны были быть заложены в генах — как гарант сохранности в веках однажды завоёванной власти. Титул не давал власти. Титул прилагался к власти. От герцога требовалась способность в любой момент подтвердить права на унаследованные привилегии, иначе он их тут же лишался. От обладателя герцогского титула простой баронет был вправе ожидать большей… решительности. Генетическая память потомственного аристократа: вассал мог покориться только тому сюзерену, который в случае необходимости мог его защитить.

Каждая дорогая картина мечтает быть украденной, а беспомощный вассал — завоёванным.

И если бы герцог сейчас, вместо того чтобы упражняться в изысканном словоблудии, молча затащил его в какой-нибудь укромный уголок… Разумеется, Алистер дал бы ему отпор. Но у герцога появился бы… шанс. А прояви герцог особую настойчивость, Алистер дал бы ему… не только отпор.

Кристиану не было смысла ревновать. Картина сбежать не может, а украсть её никто не решится, потому что защитой ей служит имя владельца. Кристиан знал это всегда, Алистер понял это только сейчас.

— Прощайте, герцог! — Алистер повернул к выходу.
— Но я хотя бы прощён, сэр Алистер? — донёсся до него негромкий и, несмотря ни на что, приятный голос герцога.
После улыбки кулаками не машут. Алистер обернулся.
— Да, герцог. Хотелось бы расстаться с вами по-хорошему.
— Тогда до встречи, сэр Алистер!

***

— Как выставка? — спросил во время ежевечернего созвона Кристиан.
— Так себе. — Алистер, по обыкновению рассказывавший Кристиану в красках и подробностях обо всех мало-мальски значимых событиях своей жизни, на этот раз был лаконичен: — Картины были превосходны, а публика явно недотягивала. Ты ничего не потерял.

2.

Близились выпускные экзамены, но все мысли Алистера занимало другое, куда более серьёзное испытание — ссора с отцом и последовавший за ней уход из дома. Он так гордился и кичился своей связью с Кристианом, не минуя случая намекнуть на неё окружающим, что кого-то, видимо, задушила жаба. Отцу донесли. Отец поставил вопрос ребром: или Кристиан, или наследство. Подобная дилемма для Алистера не существовала — он уже не мыслил себе жизни без Кристиана и готов был заплатить за это любую цену. Алистер был напуган и растерян, но в то же время глубоко убеждён, что сделал правильный выбор. Кристиан дал ему всё то, к чему он так страстно стремился с пелёнок, и поэтому был достоин любви, верности и преданности. И Алистер любил его — верно и преданно, как и подобает настоящему аристократу.

Оправившись от удара, он с удивлением понял, что не только ничего не потерял, но даже приобрёл то, о чём раньше мог только мечтать. После «очной ставки» в Четвуде, которую им устроил его отец, Кристиан снял дом в окрестностях Виндзора и перебрался на время в Англию, чтобы поддержать его в это нелёгкое для него время, так что они теперь могли видеться каждый день. Несмотря на то, что он лишился отцовской помощи, Алистер ни в чём не нуждался — Кристиан полностью взял на себя всё его содержание и в тратах не ограничивал. Кроме того, он выписал ему чек на миллион фунтов, который Алистер отверг так же решительно, как и отцовское наследство — его покоробила формулировка, с которой Кристиан его предложил: «Не хочу, чтобы ты хоть как-то от меня зависел. Можешь уйти в любой момент, если сочтёшь нужным». Тогда Кристиан, в качестве компромисса, открыл на его имя специальный счёт и перевёл отказные деньги туда. К счёту Алистер демонстративно не прикасался, но его наличие успокаивало и грело душу.

В прошлое, которое так тяготило, возврата не было. Суровое итонское заточение подходило к концу. Впереди маячила свободная и беззаботная студенческая жизнь, в которой они с Кристианом наконец-то будут вместе. Окрылённый надеждами, движимый честолюбием и поощряемый всесторонней поддержкой Кристиана, Алистер всецело отдался учёбе. Кристиан должен гордиться им. Алистер докажет ему, что он в нём не ошибся.

Дни его были полны самоотверженной работы, а ночи — страсти и заслуженного удовольствия.

И только одно омрачало жизнь Алистера.

Если ты ради кого-то жертвуешь всем, этот кто-то заменяет тебе всё. Влечение к Кристиану превратилось в одержимость, а одержимость требовала взаимности. Жизненно важно было свести с ума своего кумира — было в этом что-то от первобытной магии: съесть сердце вождя, чтобы перенять его качества. Если раньше, ощущая себя недостойным Кристиана, Алистер готов был играть на его условиях, лишь бы не потерять его, то после такого самопожертвования у него появилась внутренняя уверенность в том, что теперь они квиты. Алистер, разумеется, не ожидал от Кристиана неведомо каких ответных жертв, но уж на простую верность он вправе был рассчитывать.

Алистер знал, что у Кристиана были любовники помимо него, — он сам ему об этом говорил.

Поначалу это только добавляло ему азарта и упорства — хотелось расти, развиваться и совершенствоваться, и когда-нибудь Кристиан всё увидит, поймёт и оценит. И сделает окончательный выбор. Алистер рос, развивался и совершенствовался. Кристиан всё видел, понимал и ценил. Но определяться не спешил.

— Зачем я тебе? — донимал он Кристиана в моменты особо сильных приступов ревности и самобичевания.
— Затем, что мне хорошо с тобой.
— Зачем тогда тебе другие?
— А ты попробуй хотя бы месяц пить один «Дом Периньон», а потом поговорим, — отвечал Кристиан и добавлял, заговорщически понизив голос: — А ещё лучше — просто попробуй. И все вопросы сразу отпадут.

Алистер пробовал — в компании Кристиана и за компанию с ним. Не сказать, чтобы ему не нравилось. Но нравилось ровно до тех пор, пока рядом был Кристиан: пока они развлекались заодно, их совместные оргии казались Алистеру забавами пресыщенных патрициев, освежавших пресной водой вкусовые рецепторы, чтобы после ещё лучше ощутить вкус благородного напитка. Невыносимо становилось, когда он был с ними. Лондон — город самых смелых фантазий и неограниченных возможностей, здесь можно найти мальчиков на любой вкус. Но без Кристиана даже лучшие из них становились блёклыми и пресными. И Алистер изводил себя удвоенной ревностью: если бы Кристиан точно так же ничего не чувствовал во время таких механических потрахушек, они бы ему давным-давно наскучили. Значит, было что-то ещё, помимо секса, что влекло его к ним.

Алистер не знал своих соперников в лицо, а посему наделял их всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, отчего ещё сильнее чувствовал собственную ущербность. Воображение неизменно рисовало ему ослепительных недосягаемых соперников: красивее, страстнее и, уж конечно, умнее и интереснее, чем сам Алистер, иначе Кристиан бы на них никогда не клюнул. Маркизы, герцоги, кто-то из принцев, а возможно, и оба, дававшие пресыщенному лорду то, чего не мог дать ему он, простой баронет Алистер.

После нашумевшего скандала с принцем Гарри Гай Пелли, его лучший друг, шепнул Алистеру «по секрету», что скандал обещал быть куда более пикантным, но королевская семья вовремя подсуетилась и из двух зол выбрала меньшее, предпочтя увидеть своего «wild child» на страницах бульварной прессы обкуренным, нежели в мужских объятиях. Алистера это сразу насторожило: что это Пелли так разоткровенничался? Даже не так: почему он откровенничает об этом с ним? Алистер тогда сразу подумал, что Гарри застукали с Кристианом, — в конце концов, кому ещё трахать наследного принца, если не лорду Кейму? Впрочем, по трезвом размышлении он решил, что это бред, — вряд ли принц Соединённого Королевства стал бы терпеть измены Кристиана. Будь Алистер третьим в очереди на британский престол, уж он бы сумел поставить лорда Кейма на место и добиться безоговорочной верности. Впрочем, принц о гареме падишаха мог и не знать и с венценосной самоуверенностью мнить себя единственным…

Принц Гарри и его свита — enfants terribles Итона — всегда были страстно желаемой, но недосягаемой компанией для Алистера. Но после того как по Итону поползли слухи о его «дружбе» с председателем правления школы — чему Алистер сам всячески способствовал, — свита принца наконец заметила его существование. Сам Гарри к нему, правда, так и не снизошёл, но на него вышли его ближайшие дружки, Том ван Страубензее и Гай Пелли.

Случилось это незадолго до выпускных экзаменов. Посланники явились вечером, вдвоём и не с пустыми руками. Угощали портвейном из королевских подвалов. Говорили о том, какой он, Алистер, классный чувак, и никак не могли взять в толк, как это так получилось, что учёба подошла к концу, а они, проучившись пять лет на одной параллели, познакомились только сейчас. Впрочем, лучше поздно, чем никогда: настоящая жизнь только начинается, впереди университет, и уж там они наверстают всё, что так непозволительно упустили в школе. Просили за себя и за принца. После полуночи вино сменилось травкой — «подарок Гарри, сам принц, к сожалению, не смог прийти, о чём очень сожалеет, но он обязательно отблагодарит лично». У Алистера кружилась голова — не от выпивки и не от дурмана: принц Гарри не просто станет его другом, принц будет ему обязан. И the last but not the least — неожиданное посольство от принца полностью снимало подозрения с Кристиана: будь у него что-либо с Гарри, тот сам попросил бы его замолвить словечко перед экзаменационной комиссией.

Проснулся Алистер поздним утром, в объятиях своих ночных собутыльников, впервые в жизни проспав занятия. В голове было тяжело, но на душе — легко. Алистер с досадой отметил засос под левым соском — Кристиан приезжал послезавтра, — но его несколько утешили засохшие белёсые потёки вокруг рта Гая. Доказательств, что это именно его следы, у Алистера не было — о том, что последовало за «угощением» принца, он вообще ничего не помнил, — но если исходить из цели визита посланников, у Пелли было гораздо больше причин ублажать его, нежели Тома.

Алистер переговорил с Кристианом. Разговор закончился серьёзным скандалом. Алистер считал, что обладатель титула принца вправе рассчитывать на некоторые привилегии, к коим, безусловно, относится определённая снисходительность на экзаменах. Кристиан же придерживался мнения, что высокому титулу сопутствуют не менее высокие обязательства, к коим, вне сомнения, относится прилежание в учёбе, и «содействовать» его королевскому высочеству наотрез отказался.

Алистер был готов простить Кристиану измену с Гарри, если бы таковая имела место, но он так и не простил ему его глупое упрямство, из-за которого он лишился благосклонности принца.

Пелли потом с гаденькой ухмылочкой сказал ему, что надо лучше сосать, тогда лорд Кейм, возможно, был бы посговорчивей. Алистер ответил, что если принц может лучше, то пусть сам и отсосёт лорду, а заодно и всей экзаменационной комиссии. Сосал Гарри, видно, ещё хуже, чем учился, потому что не прошло и месяца, как он опять прогремел на всю страну — в этот раз скандал подняла его преподавательница истории искусств Сара Форсайт, которую попросили «помочь» принцу с курсовой работой. По школе упорно курсировали слухи, что простая учительница дерзнула выступить против королевского отпрыска только потому, что за ней стоял некий могущественный лорд, you-know-who, не желавший мириться с падением высочайших образовательных стандартов главной кузницы британской интеллектуальной элиты. Алистер не понимал, кому нужен был этот бессмысленный и обречённый на поражение конфликт — было проведено разбирательство, и с Гарри, разумеется, сняли все обвинения, — но в то же время его пьянила связь с человеком, который не побоялся бросить вызов королевской семье.

