Indie-Slasher | Гомотекстуалист.
Автор: La PIOVRA.
Рейтинг: NC-17.
Жанр: детектив отношений, драма, романс.
Об истории: ориджинал, cайд-стори по вселенной «Саги о власти», диптих «Межвременье». История вторая. Первая история — здесь.
Размер: миди.
Статус: закончен.
Cаммари: юный баронет, могущественный лорд, коварный герцог, Итон и прочий гей-декаданс в современных аристократических декорациях.
От автора: началось всё с в шутку брошенной в комментах идеи цикла «Мальчики Кристиана Кейма». Читать дальше.Как известно, самые серьёзные проекты вырастают из того, что начиналось «в шутку». И вот 9 месяцев спустя — как символично! — у меня на рукахтройня три истории и 150 страниц текста. Это называется «удачно пошутила» 
Первые две истории цикла я решила объединить в подцикл — диптих «Межвременье»: две взаимосвязанные, но автономные истории, действие в которых происходит параллельно. Два мира, два детства, два взгляда на одну ситуацию — и один «дудочник из Гамбурга», который всё это завертел и вокруг которого теперь всё вертится. Период действия — так называемое «Межвременье»: промежуток между ритуальным расставанием и окончательным воссоединением протагонистов «Саги о власти».
Рекомендуемый порядок чтения: «Сага о власти» — «Забор и вишни» — «Открой глаза и забудь об Англии» — «Дудочник из Гамбурга», но это не принципиально, так как каждая история автономна, закончена и не является спойлером для других (зато проясняет во многом события, мотивы и мир в целом в последующих историях, если читать в предлагаемом порядке).
Soundtrack:
Пятого сентября, в день открытия нового учебного года, на центральную улицу Итона въехал жёлтый «бентли».
— Который дом? — мужчина за рулём сбавил скорость.
— Уорр, — ответил пассажир, судя по виду — ученик колледжа.
Лимузин свернул у «Неопалимой купины» — старинного чугунного фонарного столба, излюбленного места встречи учащихся — на Коммон-лэйн и на развилке повернул направо. Проехав двести ярдов, он миновал открытые ворота с табличкой «Уорр-хаус» в конце аллеи слева и остановился у старинного трёхэтажного дома из светло-коричневого кирпича, который полностью соответствовал эстетическим идеалам Генриха VI, основателя колледжа: «Я желаю, чтобы здания Итона были просторны и обширны, сияли чистотой, поражали великолепием окон и сводов и чтобы не было в них излишеств, как то: всевозможной затейливой резьбы и лепнины».
С водительского места проворно выскочил эффектный темноволосый мужчина неопределённого возраста и, обойдя жёлтого монстра спереди, с лёгким поклоном распахнул переднюю дверцу.
— Прошу вас, сэр Алистер!
Из салона, приподняв полы длинного светлого плаща, вышел уже упомянутый пассажир и внимательным взглядом окинул двор. Видно, не найдя того, что искал — двор был пуст, — он досадливо нахмурился и направился к дому. Мужчина открыл багажник и подхватил два увесистых чемодана. Алистер придержал ему входную дверь, и вместе они поднялись на второй этаж.
Пока Алистер возился с ключами, дверь соседней комнаты отворилась, и оттуда вышел рослый огненно-рыжий парень, его ровесник.
— Привет, Уинфилд! — заулыбавшись во весь рот, он от души хлопнул соседа по спине и с интересом покосился на его спутника. — Твой отец?
— Нет, — небрежно ответил Алистер, вставляя в замок ключ, но на губах его мелькнула торжествующая улыбка. — Это лорд Кейм. Председатель правления нашего колледжа, если ты не в курсе.
— Простите, сэр… лорд Кейм, — залепетал вконец сконфуженный парень. — Разумеется, я знаю вас… то есть слышал о вас. Лично… не имел чести… — Его конопатое лицо, и без того с вечным румянцем на полщеки, залила краска до корней волос.
— Это мой друг, Йен Маккой. Мы учимся в одном блоке, — представил его Алистер, явно довольный произведённым эффектом. Он был уверен, что замешательство друга вызвано не столько внезапным появлением одного из самых влиятельных людей колледжа, сколько фактом его, Алистера, знакомства с ним.