Сам Алистер с таким блеском сдал выпускные экзамены, что удивил даже тех учителей и одноклассников, которые никогда в нём не сомневались. Не удивлялся один только Кристиан, изначально уверенный в подобном исходе и неустанно твердивший об этом Алистеру, и этот безоговорочный кредит доверия грел душу Алистера даже больше, чем последующее реальное подтверждение его обоснованности. Он и раньше сдавал экзамены с отличием и последние два года носил почётное звание оппиданского стипендиата, присуждаемое за особые достижения в учёбе председателем правления колледжа. Тот пикантный факт, что председателем был Кристиан, обесценивал получение Алистером этой высокой награды в глазах учеников, да и многих учителей тоже, хотя они-то уж точно не могли иметь никаких оснований для сомнений в её заслуженности. У Алистера это вызывало лишь презрение: для Кристиана их связь была не смягчающим, а отягчающим обстоятельством, и чтобы получить от него своё заслуженное отличие, ему пришлось работать в разы больше, чем стипендиату, не имеющему подобных связей. Эти завистливые людишки считали постель председателя правления школы надёжным убежищем от учёбы, тогда как она являлась суровым полигоном для неё.

— Ваш выпуск — особенный для меня, — сказал Кристиан в своём обращении к выпускникам. — Я всегда подчёркивал важность и даже верховенство личного примера и персонального наставничества в обучении молодёжи. И сегодня я горжусь тем, что могу представить вам красноречивое доказательство верности своей теории. Я счастлив вручить аттестат с отличием сэру Алистеру Уинфилду, лучшему ученику этого выпуска и моему личному воспитаннику. Даже если бы за эти два года я больше ничего не сделал, того, что я вижу сейчас, было бы более чем достаточно, чтобы считать эти годы не прожитыми зря.

Все знали про них с Кристианом — и учителя, и ученики, за исключением разве что первогодков, — и все делали вид, что ни о чём не догадываются. И то, что Кристиан сейчас сам, пусть иносказательно и завуалированно, признался в этом, переполняло Алистера гордостью и счастьем. Наверное, это было очень плохо и неправильно, но сейчас, в этот миг, когда все взгляды были прикованы к ним, Алистер был рад, что всё случилось именно так, как случилось, и что рядом с ним стоит сейчас не смешной и нелепый его старик-отец, который от него отвернулся, а яркий харизматичный мужчина, который годился ему в отцы и для которого он значил больше, чем сын.

Это был день его триумфа. Пять лет назад он стоял здесь, на этом самом месте, никому не известный и не интересный, и все взгляды были устремлены на обоих принцев. Сегодня история повторялась, но с точностью до наоборот — теперь Алистер был звездой и купался во всеобщем внимании, а принц Гарри, получив свой скандальный аттестат, предпочёл исчезнуть тихо и незаметно.

Счастье Алистера не смогло омрачить даже внезапное появление герцога Бедфорда. После торжественной части они с Кристианом разделились: Кристиан от имени правления школы давал приём для родителей выпускников, а Алистер собирался на собственный выпускной. Комнату в Уорр-хаусе он освободил ещё вчера и окончательно переехал в снятый Кристианом дом, куда сейчас и направлялся, чтобы подготовиться к вечеринке.
— Сэр Алистер! — окликнул его знакомый голос. Алистер с видом пресыщенного светского льва, преследуемого надоевшими поклонниками, лениво повернул голову. Герцог отделился от леди в бежевом летнем костюме и мальчика-подростка в парадной итонской форме, в которых Алистер без труда узнал его жену и сына, и направился к нему. Герцогиня проводила мужа взглядом из-под шляпки с вуалью, но, встретившись глазами с Алистером, который тоже украдкой её рассматривал, тут же отвернулась.
— Мои поздравления, — сказал герцог, пожимая Алистеру руку. — Вы украли шоу у принца Гарри.
— После недавних скандалов дополнительное шоу ему, думаю, ни к чему.
Герцог рассмеялся.
— А ещё вы произвели впечатление на моего сына. Я бы хотел вас… — Герцог повернул голову в сторону своего семейства, но герцогиня, видимо, разгадав его намерения, тут же решительно зашагала прочь, уводя за собой сына. Герцог развёл руками. — Когда-нибудь я вас обязательно познакомлю. Мне бы хотелось, чтобы вы подружились. Я уверен, что под вашим влиянием он улучшит свою мотивацию к учёбе.
— Её светлость, похоже, другого мнения.
— Её светлость изменит своё мнение. Когда я представлю вас ей.
— А она… знает?
— Разумеется, — улыбнулся герцог. — У меня нет секретов от жены.
— Да вы просто примерный семьянин.
— Зря смеётесь, сэр Алистер. В свете нас, между прочим, считают образцовой парой. И заслуженно — идеальные отношения возможны только там, где не замешаны эмоции. У нас общий сын, общий титул и раздельные спальни. И то, что в этих спальнях происходит.
Алистер хмыкнул.
— И куда дальше, сэр Алистер? — герцог, заметив его скепсис, поспешил сменить тему. — Оксфорд? Кембридж?
— Гамбург.
— А лорд Кейм в курсе?
— Пока ещё нет. Хочу сделать ему сюрприз.
Герцог загадочно улыбнулся.
— Тогда до скорых встреч в Оксбридже, сэр Алистер. Уверен, в недалёком будущем, когда вы будете там учиться, мы сможем видеться гораздо чаще. — Герцог приподнял невидимый цилиндр и, обернувшись, добавил через плечо: — Я бы советовал Оксфорд. Но уверен, что вы предпочтёте Кембридж.

***

После знакомства с Кристианом Алистер всерьёз подналёг на немецкий, и когда два года спустя возник вопрос о высшем образовании, сообщил Кристиану, что решил поступать в Гамбурге.

— И речи быть не может, — отрезал Кристиан. — В Гамбурге нет университетов, которые соответствовали бы твоему потенциалу.
— Вообще-то, университет здесь ни при чём. Я просто хочу быть ближе к тебе.
— Я так и понял. Поэтому — нет.
— Боишься лишиться такого удобного предлога для походов налево, если я буду рядом?
Кристиан посмотрел на него с нескрываемым интересом.
— А ты считаешь, мне для этого нужен будет предлог, появись у меня подобное желание?
Если Алистера что и бесило в Кристиане, так это подобная откровенность, граничащая с цинизмом. Цинизм не как черта характера, а как хорошо продуманное психологическое оружие, единственное действенное, когда надо было осадить его в подобных ситуациях. Противоядия от подобного «цианида» не существовало. Не покидало ощущение, что Кристиана забавляет его ревность, и перестань он придавать значение его развлечениям на стороне, сам Кристиан тоже потеряет к ним всякий интерес. Вот только перестать не получалось.
— Считаю, что нет, — усмехнулся он. — По крайней мере, ты не дал мне повода сомневаться в тебе в данном вопросе.
— Ну вот, — Кристиан улыбался. — Так стоит ли жертвовать своим будущим вкупе с иллюзиями?
— Пожалуй, не стоит, — процедил Алистер, едва сдерживая ярость. Бесило всё: неизменное собственное поражение, которым оканчивались все его попытки задеть Кристиана; то, что Кристиан в открытую смеялся над его слабостью; и даже то, что он сам отдавал себе в ней отчёт и ничего не мог с собой поделать. Иногда его подозрительность меняла вектор. Алистеру вдруг начинало казаться, что Кристиан, в силу возраста, боится, что не сможет соответствовать его сексуальным запросам, вот и придумал этот «роман на расстоянии». И если он угадал истинную причину, как ему объяснить Кристиану, что ему-то и нужно всего лишь быть рядом с ним, не задев при этом самолюбие Кристиана? Но заводить разговор на эту тему Алистер не решался. Если причина действительно в этом и для Кристиана это так важно, он не простит ему ни этой догадки, ни этого понимания. — Я уже однажды пожертвовал.
— Это была не жертва, мальчик, а выбор. А у любого выбора есть замечательное свойство: как только он перестаёт тебя удовлетворять, ты всегда можешь сделать другой.
— Другими словами, — с угрозой произнёс Алистер, отворачиваясь к окну, — у меня не остаётся другого выбора, кроме как сделать другой выбор.
Алистер замер у окна, уставившись на простиравшуюся до горизонта безупречно подстриженную лужайку: не столько из желания скрыть от Кристиана свои чувства, сколько из страха прочитать в его глазах ответ.
— Мальчик… — Кристиан, вздохнув, подошёл к нему и обнял за плечи. — Тебе нужно личное пространство и личная жизнь.
— Мне хватает тебя, — буркнул Алистер, не оборачиваясь.
— Личная жизнь не ограничивается интимной. Хотя разнообразить последнюю тоже не помешало бы. Тебе нужен разносторонний опыт. Эта твоя истеричная одержимость мной — не что иное, как страх потерять меня и, как следствие, отчаянная бессмысленная попытка удержать меня. А это очень печально. Потому что ты не веришь мне в главном: я тебя никогда не брошу. Даже если ты бросишь меня.
— Иногда мне кажется, что именно этого ты и добиваешься. — Алистер всё ещё огрызался по инерции, но Кристиан уже безошибочно почувствовал перемену его настроения, и, отняв руки от его плеч, резюмировал:
— А посему — Кембридж или Оксфорд. На крайний случай, Гарвард, но тогда, боюсь, из трёх отведённых нам ночей две мне придётся проводить в самолёте.
— Кембридж. — Алистер, признавая своё поражение, повернулся к Кристиану и с вызовом добавил: — Факультет философии.
— Одобряю. И раз уж ты решил пойти по моим стопам… Как насчёт летней практики у меня в Корпорации?
— А что? — хмыкнул Алистер. — Я только за. Совместим приятное с полезным, поиграем в ролевые игры. Могущественный топ-менеджер встречает молоденького практиканта…
Кристиан рассмеялся.
— В эти игры я уже наигрался. А вот тебе поиграть в мои не помешало бы.
— Тебя это заводит? — Алистер внезапно решился озвучить давно донимавший его вопрос — было что-то неестественное в том завидном постоянстве, с которым Кристиан пытался «разнообразить» его сексуальную жизнь. — Тебе так нравится, когда меня все хотят?
— Ты путаешь причину и следствие, мальчик, — сказал Кристиан. — Это тебе нравится, когда тебя все хотят. Потому что это улучшает твоё самоощущение и самооценку и, как следствие, влияет на твоё самопроявление. И вот последнее — то, каким становишься ты, когда это ощущаешь, — нравится мне.

***

— Алистер будет проходить у нас практику, — сказал Кристиан Дэвиду на следующий день.
— О'кей, возьму его к себе — думаю, мы с ним отлично поладим.
— Я в этом уверен. Поэтому решил отдать его Вальбергу.
— О, о, — рассмеялся Дэвид. — Это будет хардкор.
— Ему это пойдёт на пользу.
— Которому из двух?
— Обоим.
И оба рассмеялись.

***

То, что они с шефом вряд ли найдут общий язык, Алистер понял уже в первый рабочий день.

— Доброе утро, мистер Уинфилд! — В приёмную, где дожидался его Алистер, гремя браслетами и благоухая «Томом Фордом», как манекенщик на подиум, вплыл Флориан. Алистер с изумлением уставился на его костюм (узкие, чтобы не сказать — облегающие, брюки и приталенный пиджак цвета голубиного крыла), розовую рубашку (или это правильнее было бы назвать блузой?) и замысловато повязанный сиреневый шейный платок.

Дресс-кода как такового в Корпорации не существовало, особенно для младших и начинающих сотрудников, и Кристиан посоветовал ему одеться в свободном стиле. Предложение Алистер решительно отверг. Во-первых, за время учёбы в Итоне он привык к строгой классической униформе, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы безошибочно определить, кем является её носитель. А во-вторых, Алистер не был простым практикантом — он представлял Кристиана. И выглядеть должен был — и хотел — соответственно. Не говоря уже о том, что через каких-нибудь пять лет он вернётся сюда как минимум руководителем отдела, а посему обозначить границу между собой и остальными новичками следовало уже сейчас. Поэтому по недолгом размышлении он, несмотря на июльский зной, остановился на сером костюме из чистой шерсти, голубой рубашке из «королевского оксфорда» и тёмно-синем шёлковом галстуке с неброским рисунком. Всё сшито на заказ в единственном экземпляре лучшими лондонскими портными. Одежда, которая говорит за себя сама, а не ярлыки на ней. И внешний вид шефа Алистера немало озадачил. В департаменте контроллинга, куда Кристиан его определил (а Алистер, узнав, что это самое важное подразделение в Корпорации, не возражал), Флориан курировал самый важный отдел — шоу-бизнес — и столь косвенную причастность к богеме, видимо, считал достаточным основанием, чтобы и самому выглядеть, как звезда эстрады. Перспектива работы под началом столь райской птички… напрягала. Но ещё больше Алистера задело официальное обращение шефа. В прошлую субботу Кристиан устроил вечеринку для своих ближайших друзей и соратников по Корпорации с намерением познакомить их с Алистером. Флориан был среди приглашённых, и Алистер ещё тогда перешёл с ним и с остальными друзьями Кристиана на «ты». А теперь его так называемый босс недвусмысленно давал ему понять, что в работе предпочитает держать дистанцию и соблюдать субординацию.

Пока Алистер приходил в себя, Флориан как ни в чём не бывало сказал:
— Пойдёмте, мистер Уинфилд, я покажу вам ваше рабочее место.

Вальберг привёл его в огромный, переполненный, как муравейник, и гудящий, как улей, open space office. Представив Алистера обитателям муравейника, он провёл его к унылой клетушке два на полтора метра. Алистер скептически осмотрелся. Рабочего места он здесь не видел. Он видел жуткий безвкусный стол, отгороженный от нескольких десятков таких же безликих собратьев тремя хлипкими перегородками. Его рабочее место в школе было раза в три больше и на порядок лучше обставлено.
— Я буду сидеть здесь? — неверяще уточнил Алистер.
— Конечно нет, мистер Уинфилд. — В голосе Вальберга было столько неподдельного удивления, что Алистер устыдился своего вопроса: шеф у него, конечно, с придурью, но не настолько же, чтобы не выделить ему отдельный кабинет. — Здесь вы сидеть не будете. Вы будете здесь работать.
За соседним столом раздался смешок. Алистер взял пересмешника на заметку.
— Спасибо, мистер Вальберг. Я вас понял.

Апелляция в высшую инстанцию ничего не дала.

— Это политика твоего шефа, мальчик, — флегматично сказал Кристиан. — Через это проходят все, кто у него начинает. Флориан привёз это ноу-хау из Америки — он считает, что работа в общем открытом пространстве помогает быстро влиться в коллектив и войти в курс дела.
— И перед моим шефом ты, конечно, бессилен?
— Я очень лоялен по отношению к своим людям, при условии, что они обеспечивают нужный мне результат. Флориан его обеспечивает, так что причин для вмешательства я не вижу.

Коллеги, такие же практиканты и начинающие специалисты, относились к нему хорошо, но без должного пиетета, хуже того — как к равному. Алистер ни за что в жизни не поверил бы, что никто из них понятия не имеет, кто он такой. А если знает хотя бы один — знают все: в подобных клоповниках подобная информация распространяется чуть ли не телепатически. Значит, нежелание признавать, кто есть кто, — это не sancta simplicitas, а statement. Впрочем, чему удивляться: рыба гниёт с головы. Алистер молча проглотил оскорбительный статус-кво: он им ещё покажет, и все они ещё пожалеют. А пока придётся доказывать очевидное.

Неделю спустя, когда Алистер уже более-менее освоился, вернее, смирился со своим местом, ему поручили первое серьёзное, как для практиканта, задание — подготовку презентации для Вальберга, с которой тот должен был выступать на ежемесячном заседании совета директоров. «Ничего сложного, — заверил ассистент Флориана, объяснявший ему суть задания. — Образец презентации вы получите от меня, а нужные данные — от господина Вальберга. Всё, что от вас требуется, — обновить цифры в шаблоне, а графики перестроятся сами». Предложенный шаблон привёл Алистера в ужас: оформи он подобным образом работу в Итоне, её бы попросту не приняли. И были бы совершенно правы. Похоже, здесь никто не имел представления о теории цвета, не говоря уже об элементарном чувстве вкуса (да, рыба гниёт с головы). На диаграммах ядовито-розовый спокойно уживался с кричаще-бирюзовым, и всё это пошлое буйство красок перемежалось серыми безликими бизнес-иллюстрациями «обо всём и ни о чём». «Вот и пригодился школьный курс искусств», — подумал Алистер, с воодушевлением приступая к работе.

Начал он с подбора гармоничных форм и цветов для графиков и диаграмм, после чего подключился через Интернет к банку изображений и полдня провёл, подбирая стильные деловые иллюстрации, подходящие к теме доклада, а потом ещё полдня потратил, продумывая и создавая с их помощью новый дизайн презентации.

В шесть вечера Алистер окинул придирчивым взглядом готовую работу — это была не презентация, это было произведение искусства. Такой отпетый эстет, как Вальберг, это непременно оценит. Насладившись результатом, Алистер быстро перенёс в презентацию полученные от Вальберга данные и, невероятно гордый собой, отправился с распечаткой к шефу.

Вальберг пробежал глазами первый слайд, и на его тонком ухоженном лице мелькнуло нечто похожее на восторг, который тут же сменился удивлением. Нахмурившись, он быстро пролистнул ещё несколько страниц и отставил распечатку в сторону.
— Вы сами эту презентацию делали, мистер Уинфилд? — холодно спросил он. — Или вы отдали её на аутсорсинг?
— Я работал над этой презентацией целый день! — вспыхнул Алистер. Присмотревшись к первому слайду, он уже и сам видел, что с цифрами творилось что-то неладное. Похоже, он так увлёкся дизайном, что совсем упустил из виду аналитику, перепутав данные при копировании. Собственный досадный промах вкупе с пренебрежением шефа привели его в ярость. Да, он допустил ошибку, но при этом проделал блестящую кропотливую работу, к которой отнёсся творчески, с инициативой и полной самоотдачей, а скопировать в готовую презентацию готовые цифры вполне мог бы и ассистент Вальберга.
— В этом отделе не работают, — бесцеремонно перебил его Вальберг. — В этом отделе думают.
— Возможно, — в тон шефу ответил Алистер. — Но мне выделили место для работы. Я не могу в таких условиях сосредоточиться.
— Эта помеха легко устранима, мистер Уинфилд. Если вам мешают ваши коллеги, вы можете дождаться, пока они разойдутся, и спокойно поработать в устраивающих вас условиях. Я с большим пониманием отношусь к особенностям своих подчинённых и не стану настаивать, чтобы они работали в полдень, если им лучше думается в полночь.
— Спасибо, герр Вальберг, — холодно сказал Алистер, переходя на немецкий — это был элегантный способ выразить своё недовольство: Вальберг безмерно гордился своим безупречным английским и общался с ним как с носителем языка исключительно на нём. — Я непременно воспользуюсь вашим советом. Сколько у меня времени?
— Более чем достаточно, — как ни в чём не бывало ответил Вальберг по-английски, специально усилив свой и без того жуткий американский акцент, так раздражавший Алистера. — Презентация мне нужна завтра в девять. Значит, самое позднее в восемь она должна лежать у меня на столе. Значит, у вас, мистер Уинфилд, — Вальберг мельком взглянул на свои вычурные бабские часики на запястье, — ещё целых четырнадцать часов. Успеете. А если нет, вам здесь не место.
— Успею, герр Вальберг. Несмотря на то, что здесь мне действительно не место.

В половине седьмого к нему заглянул Кристиан.
— Ну что, поехали?
— Я не могу, — сухо ответил Алистер. — У меня срочная работа для господина Вальберга, которую я должен закончить к восьми утра.
— О'кей. Тогда я поехал. Увидимся дома.
Алистер, как ему казалось, достаточно ясно намекнул Кристиану на необходимость его вмешательства. Но до Кристиана, видимо, не дошло.
— Я вернусь поздно, — усилил дозу Алистер.
— Я понимаю. Работа есть работа.
Кристиан не собирался ничего предпринимать.
— Очень поздно, — со всей выразительностью, на которую был способен, сделал последнюю попытку Алистер.
— Я не имею ничего против. Дело прежде всего.

Кристиан уехал. Школа закончилась, а муштра продолжалась. В Итоне Алистер сносил её стоически, сейчас же его обуяла злость. Алистеру казалось, что он уже достаточно проявил себя и свои способности, чтобы вновь подвергаться подобному унижению. Он не имел ничего против работы и готов был самоотверженно выкладываться, но в соответствующих условиях, на соответствующей должности и с соответствующим к себе отношением. Здесь же его вынудили начинать с нуля, разве что кофе не заставляли делать, как будто не было пяти лет Итона и двух — личного наставничества Кристиана.

Алистер прикрыл глаза и несколько минут глубоко и размеренно подышал. Но успокоиться не получалось. Поняв, что работать он сейчас не в состоянии, Алистер попросил секретаря Вальберга вызвать ему такси и отправился в центр, где неспешно поужинал в своём любимом гамбургском ресторане. После ужина он ещё несколько часов гулял по вечернему городу. К полуночи, полностью успокоившись и смирившись с неизбежным, он вернулся в офис и с новыми силами приступил к работе. Открыв файл с расчётами Вальберга, Алистер принялся сверять данные и исправлять собственные косяки. С работой он управился за полчаса, но, назло Кристиану, домой этой ночью решил не возвращаться. Раз он не может поставить на место своих холуев, пусть дрочит в одиночестве.

Алистер распечатал презентацию и отправился с ней в комнату отдыха. Поставив будильник на шесть утра, он снял пиджак, галстук и ботинки и устроился на кожаном диване. Поворочавшись и так и не найдя удобного положения, он подложил под голову вместо подушки внушительную распечатку и, укрывшись пиджаком, тут же провалился в сон.

Проснувшись на рассвете, он ещё раз на свежую голову просмотрел распечатку. Проверка закончилась чётким осознанием двух вещей: этой ночью он создал шедевр, но ни за что в мире он не станет тратить свою жизнь на подобную ерунду.

Не желая встречаться с шефом, Алистер отослал ему презентацию по электронной почте, а сам отправился к Дэвиду Йосту, который, похоже, был единственным вменяемым человеком в этом бедламе, о чём свидетельствовало уже хотя бы то, что, будучи вторым человеком в Корпорации после Кристиана, он не строил из себя невесть что и общаться с равными предпочитал на равных. У Дэвида рядом с его кабинетом имелась личная душевая, которой Алистер с разрешения хозяина воспользовался. У Дэвида даже нашлась для него свежая рубашка, припасённая, видимо, для его служебных любовников. Когда Алистер вернулся из душа, Дэвид заказал завтрак, который с удовольствием с ним разделил, со смехом выслушав о его вчерашних злоключениях. Алистеру полегчало на душе — хоть кто-то в этом мире его понимал.

В девять Дэвид отправился на совет директоров, на котором должен был выступать со злополучной презентацией Вальберг, и Алистер вернулся в свою «камеру». Там его ждал e-mail от Вальберга с лаконичным «Спасибо». Алистер хмыкнул: учитывая стервозный характер шефа, это, наверное, можно было считать высшей формой признания. О женщине с подобным характером непременно сказали бы, что мужика ей надо. Вальбергу, похоже, тоже, с реваншистской ухмылкой подумал Алистер, вспомнив, что на вечеринку к ним с Кристианом он единственный явился без пары.

После обеда к нему заглянул Дэвид, чем вызвал в «муравейнике» настоящий переполох.
— Твоя презентация произвела фурор, — сказал он Алистеру. — Все были в восторге.
— Даже герр Вальберг? — усмехнулся Алистер, готовый его расцеловать: директор департамента, лично явившийся, чтобы прилюдно выразить ему своё восхищение, — это было эффектно.
— Нет, герр Вальберг как раз в ярости, — ухмыльнулся Дэвид. — Это был первый доклад в его жизни, когда его никто не слушал, потому что все смотрели на картинки.

Продолжение — в комментариях.

 

запись создана: 21.06.2013 в 12:14

@темы: Вторчество

---

Откровения текстуального извращенца

Автор: La PIOVRA.
Жанр: мемуары, автобиография.
Рейтинг: юморной NC-17.
Предупреждение: авторский юмор и прочие текстуальные извращения!

Я текстуальный маньяк.

У меня нетрадиционная текстуальная ориентация.

А ещё я текстуальный эксгибиционист — прячу свой текст под кат и отправляюсь с ним в общественные места.