— Ну вот и познакомимся, сэр, — улыбнулся лорд Кейм и, опустив на пол чемоданы, пожал руку парню.
— А ты в каком доме жил, когда учился здесь? — спросил Алистер, когда Йен ушёл и они с Кристианом остались в его комнате одни.
— В Коттон-холле.
— Так это совсем рядом! Давай прогуляемся.
— Даже не знаю, имеет ли смысл пугать местное население своим внезапным появлением, — рассмеялся Кристиан.
— Профилактика ещё никому не повредила, — усмехнулся Алистер.
Они спустились вниз и вышли на улицу. Кристиан с видом старожила уверенно направился к переходу Джуди. Алистер не двинулся с места.
— Вам бы всё по закоулкам шастать, лорд Кейм.
— Это самый близкий путь, сэр Алистер, — ухмыльнулся Кристиан, и ухмылка эта, полная некоего жизненного опыта и житейской проницательности, Алистеру очень не понравилась — похоже, Кристиан раскусил его замысел. Но он тут же отогнал досаду прочь — для него эта прогулка была жизненно важной, и отступаться от своего Алистер не собирался.
— Мы собирались прогуляться, лорд Кейм, — невозмутимо сказал он. — Как приличные джентльмены. — И, подхватив Кристиана под локоть, он решительно свернул на Коммон-лэйн.
Дойдя до «Неопалимой купины», Алистер внутренне возликовал: навстречу им из школьного двора выходила толпа празднично одетых леди и джентльменов, возглавляемая белоснежно-седым и немного сутулым человеком с пышными усами — директором колледжа. Алистер мысленно поздравил себя с отличными аналитическими способностями и прекрасным тайм-менеджментом вкупе с развитой интуицией — он идеально рассчитал время: через пять минут в часовне колледжа начиналась приветственная речь директора для родителей первогодков, куда, собственно, и направлялось собрание.
— Лорд Кейм! — директор, заметив председателя правления, тут же отделился от сопровождаемых гостей и бросился ему навстречу. — Какая приятная неожиданность! Я не знал о вашем приезде.
— Не волнуйтесь, мистер Льюис. Я здесь с частным визитом. Помогал разместиться вашему лучшему ученику.
Директор бросил беглый взгляд на Алистера, которого, казалось, заметил только сейчас, и на его лице мелькнуло недоумение, которое он тут же умело скрыл. Растерянность директора от Кристиана не укрылась.
— Это сэр Алистер Уинфилд, — сказал он. — Лучший ученик блока D по итогам прошлого года.
— Ах да, разумеется, я знаю сэра Алистера. По его работам.
Алистер вспыхнул. В колледже учились тысяча триста учеников и работали почти две сотни учителей, не говоря уже о прочем административно-обслуживающем персонале, но он был уверен, что забывчивость директора вызвана отнюдь не плохой памятью на лица, а недостаточно хорошей родословной Алистера.
— Таких учеников следовало бы знать в лицо, господин директор, — заметил Кристиан. Алистер расправил плечи и вскинул подбородок.
— Можете быть уверены, лорд Кейм. Теперь я его точно не забуду, — поспешил заверить директор и, чтобы замять неловкость, обратился к Алистеру, меняя тему: — Как разместились, сэр?
— Превосходно, сэр, — улыбнулся Алистер. — Разве может что-то пойти не так, если в этом задействован лорд Кейм?
Мужчины рассмеялись.
— Извините, лорд Кейм, — покаянно улыбнулся директор, кивая в сторону родителей, сгрудившихся у входа в часовню, и явно радуясь столь удачному предлогу. — Меня ждут.
— Да, разумеется, мистер Льюис. Не станем вас больше задерживать.