Там я подкарауливаю мирно гуляющих читателей, распахиваю перед ними кат и показываю свой текст.

Читатели обычно пугаются и убегают.

Но некоторые грозятся поймать меня и побить тапками.

А самые решительные вызывают модерацию.

Ещё я люблю подсматривать, как другие занимаются текстом.

Особое удовольствие — спрятаться в комментах и наблюдать за теми, кто наблюдает, как текстом занимаются другие.

Но мои текстуальные извращения меня не мучают.

Я ими наслаждаюсь.

Потому что в этом нет моей вины.

Во всём виновата пропаганда текстуализма.

И тяжёлое детство.

Однажды бабушка застала меня за занятием текстом.

Она кричала, что словоблудие — страшный грех, била меня по рукам и пугала, что если я не перестану этим заниматься, у меня на ладонях вырастут волосы.

Я так обрадовалась — об этом можно написать книгу!

С тех пор я занималась текстом исключительно по ночам с фонариком под одеялом, вдохновляясь журналами с текстами для взрослых в надежде побыстрее отрастить матчасть для своего бестселлера.

Но ладони как были лысыми, так и остались.

Другие авторы меня часто спрашивают: "У тебя ещё не растут? Или ты так гладко бреешь?"

Зато волосы — внизапна! — выросли на ладонях у брата, а он даже книжки в руках никогда не держал, не говоря уже о ручке с бумагой!

Абыдна.

И нипанятна.

А ещё я жертва текстофилии.

Я росла в поистине беззаконные времена.

В бытность мою несовершеннолетней ребёнок был полностью бесправным, потому что не существовало закона о защите детей от текста, способного нанести вред их умственному и психическому развитию.

Поэтому меня совершенно безнаказанно десять лет насиловали учителя-текстофилы, принуждая меня к сочинениям, изложениям и прочему противоестественному тексту.

А также отец, который по праздникам напивался и заставлял меня писать всем родственникам пошлые поздравительные открытки.

О дедушке, который регулярно закрывался со мной у себя в комнате и принуждал меня к многочасовому написанию под диктовку всевозможных петиций в министерство социального обеспечения и жалоб в общества защиты прав потребителей, я уже молчу — до сих пор вдохновение леденеет от ужаса, как вспомню.

Эти мерзости и постоянное текстуальное насилие надолго отбили у меня охоту к занятиям текстом.

Я даже думала, что я текстуально несостоятельна.

Но в 29 лет у меня случился настоящий текст, который пробудил во мне мою текстуальность.

С тех пор текст — моё любимое занятие.

Я считаю, что в занятиях текстом нет ничего грязного и постыдного.

Научно доказано, что регулярные занятия текстом улучшают самочувствие, укрепляют иммунитет (особенно к критике) и тем самым увеличивают продолжительность жизни.

Например, доподлинно известно, что особо страстные авторы живут в веках и, можно сказать, бессмертны.

Занятия текстом — самая естественная вещь на свете.

Текст угоден Творцу.

Ибо сказано: "В начале было Слово".

В занятиях текстом главное — не думать о том, как ты выглядишь, расслабиться и быть собой.

И всё получится!

Когда у меня возникает текстуальное желание, я могу заниматься текстом где угодно.

Я уже имела текст на рабочем месте, в лифте, в самолёте, в ресторане, на деловом совещании, в парке на лавочке, в лесу, на пляже и даже под фонарным столбом посреди дня на виду у прохожих.

А ещё я занималась виртуальным текстом и текстом по телефону.

Но лучшее место для занятий текстом — это, конечно, постель.

Моя любимая текстуальная поза: я снизу — полулёжа на кровати, под затылком подушка, ноги согнуты в коленях и раздвинуты, ноутбук сверху — передней частью он упирается мне в грудь, а задняя лежит у меня между ног.

Во время занятий текстом я никак себя не сдерживаю: кричу, смеюсь, плачу, в общем, проявляю полный спектр своих текстуальных ощущений.

Я готова заниматься текстом круглосуточно, но самое острое текстуальное возбуждение меня настигает ночью.

И на рассвете.

Часто я просыпаюсь оттого, что у меня стоит текст.

Если у меня нет текстуального партнёра и моё текстуальное желание не находит естественного выхода, я занимаюсь флудом.

Я предпочитаю опасный спонтанный текст и никогда не предохраняюсь, поэтому часто рожаю истории по залёту от неизвестных идей.

Я никогда не делала текстуальный аборт: я считаю, что если Творец послал мне текст, значит, он кому-то нужен, и я не имею права его убить, даже если он родится уро альтернативно талантливым.

Текстуальное воздержание очень плохо влияет на мою психику: если я не занимаюсь текстом больше трёх дней, я становлюсь злой и раздражительной.

В такие дни про меня говорят: "Текста ей надо!"

Как у любого текстуально зрелого автора, у меня регулярно бывают творческие критические дни.

В такие дни мой идейный фон резко скачет, в результате чего моё настроение колеблется между "Не трогайте меня — я пишу!" и "Отстаньте от меня — у меня не пишется!"

Но до творческого клим кризиса мне ещё далеко.

Я живу регулярной текстуальной жизнью.

Но если я не хочу заниматься текстом, я говорю своему текстуальному партнёру, что у меня болит голова.

Если в момент острого текстуального возбуждения я не могу заняться текстом немедленно, невозможность текстуальной разрядки причиняет мне физическую боль.

Я даже начинаю задыхаться.

Я считаю, что пока у меня есть хотя бы один палец и одна извилина, я не имею права жаловаться на текстуальную импотенцию.

Я знаю, что размер значения не имеет.

Но я так люблю, когда большой, большой и толстый текст во мне.

Обычно я больше одной страницы за раз не кончаю.

Но бывал у меня и фееричный текст, когда я кончала по десять страниц за ночь.

Три раза в жизни я испытывала непрерывный текстуальный оргазм длиною в целую неделю.

Если я не имею текст, текст имеет меня.

Поэтому мне постоянно приходится быть начеку.

Особенно в бане душе.

Ибо текст нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждёшь.

Поэтому я уже давно не пользуюсь мылом.

Перешла на гель для душа.

Но текст оказался очень изобретательным и начал использовать его вместо смазки.

Теперь я хожу в ванную, только вооружившись бумагой и ручкой.

В туалете безопаснее — там бумага есть по умолчанию.

Осталось только вбить гвоздик и повесить ручку на верёвочке.

Но я всё время забываю.

Поэтому часто приходится пользоваться эээ... тем, что есть под рукой.

А критики потом говорят, что у меня дерьмовые тексты.

А это не так!

Ибо миллионы читателей не могут ошибаться!

"Неужели в моём тексте нет ничего хорошего?" — спрашиваю я злобного критика.

"Есть! — отвечает критик. — Но я сейчас из него выйду!"

В мужчинах я больше всего ценю текстуальность.

Поэтому мужчины часто обижаются, что мне от них нужен только текст.

Да, я использую мужчин.

Для текста.

Я вообще считаю, что мужчины созданы исключительно для текста.

И для продолжения проды.

Место мужчины — в ворде!

Если герой моих грёз жалуется, что мне от него нужно только одно и я совсем не обращаю внимания на его богатый внутренний мир, я отвечаю: "Shut up and have a text with me!"

Но потом меня начинает мучить совесть.

И чтобы подчеркнуть духовную красоту используемых мною мужчин, на тумбочку со смазкой я ставлю вазу с цветами.

Критика часто обвиняет меня в текстуальном шовинизме, потому что в моих текстах фигурируют одни мужчины.

Это грязная клевета!

Потому что их там как минимум двое!

Я не знаю, сколько у меня было текстуальных партнёров.

После сотого считать перестала.

Но глубоко в душе я романтик — верю в большой и светлый текст, текст с первого слова и встречу с прекрасным текстом верхом на обоснуе.

Я приемлю только текст по вдохновению.

Но мой первый текстуальный опыт был по расчёту.

В десятом классе на республиканской олимпиаде мне посулили огромное вознаграждение за занятие текстом в особо извращённой форме — по-немецки.

Ja, ja! Das war fantastisch!

Немцы тоже так посчитали.

И присудили мне второе место.

С тех пор я занимаюсь текстом исключительно по вдохновению.

Потому что для меня главное — удовольствие от процесса, а не всякие там призовые места и прочая всемирная слава.

Но от комментов и прочего вознаграждения тоже не отказываюсь.

Я пресыщенный текстоман и люблю изощрённый и извращённый текст.

Я даже состою в подпольной секте, которая практикует запретный текст.

Поэтому мне приходится скрывать свои текстуальные предпочтения от окружающих.

Я живу в постоянном страхе — меня в любой момент могут обвинить в пропаганде текстуализма или даже арестовать по обвинению в текстофилии.

Но от этого удовольствие только острее.

У меня гипертекстуальность.

Если я не занимаюсь текстом, я о нём думаю.

Мысли о тексте меня заводят.

С друзьями мы чаще всего разговариваем о тексте.

Из этих разговоров я узнала, что они могут по пять и больше страниц за ночь.

Это откровение вогнало меня в депрессию — у меня-то больше одной не получается!

И то не каждый день.

Я сходила к текстологу.

Мол, так и так, друзья пишут по десять страниц за ночь.

"Ну так и вы пишите!" — посоветовал текстолог.

"А обоснуй?.." — робко спросила я.

"Автору верят на слово!" — авторитетно заявил текстолог.

С тех пор текст у меня так попёр, так попёр!

Я люблю, когда меня гладят по тексту.

Но ещё больше мне нравится, когда мой текст берут в мозг и ласкают языком в комментах.

После занятий текстом мне очень хочется, чтобы мой текстуальный партнёр погладил меня по автору и поговорил со мной об этом.

А он сука отворачивается к стенке и храпит молчит.

А я думаю, что с моим текстом что-то не так, и тихонько плачу.

Моя подруга давно уже разочаровалась в читателях.

Говорит, все они козлы, и им от нас, авторов, только одно надо — проду.

Я на словах с ней соглашаюсь.

Но в глубине души не теряю надежды встретить Своего Читателя: умного, доброго, верного и всё понимающего.

Чтоб тапками не бил, не флудил и комменты всегда дарил.

А подруга смеётся — говорит, таких не бывает.

"Ну как это не бывает?!" — возмущаюсь я.

Ведь говорят же, есть читатели в русских фэндомах: за своего автора в горящий холивар войдут, тролля на скаку остановят.

Авторы за ними, как за каменной стеной.

Вот бы мне такого!

У нас с ним был бы горячий страстный текст и любовь до хэппи-энда.

Я бы рожала ему прекрасные истории, и мы бы вместе их вычитывали...

В общем, к чему это я, читатель: may I have a text with you?

@темы: Вторчество

---

Открой глаза и забудь об Англии. Часть 2.

| Часть 1. Итон. |

Часть 2. Кеймтон.

1.

Дорогой лорд Кейм,

мой племянник и воспитанник, герцог Бедфорд, на днях окончил Итон и по моему совету время до начала учёбы в университете решил посвятить путешествию по самым знаменитым поместьям Англии и Шотландии, к коим, вне сомнения, относится и Ваш Кеймтон.

Я был бы очень признателен Вам, если бы Вы смогли принять герцога у себя в любое удобное для Вас время с июля по август сего года.

В ожидании Вашего ответа остаюсь

Искренне Ваш,
лорд Грэшем

***

Дорогой лорд Грэшем,

мне чрезвычайно лестно было узнать, что Кеймтон удостоился чести быть включённым в познавательное путешествие герцога Бедфорда.

Как Вам, вероятно, известно, дела в последнее время не позволяют мне отлучаться из Германии. Но на лето в Кеймтон приезжает мой сын Кристиан, который будет счастлив оказать гостеприимство юному наследнику Уобурна. Кристиан всего на пять лет старше герцога и этим летом оканчивает философский факультет Кембриджа. Думаю, молодым людям будет о чём поговорить.

Немного поразмыслив над предполагаемым маршрутом путешествия герцога, я пришёл к выводу, что удобнее всего для него будет заехать к нам в конце июля, дабы не сильно отклоняться от пути.

Искренне Ваш,
лорд Кейм

***

Дорогой лорд Кейм,

примите мою искреннюю признательность за Ваше великодушное предложение. Признаться, я и сам склонялся к подобному варианту, но не решился бы просить о нём Вас, так как в этом случае визит герцога к Вам пришёлся бы под конец его путешествия, а это было бы недопустимо с точки зрения уважения к Вам и к тому месту, которое Кеймтон занимает в истории Англии.

Сообщаю Вам, что герцог прибудет к Вам первого августа и пробудет в поместье три дня.

Уверен, наши мальчики прекрасно поладят.

Искренне Ваш,
лорд Грэшем

***

Дорогой Кристиан,

сообщаю тебе, что с первого по третье августа наше поместье посетит молодой герцог Бедфорд. Я, разумеется, и сам мог бы принять его, но мне кажется, будет гораздо лучше, если это сделаешь ты.

Думаю, ты понимаешь, что такое герцог Бедфорд и его визит, пусть даже только в самом начале его жизненного пути. Для большинства из тех, кто удостоятся подобной чести, эта встреча с ним станет первой и единственной в их жизни. И принимать его будут соответственно. Но мне кажется, что торжественные обеды и степенные беседы с почтенными отцами и матронами семейств — это не совсем то, чего ожидает от своего первого большого путешествия восемнадцатилетний герцог.

После пятилетнего заточения в суровых итонских стенах юному герцогу наверняка захочется развеяться в непринуждённой молодёжной компании. Организуй ему это. Оказанный нами приём выгодно выделится на фоне остальных.

Я попросил лорда Грэшема назначить визит герцога к нам на конец июля, когда большая часть его путешествия будет уже позади. Герцогу будет с чем сравнить.

Герцог должен остаться доволен — мне сейчас как никогда нужны связи и поддержка его опекуна и дяди лорда Грэшема. Заодно позаботишься о собственном будущем — нет смысла напоминать тебе, какое влияние имеют Расселы и какое положение займёт в недалёком будущем наш юный гость. Твоя собственная карьера только выиграет, если вы с герцогом подружитесь. Юношеская дружба — это то, на чём зиждется мужской успех.

В общем, сын, я полагаюсь на тебя. Будут вопросы — звони не медля.

С любовью из Гамбурга,
твой отец

P. S. Для собственного спокойствия сочту за лучшее не знать подробностей вашего с герцогом времяпрепровождения, но при этом надеюсь, что и герцог останется доволен, и мне не придётся объясняться с лордом Грэшемом.

***

Дорогой отец,

ни о чём не волнуйся. Я всё устрою наилучшим образом. Можешь быть уверен: и герцог, и его дядя, и, прежде всего, ты останетесь довольны.

С любовью,
твой преданный сын Кристиан

2.

Герцог Бедфорд унаследовал свой титул в три года, когда в автокатастрофе погибли его родители. Лорд Грэшем, гордый отец четырёх дочерей, на пятой сдался и после гибели сестры — матери герцога всё своё неутолённое родительское честолюбие направил на осиротевшего племянника. Нежный возраст смягчил боль утраты, а огромное наследство, высокий титул и дядино воспитание сформировали характер.

Герцог прибыл под вечер, сразу к обеду.

Мода конца 60-х коснулась отпрысков даже самых консервативных семейств. У юного герцога Бедфорда была непослушная копна светлых кудрявых волос, внимание от которой отвлекало только одно — большой порочный рот с полными чувственными губами, которые то замысловато кривились, то расплывались в снисходительной усмешке.

Первое впечатление… воодушевляло, и молодой лорд Кейм с энтузиазмом приступил к игре.

— Добро пожаловать в Кеймтон, герцог! — Кристиан с почтением пожал руку гостю. — Надеюсь, ваше пребывание в нашем поместье станет для вас незабываемым.
— Я тоже на это… надеюсь, лорд Кейм. — Было время, когда эрлы Кеймтона были вассалами герцогов Бедфордских. Вид юного герцога свидетельствовал о том, что он прекрасно знает историю, — его манера держаться и весь облик в целом должны были уверить молодого лорда Кейма, что герцог своим визитом оказывает ему великую честь.

Забегали лакеи, засуетился дворецкий. Герцога провели в его покои.

Освежившись и переодевшись, герцог спустился вниз. В гостиной, при полном параде, его уже ждал Кристиан. Гость и хозяин обменялись оценивающими взглядами и нашли друг друга безупречно элегантными. Кристиану очень понравился контраст между классическим фраком герцога, идеально облегающим его стройную и статную фигуру, и его подчёркнуто небрежной буйной шевелюрой. А герцог не оставил без внимания стильно повязанную белую пикейную бабочку Кристиана, которая так гармонировала с его смуглой кожей и тёмными глазами. Непринуждённую светскую беседу, в которую перетекла взаимная симпатия, прервал дворецкий, вошедший сообщить, что обед подан.

Сопровождаемый Кристианом, герцог вошёл в столовую и застыл у порога.

Под высоким сводчатым потолком мерцали старинные канделябры. Посреди длинного обеденного стола, накрытого белоснежной скатертью и сервированного на двоих, стояли подсвечники. В призрачном свете свечей искрились хрустальные бокалы и матово поблёскивало фамильное столовое серебро.

— О, мы будем ужинать при свечах? — спросил герцог, оправившись от неожиданности.
— Я подумал, вам захочется увидеть настоящий Кеймтон, каким он был на протяжении веков и каким его знали ваши предки. Если вы не возражаете, конечно.
— О, разумеется, нет, лорд Кейм. Отличная идея!

Они сели за стол, и два лакея в парадных ливреях, возглавляемые седым импозантным дворецким, внесли блюда с закусками.
— Спасибо, Джонсон, — сказал Кристиан. — Можете идти.
— Милорд? — потрясение дворецкого не скрыла даже шестидесятилетняя маска вышколенного бесстрастия.
— Я сказал, можете идти, Джонсон.
— Да, милорд. — Голос дворецкого дрогнул, но он тут же совладал с собой и направился к выходу.
— Вас это тоже касается, — повернулся к лакеям Кристиан. Те молча последовали за дворецким. Оторопевший герцог в недоумении наблюдал за происходящим.
— В чём дело, лорд Кейм? — спросил он, едва за слугами закрылась дверь.
— Не знаю, герцог. — Кристиан пожал плечами, вид он при этом имел растерянный и смущённый, словно и сам не понимал, что на него вдруг нашло. — Всё это так волнующе и необычно… Ваш визит… Вы сами… Вот и мне захотелось сделать что-нибудь… необычное… Например, самому поухаживать за вами. — Кристиан извиняюще улыбнулся, но тут же посерьёзнел, словно внезапно очнулся: — Впрочем, вы правы. Это, наверное, так глупо. Простите. — Кристиан решительно потянулся к звонку. — Я сейчас же верну слуг.
— Не надо! — воскликнул герцог и, порывисто вскочив на ноги, так что звякнули столовые приборы, перехватил руку Кристиана за миг до того, как она опустилась на кнопку звонка. И тут же смущённо её отдёрнул: — Простите.
— Это вы меня простите, — красивое лицо Кристиана омрачило раскаяние. — Я не хотел вас шокировать.
— Да, не скрою, — сказал герцог. — Вы меня удивили. Очень… приятно удивили, — тут же поспешно поправился он. — Я… в восторге от вашей идеи.
— Раз так, — ослепительно улыбнулся Кристиан, — предлагаю приступить к обеду.
Взяв в руки блюдо с закусками, он обошёл вокруг стола и с видом заправского дворецкого остановился слева от герцога.
— Прошу вас, ваша светлость.
Герцог на миг растерялся, то ли от экстравагантного поступка хозяина, то ли от разнообразия закусок.
— Всё такое аппетитное, — сказал он. — Просто глаза разбегаются.
— Попробуйте карпаччо, — с мягким почтением предложил Кристиан. — Оно у нас изумительное.
Герцог, тут же последовав совету, положил себе три прозрачных кусочка мяса и, подумав, добавил два артишока.
— Спасибо, лорд Кейм, — сказал он, одарив Кристиана милостивой улыбкой.
Кристиан с лёгким поклоном поставил блюдо на стол и, вернувшись на своё место, взял в руки щипцы для закусок.
— Постойте. — Герцог поднялся на ноги и в два счёта оказался рядом с ним. — Ваша затея столь восхитительна и оригинальна, что я просто не в силах отказаться от участия в ней.
В точности воспроизведя только что подсмотренный церемониал подачи закусок, гость с блюдом в руках выжидающе уставился на хозяина дома, а хозяин застыл со щипцами в руках, не в силах отвести взгляд от узких и тонких кистей гостя.
— Вы позволите? — Не дождавшись реакции, герцог перехватил у него щипцы. — Всего всё равно не съесть, — с улыбкой продолжил он, видно, списав молчание Кристиана на его потрясение столь великодушным ответным жестом со своей стороны. — Я с выбором уже определился, поэтому остальное прошу попробовать вместо меня. — И герцог положил на хозяйскую тарелку порцию красной икры, кусок лимона, тартар из лосося и зелёную спаржу.
— Зачем же вместо? — герцог убрал руки, и к Кристиану вернулся дар речи. — Если можно вместе.
Окончательно совладав с собой, Кристиан вспомнил о роли хозяина и перехватил инициативу. Окропив икру соком лимона, он набрал её на вилку и поднёс ко рту герцога. Герцог, видимо, решив больше ничему не удивляться, с готовностью подался вперёд, приоткрыл рот, и его полные сочные губы сомкнулись вокруг серебряной вилки. Не размыкая губ, герцог осторожно снял её содержимое и медленно прожевал. На ходу освоившись с правилами игры, он тут же отрезал кусочек своего карпаччо и протянул его Кристиану. Кристиан разлил по бокалам вино и поднял тост.

На цыпочках, бессловесными привидениями, сновали бледные слуги, напуганные до полусмерти внезапной немилостью молодого хозяина. Исчезали пустые тарелки, сменялись изысканные блюда. Стремительно уменьшались запасы винтажного марочного вина лорда Кейма-старшего. Молодой лорд шутил, острил и расточал комплименты. Юный герцог ему не уступал. Плавились свечи. Сгущались сумерки. В столовой становилось всё жарче — наверное, слуги переусердствовали со свечами.

— Спасибо, лорд Кейм. — Лицо герцога раскраснелось, и спеси на нём изрядно поубавилось. — Ужин был превосходный, а вы… великолепны. Вы всё… делаете так великолепно?
— Вовсе нет, герцог, — смущённо улыбнувшись, Кристиан пристально посмотрел в глаза герцогу. — Только то, что сам хочу.
Герцог отвёл взгляд, и его кадык судорожно дёрнулся. За столом повисла неловкая тишина.
— Такой необычный и… волнительный вечер, — тут же нарушил молчание герцог. — Если бы я не боялся показаться пафосным, я бы даже сказал, что это самый необычный и волнительный вечер в моей жизни.
На этот раз взгляд опустил Кристиан.
— Даже не хочется, чтобы он кончался. — Герцог мечтательно вздохнул.
— Всё когда-нибудь кончается, — философски заметил Кристиан. Герцог помрачнел.
— И это хорошо, — с лукавой заговорщицкой улыбкой продолжил Кристиан. — Потому что это значит, что что-то начинается.
Герцог посветлел.
— Но вы, наверное, устали с дороги, — опомнился Кристиан. — Пойдёмте, я провожу вас в вашу спальню, герцог.
— Вы лично? — в глазах герцога мелькнуло недоверие с интересом.
— Как вы, наверно, уже заметили, — тонко улыбнулся Кристиан, — есть вещи, которые я предпочитаю не доверять слугам.
Уголок рта герцога едва заметно дрогнул. Он тут же прошёлся по нему кончиком языка.
— Вы очень… любезны, лорд Кейм.
— Служить вам для меня в радость, герцог. Прошу вас следовать за мной.

— Вам нравится, герцог? — Кристиан, пропустив гостя вперёд, застыл у порога. — Это Голубая комната — наша лучшая гостевая спальня.
— О, да, она чудесна. — Затуманенный взгляд герцога, рассеянно скользнув по обстановке, остановился на Кристиане. — Но такая большая… Боюсь, как бы я спросонья не потерял в ней ориентацию.
— Уверен, герцог, — улыбнулся Кристиан, — что Итон сориентировал вас в жизни правильно, и это вам не грозит.
Герцог звонко рассмеялся.
— Вы такой шутник, лорд Кейм. Мой дядя ничего мне об этом не говорил.
— И это хорошо. Предпочитаю говорить за себя сам. — Кристиан отвесил лёгкий поклон. — Хорошей ночи, герцог.
Герцог нахмурился, и на лице его мелькнуло недоумение, которое он даже не потрудился скрыть.
— Хорошей ночи, лорд Кейм, — медленно сказал он, проводив Кристиана растерянно-озадаченным взглядом.

Когда полчаса спустя Кристиан постучался к герцогу, из-под двери его спальни пробивался приглушённый свет торшера, и ответил он мгновенно.

Герцог полулежал на постели в лёгком шёлковом халате, по подушке разметалась копна его волос. Вид у герцога был грустный, но при виде Кристиана он тут же оживился.
— Как хорошо, что вы зашли, лорд Кейм. У меня бессонница, — томно пожаловался он.
— И это неудивительно. — Кристиан, присев на край кровати, участливо погладил герцога по колену. — После Итона вам, наверное, так одиноко.
— И не говорите, лорд Кейм. — Герцог вздохнул и придвинулся поближе. От неосторожного движения полы его халата распахнулись.
— Поверьте, я знаю эти первые месяцы после потери итонского рая и возврата к жестокой действительности. — Ладонь Кристиана поползла вверх и, встретив препятствие на своём пути, принялась его поглаживать, препятствие твердело и набирало силу на глазах. — И ни единой близкой души рядом, способной понять и утолить этот дикий душевный голод.
Герцог расстегнул халат Кристиана, глаза его скользнули вниз.
— О, теперь я вижу, — герцог шумно сглотнул, — вы понимаете меня, как никто другой, лорд Кейм. Думаю, мы с вами найдём общий язык.
— Вне всякого сомнения, герцог. — Халаты полетели на пол, Кристиан склонился над герцогом, герцог откинулся на спину, их тела и языки переплелись.

— Вы знаете, лорд Кейм… — герцог раздвинул ноги, Кристиан тут же забросил их себе на плечи. — Я нанёс уже большую часть запланированных визитов… — Кристиан резко толкнулся вперёд. — Но столь… глубокого… — герцог зашипел, — участия во мне… ещё никто… не принимал. Я… упомяну об этом… дяде.
— Надеюсь… об этом… вы всё же… упоминать… не станете…
— Будет зависеть… лорд Кейм… от того… насколько я… останусь… доволен…

На следующий день герцог телеграфировал в Лондон:

«Дорогой дядя Чарли,

молодой лорд Кейм оказал мне в высшей степени превосходный приём. У нас с ним много общего, и я с огромным удовольствием решил задержаться у него ещё на пару недель. Кроме того, лорд Кейм любезно согласился составить мне компанию в моём дальнейшем путешествии.

Прошу Вас соответственно перенести оставшуюся часть визитов и предупредить тех, кого это касается, что меня будет сопровождать лорд Кристиан Кейм.

С пламенным приветом из Кеймтона,
Ваш любящий племянник Генри»

***

Дорогой Генри,

лорд Кристиан Кейм — достойный во всех отношениях молодой человек, о котором я слышал исключительно положительные отзывы, и я уверен, что дружба с ним пойдёт тебе на пользу. Я рад, что ты смог найти с ним общий язык, и буду рад видеть его среди твоих друзей.

Я сделал необходимые распоряжения относительно оставшейся части твоего путешествия. Изменённый график своих дальнейших передвижений ты найдёшь в приложении. Хозяева всех указанных в нём поместий будут счастливы видеть у себя молодого лорда Кейма.

Искренне любящий тебя,
дядя Чарли

***

Ровно в восемь утра Кристиан раздвинул тяжёлые бархатные портьеры.

— Доброе утро, герцог! — с улыбкой пропел он, заметив, как болезненно поморщился тот от ворвавшихся в комнату солнечных лучей. — Вставайте, вас ждут великие дела!
Герцог в ответ пробормотал что-то невнятное и зарылся с головой в одеяло.
— …и завтрак в постель, — вкрадчиво добавил Кристиан, тормоша герцога за плечо. — Вы же не откажетесь от завтрака в постель, герцог?
— А это… возможно? — из-под одеяла показалась растрёпанная макушка, и голос герцога прозвучал намного бодрее.
— Почему бы и нет? — Кристиан откинул одеяло и, присев на край кровати, плотоядным взглядом мазнул голый рельефный торс герцога. — По традиции, у леди Кейм было бы такое право. Думаю, к вам оно тоже применимо.
— С удовольствием, лорд Кейм. — Герцог был сама невозмутимость, но светлая, тонкая, не знавшая ещё бритвы кожа его лица заметно порозовела.
— Пойду отдам распоряжения. — Кристиан встал и, упреждая недовольство герцога, добавил: — Я присоединюсь к вам, когда всё будет готово.
Запахнув поплотнее халат, Кристиан направился к выходу.
— И да, герцог, — сказал он, уже стоя в дверях. — Вас не затруднит навести здесь небольшой порядок? — Кристиан неопределённым жестом обвёл развороченную постель. — У горничных в этом доме безупречная репутация. Нехорошо будет, если одна из них её лишится из-за досужих домыслов коллег.

— Прошу вас, герцог. — Кристиан подлил герцогу кофе и положил ему на тарелку яичницу с беконом — войдя во вкус ещё за ужином, он с удовольствием продолжил ухаживать за гостем и за завтраком, который они с завидным аппетитом поглощали в постели герцога.
— Спасибо, лорд Кейм. — Герцог принял из его рук горячий тост с маслом и смачно, с хрустом, откусил. — И кстати, вы не считаете, — спросил он с набитым ртом, — что сейчас самое время перейти к более неформальным отношениям? Мне очень нравится твоё имя, Кристиан. — Рука герцога, лоснящаяся от масла, рассеянно коснулась груди Кристиана.
— Мне твоё тоже, Генри. — Не в силах больше сопротивляться желанию, неотступно преследовавшему его с того момента, как он пожал ювелирно выточенную кисть герцога, Кристиан поднёс к губам его руку и поочерёдно, медленно и тягуче, облизал его тонкие длинные пальцы. — Но ваш титул, герцог, так меня заводит.
Герцог попытался скрыть самодовольную усмешку, но у него это плохо получилось.
— Тогда в постели можешь называть меня «ваша светлость».
— Вы очень великодушны, ваша светлость. Герцогов мне ещё трахать не доводилось.
Герцог поперхнулся. Лицо его покраснело: то ли от кашля, то ли от неприкрытой насмешки, то ли от столь неожиданного перехода к просторечию. Но Кристиан был уверен, что от удовольствия.
— Вы забываетесь, лорд Кейм.
— Ночью вам это нравилось, герцог.
Герцог прикусил губу. Кристиан улыбнулся и слизнул с его подбородка хлебную крошку.

— Чем займёмся, лорд Кейм? — герцог до подбородка погрузился в пенную ванну, в которой они нежились после завтрака. Вода, заколыхавшись, перелилась через край. Кристиан почувствовал прикосновение чужой ноги.
— Любимым спортом английских аристократов, герцог. — Кристиан перехватил ступню, ласкавшую его под водой с недвусмысленными намерениями, и подтянул ко рту. Герцог, сглотнув, облизнулся и придвинулся ближе. Кристиан сдул ароматную пену с пальцев на его ноге и, коснувшись их губами, отпустил ступню. — Я об охоте, герцог.
Герцог порозовел и, убрав ногу, потянулся за полотенцем.

Облачившись в лёгкие охотничьи костюмы, они вышли на задний двор к конюшням.
— Мы поедем вдвоём? — спросил герцог, заметив двух осёдланных гнедых лошадей, нетерпеливо бивших землю копытами и еле сдерживаемых под уздцы угрюмым пожилым конюхом.
— У нас отличные легавые, — сказал Кристиан. — Егерь нам не понадобится.

Герцог резво вскочил в седло и тут же скривился от боли. Кристиан от досады беззвучно выругался — об этом он не подумал. Впрочем, стоило отдать должное самообладанию герцога — гримаса исчезла с его лица так же быстро, как и появилась, и только едва заметная складка между бровей выдавала его напряжение.
— Это недалеко, около трёх миль отсюда, — чувствуя угрызения совести, сказал Кристиан. — Дальше пойдём пешком.
Герцог в ответ лишь выпрямился в седле и, гордо вскинув подбородок, пришпорил коня. Тот рысью рванул вперёд. Кристиан с улыбкой покачал головой, невольно залюбовавшись королевской осанкой герцога и его крепкими стройными ногами, плавно сжимавшими округлые лоснящиеся бока лошади. Сглотнув, Кристиан подхлестнул своего коня и бросился вдогонку. Вслед за ним с радостным лаем понёсся вислоухий пятнистый сеттер.

Кристиан с герцогом быстро пересекли конюшенный двор и выехали на просёлочную дорогу. Перейдя на умеренный шаг, они за четверть часа добрались до небольшой реки, за которой начинался Четвуд, и через старый каменный мост, помнивший ещё троллей, перебрались на другой берег, поросший густым колючим кустарником.

Спешившись, они отпустили коней пастись, а сами отправились с собакой прочёсывать прибрежные заросли. Дорвавшийся до любимого занятия сеттер рванул вперёд, но тут же, встрепенувшись, прислушался и замер на месте. Почуяв притаившуюся дичь, он сделал красивую стойку и стал терпеливо дожидаться хозяина. Кристиан с герцогом поспешили к нему. Кристиан негромко отдал команду, и собака бросилась в кусты. Оттуда мгновение спустя послышался громкий шум и хлопанье крыльев, и в воздух взметнулась крупная медно-красная птица. Герцог тут же вскинул ружьё и красивым дальним выстрелом взял первый трофей. Сеттер помчался в кусты и приволок жирного фазана. Сияющий как мальчишка герцог, присев на корточки, от души потрепал его по загривку. Кристиан с довольной улыбкой убрал фазана в кожаный ягдташ. А сеттер уже подкарауливал следующую жертву, и герцог, которому Кристиан великодушно уступил право выстрела, подстрелил ещё двух фазанов.

Миновав прибрежные заросли, они не спеша вышли на поросшую вереском пустошь, плавно переходящую в четвудский лес. Где-то вдали послышалось громкое «кирр-рек», и сеттер бросился на звук. Спугнутая птичья стая сорвалась с места с таким треском и шумом, что герцог невольно отшатнулся. Кристиан этим воспользовался и на лету уложил пару куропаток. Герцог, опомнившись, подстрелил третью. Ошалевший от счастья сеттер бегал туда и обратно и сносил к хозяйским ногам добычу.

— Жаль, что всё так быстро закончилось. — Герцог, только вошедший во вкус, с досадой посмотрел на заполненный под завязку ягдташ, куда Кристиан пытался утрамбовать последнюю куропатку.
— Ну что вы, герцог! — загадочно улыбнулся Кристиан, привязывая сумку к задней седельной луке и запрыгивая в седло. — Настоящая охота только начинается.
— И на кого будем охотиться дальше? — глаза герцога возбуждённо загорелись.
— Не знаю, как вы, герцог, а я — на вас. — Кончиком охотничьего хлыста Кристиан приподнял подбородок герцога. — Рядом с вами любая дичь меркнет.
Косо усмехнувшись, герцог резким движением руки отодвинул в сторону хлыст и сделал шаг навстречу Кристиану. Кристиан несильно, но звонко хлестнул его плетью по бедру.
— Герцог, я люблю, когда дичь убегает.
Герцог смотрел на него вконец опешившим взглядом, не в силах двинуться с места от внезапно охватившего его наваждения. Перед ним верхом сидел не Кристиан — лорд Кейм: величественный, суровый и беспощадный, — и весь его облик излучал право карать и миловать. Конь, под стать своему хозяину, нетерпеливо бил копытом землю и презрительно фыркал, запрокидывая назад маленькую точёную голову. Герцог почувствовал, что у него подгибаются ноги, и поймал себя на непреодолимом желании броситься на колени и поцеловать каблук высокого кожаного сапога лорда. От неминуемого позора его спас сам господин — в воздухе опять просвистела плеть и змейкой обвила узкие стройные бёдра герцога, на этот раз гораздо сильнее. Герцог вздрогнул, не столько от удара, сколько от захлестнувшего его возбуждения, равного которому он ещё не знал, а Кристиан замахнулся в третий раз. Герцог, видимо, поняв, что тот не шутит, очнулся, резко повернулся и побежал прочь в сторону начинавшегося за лугом леса. Кристиан, дав ему немного форы, верхом бросился за ним вдогонку. Герцог бежал, не разбирая дороги. По рукам и лицу больно хлестали ветки. Сзади слышался громкий топот конских копыт, неумолимо настигавших его. В висках герцога стучала кровь, глаза застилал туман, а сам он превратился в клубок первозданных, полярно противоположных инстинктов: любой ценой уйти от преследователя и всецело ему отдаться. Нагнав герцога посреди небольшой тенистой поляны, Кристиан огрел его хлыстом по плечам и, на ходу спрыгнув с коня, повалил на землю, поросшую мягкой густой травой. В нос ему ударил сильный запах свежего пота вперемешку с древесным мхом. Рука Кристиана в потёках не засохшей ещё птичьей крови рванула белоснежную рубашку герцога и, нетерпеливо скользнув вниз, сжала пульсирующую выпуклость внизу его живота. Герцог глухо застонал, но его стон тут же потонул в жадном ненасытном рту Кристиана.

…Где-то над рекой громко крякнула утка. Её заглушил протяжный гортанный крик герцога.

Они лежали посреди поляны в обнимку, разморённые послеполуденным зноем и недавней рыцарской схваткой. Сквозь изумрудно-зелёную листву пробивались лучи жаркого августовского солнца и причудливыми тенями играли на лицах. У герцога горели плечи, саднили бёдра, и сладкой болью отзывались внутри воспоминания. Удобно устроившись на боку, он водил по обнажённой груди Кристиана сорванным стебельком травы и задумчиво смотрел в небо, пытаясь разобраться в случившемся. Он не находил объяснения: ни непозволительно дерзкому поведению Кристиана, ни собственному умопомрачению, которое так внезапно настигло его, — не иначе, солнце нагрело им обоим макушку. И это… пугало. Но гораздо страшнее было то, что ему это понравилось. И по всему выходило, что причина и следствие здесь поменялись местами: ему понравилось не потому, что он потерял рассудок; он потерял рассудок оттого, что ему настолько понравилось. Немного успокаивало то, что Кристиан опять был сама любезность и невозмутимость. Ни тени насмешки, ни следа превосходства. Лорд Кейм снова был примерным вассалом, а герцог Бедфорд — его неоспоримым сюзереном. Может, на него тоже нашло затмение, и он ничего не помнит? Спасительная, казалось бы, мысль вызвала у герцога непонятную досаду.
— У вас роскошные угодья, лорд Кейм, — сказал он, чтобы как-то отвлечься от пугающих мыслей.
— О да-а-а, — в голосе Кристиана сквозило неприкрытое восхищение. — Но они не наши. А нашего соседа, барона Четвуда.
— И часто он разрешает вам здесь охотиться?
— Разрешает?! Герцог, барон помешан на своих угодьях. Нам даже трахаться здесь не следовало, не говоря уж о большем.
— Вы хотите сказать… — герцог приподнялся на локте, и травинка выпала из его пальцев. — Мы здесь… незаконно?!
— Именно, герцог, — шепнул Кристиан, подминая его под себя и впиваясь губами в красный рот, распухший от поцелуев-укусов и уколов трёхдневной щетины. — Но в этом и вся соль: срывать запретный плод в запретном лесу — что может быть слаще?

Их отвлёк топот конских копыт. С неохотой разорвав поцелуй, Кристиан прислушался и вскочил на ноги, на ходу застёгивая рубашку. Вслед за ним поднялся обеспокоенный герцог.
— О, о. — Кристиан, приложив к глазам руку козырьком, вгляделся в лесную дорогу, и его высокий чистый лоб прорезала горизонтальная складка. — Это барон Четвуд, собственной персоной.
Кристиан с герцогом, не сговариваясь, повскакивали на лошадей и, пригнувшись, понеслись во весь упор к владениям Кеймов. Но ярдов через сто из подлеска напротив им наперерез бросились два егеря барона. Сзади раздался предупредительный выстрел в воздух. Кристиан остановился, герцог последовал его примеру.
— Делать нечего, — сказал Кристиан, — придётся объясняться.
— И вполне возможно, что даже с дядей, — добавил помрачневший герцог.
— Не волнуйтесь, герцог, — негромко сказал Кристиан, натягивая поводья. — Вы в своём праве. Даже если вы не правы. Предоставьте всё мне.
Развернув лошадь на сто восемьдесят градусов, Кристиан поскакал навстречу барону. Герцог последовал за ним.

— Добрый день, лорд Четвуд! — весело крикнул Кристиан. — Прекрасная погода для верховых прогулок, не правда ли?
— Могу я узнать, что вы здесь делаете, лорд Кейм? — холодно поинтересовался барон, проигнорировав приветствие и вперив тяжёлый взгляд в набитый доверху ягдташ, болтавшийся у седла Кристиана.
— Сопровождаю герцога Бедфорда, лорд Четвуд. Его светлость впервые гостит в нашем поместье и… немного потерял здесь ориентацию, — шутливо-приветливый поначалу тон Кристиана вдруг приобрёл нотки сенешаля при исполнении. — У герцога не было намерения нарушать суверенитет ваших владений. Герцог приносит вам свои извинения. Вы удовлетворены, лорд Четвуд?
Барон демонстративно отвернулся от соседского сына, оставив его слова без внимания, и перевёл взгляд на его спутника, словно только сейчас его заметил. В разорванной и заляпанной кровью рубашке, с листьями, запутавшимися в буйной шевелюре, напоминавшей, скорее, разорённое воронье гнездо, и с распухшими покрасневшими губами герцог имел вид весьма живописный. Кристиан, впрочем, выглядел не лучше. Герцог беспокойно поёрзал в седле. Но знаменитую Бедфордскую породу, проступавшую в крупных точёных чертах лица и характерных очертаниях статной фигуры, сложно было не признать даже в таком виде.
— Прошу простить меня, герцог, — барон в седле сдержанно поклонился. — Я не знал о вашем приезде. Почту за честь, если вам будет угодно поохотиться у меня.
— Герцог уже оказал вам эту честь, — опередил герцога Кристиан. — Охота прошла великолепно. Я прав, герцог?
— Абсолютно, лорд Кейм. — Невозмутимость Кристиана магическим образом передалась и герцогу, он надменно кивнул барону. — Благодарю вас, лорд Четвуд.

Скупо распрощавшись с бароном, они разъехались в противоположные стороны.
— Вы устроили нам прекрасное развлечение, лорд Кейм, — сказал герцог, едва грузноватая фигура барона исчезла за поворотом. — Мои комплименты. Вы были великолепны.
Герцог не скрывал своего восхищения, и от озвучивания оно только усилилось.
— Вы об охоте, герцог? — спросил Кристиан, бросив через плечо насмешливый взгляд на отставшего на полкорпуса герцога. Герцог раскраснелся. То ли от пережитого волнения, то ли от быстрой езды. Кристиан был уверен, что от возбуждения.
— Да, лорд Кейм. — Герцог нагнал его в два счёта. — Теперь мне охота ещё больше. Тем более что у нас теперь есть разрешение… охотиться в угодьях барона. Может… — герцог невольно скосил взгляд на хлыст в руке Кристиана, — продолжим прямо сейчас?
— Нет, герцог, — отрезал Кристиан.
Герцог, вздохнув, отвёл глаза.
— И тому есть три причины, — продолжил Кристиан, переводя лошадь на шаг. — Первая: именно из-за разрешения это развлечение мне больше не интересно. Мне нравятся риск и опасность. От этого… удовольствие острее. Вы не находите, герцог?
— Да, в этом… — герцог сглотнул, — что-то есть.
— Вторая причина: я не люблю повторяться — это оскорбляет мой интеллект.
Герцог шумно втянул воздух.
— И третья: если мы задержимся, кухарка не успеет приготовить дичь. Дворецкий этого не переживёт. Я вчера сделал непростительную глупость, лишив его права прислуживать вам за обедом. Потеряв голову от желания… поухаживать за вами, я напрочь забыл о том, что прислуживать вам — не только высочайшая честь для меня, но и венец карьеры для Джонсона. Бедный малый принял это на свой счёт, и ночью у него случился приступ. Так что сегодня мы будем искупать вину — обедать в полном соответствии с протоколом, и командовать парадом будет Джонсон. Всё должно быть безупречно, и прежде всего — время обеда: оно в этом доме ещё никогда не нарушалось.
Герцог, сжав губы, со всей силы пришпорил лошадь и рванул вперёд.

Обед прошёл в торжественной обстановке. Обсуждали войну во Вьетнаме, переворот в Чехословакии, мятеж во Франции и революцию в сознании.

Внушительный лицом и фигурой Джонсон, млея от осознания важности этого обеда в истории Англии и собственной роли в нём, подливал вино, подавал соус и гонял в хвост и гриву лакеев, и мысленным взором он ясно видел правнуков, почтительно смахивающих пыль с исторического полотна «Лорд Кейм и герцог Бедфорд решают в Кеймтоне судьбы мира» с собственной тенью на заднем фоне.

Обед из семи блюд подошёл к концу. Лакеи убрали со стола и убрались наконец сами. Дворецкий подал кофе и дижестивы и тоже удалился. Беседа тут же свернула на движение хиппи, сексуальную революцию и декриминализацию гомосексуализма, за которую Кристиан поднял тост.

Щедро оросив собственноручно добытого и с аппетитом умятого фазана двойной порцией бренди, герцог с блаженным видом откинулся в кресле, расслабляя спину, которую держал идеально ровной — хоть прямые углы по нему сверяй — на протяжении всего обеда. Кристиан, последовав его примеру, предложил сигареты. Герцог, смутившись, признался, что не курит, вернее, не умеет, и тут же, загоревшись идеей научиться, пристал с этой просьбой к Кристиану.
— Простите, герцог, я не знал. — Кристиан захлопнул портсигар прежде, чем гость успел достать сигарету. — Тогда и речи быть не может. Ваш дядя не простит мне такого разврата.
Но герцог, уже предвкусивший очередную прелесть взрослой свободы, был непреклонен.
— Хорошо, — вздохнул Кристиан. — Предлагаю компромисс. Из солидарности с вами я бросаю курить.
Не дожидаясь ответа герцога, он тут же вызвал дворецкого.
— Выбросьте или используйте по собственному усмотрению, Джонсон, — сказал он, протягивая дворецкому портсигар. — То же касается и всех остальных моих запасов: в кабинете, спальне и библиотеке.
— Да, милорд. — Джонсон, водрузив портсигар на поднос, вышел.
— Какой эффектный жест, лорд Кейм! — восхитился герцог. — Ради меня ещё никто не шёл на такие жертвы.
Глаза герцога заблестели. То ли от выпивки, то ли от не до конца утолённого голода. Кристиан ставил на второе и был уверен, что голод этот — не кулинарной природы.
— Давайте лучше я научу вас чему-нибудь другому, — с лукавой улыбкой предложил он. — Игре в преферанс. Или в бильярд. Или…
— Давайте лучше отправимся спать, лорд Кейм. Как вы на это смотрите? — Герцог, прищурившись, пристально посмотрел в глаза Кристиану. Кристиан с готовностью поднялся на ноги.
— Ваше желание в этом доме — закон, герцог.
Полные губы герцога довольно дёрнулись. Он тут же последовал за Кристианом. У подножия лестницы Кристиан остановился:
— Хорошей ночи, герцог.
— Вы не проводите меня, лорд Кейм? — вопрос герцога, заданный, к тому же, по-французски, прозвучал в высшей степени игриво. Выглядел герцог под стать своему тону.
— С чего бы это, ваша светлость?
— Боюсь, я ещё не вполне освоился в вашем замке, лорд Кейм.
— Уверен, вы не заблудитесь — с ориентацией у вас всё в порядке, я в этом лично убедился.
— Не вы ли говорили, что моё желание — закон, лорд Кейм?
— Именно, герцог. Вы выразили желание спать, а моё присутствие, боюсь, может вам в этом сильно помешать. Но раз вы настаиваете, я позову лакея — он вас проводит.
Кристиан потянулся к звонку. Герцог шумно втянул воздух, приоткрыл рот, но, так ничего и не сказав, поджал губы и, резко повернувшись, взбежал по лестнице.
— Ах да, герцог… — слова Кристиана настигли его на последней ступеньке. Герцог против воли обернулся. Кристиан улыбнулся. — Если вас вдруг опять замучает бессонница, заходите ко мне. В верхнем ящике комода вы найдёте подробный план замка. А вот которая из комнат моя, вам придётся вычислить самостоятельно.

Едва переступив порог своей спальни, герцог бросился к комоду. План оказался на месте, но решать ребусы герцог был сейчас не расположен. Он решительно нажал на звонок.
Через минуту на его вызов явился чопорный молодой лакей.
— Я к вашим услугам, ваша светлость.
— Произошло небольшое недоразумение. — Герцог окинул лакея придирчивым взглядом. — За чаем я показал лорду Кейму одну книгу, которую сейчас читаю, и он так ею увлёкся, что унёс её с собой. А без этого чтива я, боюсь, сегодня не усну.
— Не стоит беспокоиться, ваша светлость. Я сейчас схожу к милорду и принесу вам её.
Герцог рассмеялся.
— Боюсь, лорд Кейм явно не настроен отдавать мне эту книгу и сочтёт меня малодушным трусом, если я пошлю за ней тебя. Просто скажи мне, как его найти, я сам схожу к нему.
— Как вам будет угодно, ваша светлость, — поклонился лакей. — Я провожу вас.

— Надеюсь, лорд сейчас не забавляется с какой-нибудь горничной и я ему не помешаю, — сказал со смешком герцог, следуя за своим провожатым лабиринтами коридоров и внутренних переходов старинного замка Кеймов. От подобной фривольности лакей на мгновение оторопел и едва не споткнулся, но тут же взял себя в руки.
— Осмелюсь вас заверить, ваша светлость, — невозмутимо сказал он, глядя прямо перед собой, — что лорд Кристиан Кейм в высшей степени благопристойный молодой джентльмен и никогда не позволял себе даже намёка на что-либо подобное.
— Ты столь убийственно серьёзен. Мне показалось, твой хозяин не любит, когда молодые люди слишком серьёзны.
— Никак не могу знать, ваша светлость.
— Действительно. Он, похоже, предпочитает птичек высокого полёта.
— Не мне об этом судить, ваша светлость.
— Разумеется, разумеется.

— Это здесь, ваша светлость, — негромко сказал лакей, остановившись у высокой дубовой двери. — Я вас подожду, ваша светлость.
— Спасибо, не стоит. У меня прекрасная память, обратную дорогу я сам найду.
— Как вам будет угодно, ваша светлость. — Лакей с явным облегчением откланялся и отправился в сторону, откуда они только что пришли. Дождавшись, когда слуга исчезнет за поворотом, герцог стукнул костяшками пальцев по дверному косяку и, не дожидаясь приглашения, вошёл.
Кристиан лежал посреди кровати и в самом деле читал книгу. Герцог, скользнув взглядом по обложке — Гор Видал «Майра Брекинридж», — взял роман себе на заметку.
— Вы меня приятно удивили, герцог, — сказал Кристиан, захлопывая и отставляя книгу и поднимаясь навстречу гостю. — Признаться, раньше полуночи я вас не ждал. Интересно, это такая большая сообразительность или такая сильная бессонница?
— И то и другое, лорд Кейм. — Герцог пихнул его в грудь, и Кристиан повалился обратно на кровать. — И третье, — пробормотал герцог, с силой дёрнув за пояс Кристианова халата. — Желание взять реванш. Не поверите, но я тоже ещё никогда не трахал лорда.
Лёгкая шёлковая ткань послушно распахнулась, открывая загорелый накачанный торс. Герцог сглотнул и, жадно огладив бока Кристиана, запустил ему руки под ягодицы.
— Отчего ж не поверить, герцог? — Кристиан, лёжа на спине, с лёгкой ухмылкой наблюдал за манипуляциями герцога. — Как по мне, так вы вообще ещё никого не трахали.
Герцог вспыхнул так сильно, что цветом лица почти слился со своим малиновым халатом.
— Тем лучше, будешь первым.
— Увы, ваша светлость. — Кристиан, резко дёрнувшись, перевернулся, и застигнутый врасплох герцог оказался под ним. Кристиан перехватил его запястья одной рукой. Обычно он стыдился своих больших мужицких рук, но иногда они бывали очень кстати. Как сейчас, например. — Я дал рыцарский обет: всегда быть на коне и никогда — под. Так что вам придётся принять правила игры, если хотите продолжить в неё играть. А вы ведь хотите, правда? — Вторая рука Кристиана уже чувствовала твёрдость намерений герцога. Герцог молча извивался и кусал губы.
— Я не расслышал ваш ответ, герцог.
Кристиан приподнялся, ослабив хватку одной руки и убрав другую, готовый в любой момент всё прекратить.
— Если мой верный вассал сгорает от желания ублажить меня, — герцог извернулся и толкнулся Кристиану в бедро, — с моей стороны было бы чересчур жестоко отказать ему в подобном пустяке. Приступай, и моли Бога, чтобы я остался доволен.
— Ваша находчивость делает вам честь, герцог. Но я уверен, что острота — не единственное достоинство вашего языка. — Кристиан приподнял бёдра и, нависнув над лицом герцога, коснулся его губ. — Я хочу убедиться в этом.
— Ты смеешь сомневаться в своём сюзерене?! — Герцог с видимым усилием отвернулся от нависшего над ним тяжёлого и горячего. — У меня диплом Итона с отличием.
— Тогда тем более, герцог. — Кристиан схватил его и с силой дёрнул за волосы, так что у герцога приоткрылся рот. — У вас уже есть необходимая квалификация.
Парировать герцог не успел — рот его заполнился горячим и упругим.

Когда утром следующего дня Кристиан проснулся, герцог сидел за секретером его личного кабинета, примыкавшего к спальне, и с сосредоточенным видом что-то писал.

— Что вы делаете, герцог? — Кристиан, склонившись над гостем, заглянул ему через плечо.
— Пишу письмо дяде, — сухо ответил тот, не оборачиваясь. — После минувшей ночи мне есть о чём ему поведать.
— Герцог, зачем вам это? — Кристиан присел на подлокотник кресла и, запустив руку в растрёпанные волосы герцога, принялся их рассеянно перебирать. — Отбросьте эти предрассудки. — Губы Кристиана коснулись шеи герцога. — Вам нет нужды самоутверждаться — вы уже всем всё доказали одним фактом своего рождения. — Зубы Кристиана легонько прикусили тонкую кожу за ухом герцога. — Вы имеете полное право вести себя как герцог и в постели, — влажный шершавый язык лизнул ключицу герцога, — расслабиться и позволить работать вместо вас другим.
Герцог прекратил писать.
— К тому же, лишая своего вассала возможности ублажать вас, — рука Кристиана скользнула под пояс герцогского халата, — вы тем самым лишаете его смысла жизни, а это идёт вразрез с вашим долгом сюзерена, который состоит в заботе о благополучии ваших подданных.
Герцог отставил перо. Пола его халата оттопырилась.
— Но самое главное, — Кристиан склонился к уху герцога и, прихватив губами его мочку, шепнул: — Вам это нравится, герцог. Вы сами этого хотите. Не в этом ли главная привилегия высокого титула — возможность делать то, что хочется?
— Ах, лорд Кейм, вы умеете быть настолько убедительны. — Герцог скомкал наполовину исписанный лист и отправил его в мусорную корзину.
— Кембриджское образование, — улыбнулся Кристиан, выпрямляясь, — оттачивает ум и аргументацию. Так я прощён, мой сюзерен?
— У вас такой ловкий язык, лорд Кейм, что было бы грешно использовать его только для словесных извинений.
— Вы правы, мой сюзерен.
Кристиан покорно опустился на колени. Его язык опять принялся извиняться. Но на этот раз уже не словами.

3.

Дорогой дядя Чарли,

спасибо за Ваше содействие.

Наше с лордом Кеймом путешествие проходит как нельзя лучше.

Лорд своими смелыми и оригинальными суждениями ставит в тупик всю местную знать. Думаю, из него получится превосходный политик. Нам ведь нужны новые идеи. Вы со мной согласны, дядя?

Мы отлично проводим время. Лорд Кейм прекрасный собеседник. У него большой кругозор и неиссякаемая эрудиция, и общаемся мы много, часто и самозабвенно. Единственное, о чём я сожалею, — что он не сопровождал меня с самого начала поездки.

А как Ваши дела, дорогой дядя Чарли?

С наилучшими пожеланиями из Сассекса,
Ваш любящий племянник Генри

P. S. Отец лорда Кейма передаёт Вам своё почтение и выражает восхищение Вашей позицией по поводу ситуации в Кении.

P. P. S. Образованность лорда Кейма произвела на меня столь неизгладимое впечатление, что я, по его примеру, решил продолжить учёбу в Кембридже.

***

Дорогой Генри,

твоё похвальное стремление к наилучшему образованию я могу только приветствовать. Однако о Кембридже и речи быть не может — осмелюсь напомнить тебе, что все представители семьи Расселов учились исключительно в Оксфорде, и тебе как наследнику и продолжателю этого славного рода не пристало отказываться от семейных традиций.

К тому же, меня как твоего опекуна несколько беспокоит то влияние, которое за столь короткое время приобрёл над тобой молодой лорд Кейм. Как я уже неоднократно говорил, я могу только приветствовать факт вашей дружбы, однако, что касается принятия жизненно важных решений, я бы предпочёл видеть в тебе большую независимость мнений и взглядов.

Любящий тебя и заботящийся о тебе и твоём будущем,
твой дядя Чарли

***

Дорогой дядя Чарли,

я не спрашивал Вашего совета. Я ставил Вас в известность.

Мне кажется, тот факт, что я при принятии жизненно важных решений учитываю современные реалии и актуальное положение, а не следую слепо традициям предков, как раз свидетельствует о независимости моих взглядов.

Осмелюсь Вам также напомнить, что Кристиан Кейм вхож в лучшие дома Англии и пока никто не жаловался на его неподобающее влияние и тем более на злоупотребление оным. Если уж на то пошло, это не я под его влиянием, а он — под моим. Например, я отучил его курить, за что даже удостоился личной благодарности лорда Кейма-старшего. Да и во всём остальном он ведёт себя так, как в былые времена вёл бы себя образцовый вассал. Впрочем, Вы сами в этом скоро убедитесь — я пригласил Кристиана разделить со мной последний месяц каникул и провести сентябрь у нас в Уобурне.

Искренне Ваш,
Ваш любящий племянник Генри

***

Дорогой Генри,

мы поговорим об этом, когда ты вернёшься.

Твой дядя Чарли

***

Дорогой дядя Чарли,

не волнуйтесь — Кембридж отменяется. По крайней мере, на год.

Мы тут с Кристианом подумали… Он только окончил университет, а я ещё не поступал. Для нас сейчас идеальное время взять gap year и посмотреть мир. Мы отправляемся в кругосветное путешествие!

Я уверен, что Вы не будете возражать, и благодарю Вас за Ваше согласие уже сейчас. В противном случае мне придётся уехать без Вашего благословения, чего мне бы очень не хотелось.

Целую,
Ваш любящий племянник Генри

P. S. Отец Кристиана уже одобрил нашу идею.

Продолжение — в комментариях.

 

запись создана: 07.06.2013 в 11:57

@темы: Вторчество