В повседневную жизнь Итона Кристиан не вмешивался — он предпочитал роль закулисного демиурга, не без оснований полагая, что вековые традиции сделают всё за него. Главное — правильно подобрать хранителей традиций. С этим тоже проблем не было: каждая новая учительская или административная кандидатура или новое назначение уже существующего сотрудника подлежали утверждению правлением школы, председателем которого был Кристиан. Впрочем, имелась и другая причина его отстранённости от итонских дел — гимназия в Вольдорф-Ольштедте, его любимица, делавшая первые робкие шаги и нуждавшаяся в безраздельном родительском внимании.
Лорд Кейм, председатель правления Итона, был строгим отцом, который вечно отсутствовал, но без ведома которого нельзя было сменить даже поставщика молока. Для детей, учеников школы, он был богом: никто его не видел, но его незримое присутствие все чувствовали и знали, что за хорошее поведение их ждёт награда, а за плохое — наказание. Мистер Льюис, директор школы, был заботливой матерью, на которой держится весь дом, но которая без согласия мужа не может купить даже занавески для кухни. Итон был старшим взрослым сыном, воспитанным как надо и в состоянии сам о себе позаботиться. Гимназия была его младшей сестрёнкой, папиной дочкой, в которой тот души не чаял и посвящал ей всего себя без остатка.
Открытие нового учебного года и торжественная речь для родителей первогодков традиционно были прерогативой директора школы, и Кристиан не собирался нарушать традиции, создавая тем самым прецедент для подрыва гораздо более важных устоев. Так что его сегодняшнее, нежданное и внеплановое, появление должно было вызвать немалый переполох, что, по мнению Алистера, уже само по себе было приятным побочным эффектом. Однако главной целью, которую он преследовал, «выгуливая» Кристиана на виду у всей школы, было недвусмысленно заявить о своём новом статусе, как ученикам, так и учителям.
— Ну что, сэр Алистер, мы можем возвращаться? — спросил Кристиан, едва они распрощались с директором. Кристиан опять ухмылялся, но теперь это не имело никакого значения.
— Мы же собирались в Коттон-холл, — с невозмутимым видом напомнил Алистер.
— Ах да, действительно.
И они повернули на Итон-Хай-стрит.
— А ты не говорил, что у вашей семьи такие крутые знакомства, — заметил Маккой, когда Алистер, проводив Кристиана, вернулся в дом.
— Не у семьи. У меня.
Алистер схватил телефон и, даже не взглянув на дисплей, тут же принял вызов. «Привет, Кристиан!» — пытаясь одновременно сохранить загадочное выражение лица и сдержать рвущуюся наружу радость, он вскочил на ноги и торопливо направился к выходу из общей комнаты Уорр-хауса, в которой его обитатели обычно собирались по вечерам. Его сопровождала добрая дюжина заинтригованных мальчишеских взглядов. Мобильные телефоны только начинали своё триумфальное шествие по земле, но среди сливок общества и их отпрысков они уже давно были неотъемлемой частью повседневного обихода. Не техническая новинка изумила однокашников Алистера, а её использование им: за три года совместной учёбы Алистеру Уинфилду никто никогда не звонил. У многих даже закрадывалось подозрение, а есть ли у него телефон вообще. Всё изменилось после возвращения Алистера с летних каникул. Теперь каждый вечер, едва из его кармана раздавалась приглушённая мелодичная трель звонка, он выбегал из комнаты и возвращался только через час, а то и позже. Чаще же не возвращался вообще.
— Эй, Уинфилд, — перехватил его Йен, когда полчаса спустя Алистер спрыгнул с подоконника в коридоре, закончив разговор. — Подружку себе завёл, что ли?
— Бери выше, Маккой, — загадочно ухмыльнулся Алистер. Маккой затолкал его в свою комнату и усадил на кровать.
— Колись давай. Ты с кем-то встречаешься?
— Угу. — Алистер, откинувшись на локти, многозначительно прищурился. — Но не с подружкой.
— А с кем тогда? С мужиком, что ли?
Маккой нервно хохотнул.
— Нет. — Алистер выдержал красноречивую паузу. — С лордом.
Маккой присвистнул.
— А лордова фамилия, случайно, не Кейм? — бросил он пробный камушек. Алистер мысленно пожал себе руку. Тонкая работа: никакого открытого хвастовства, никаких раскрытых карт, намёк здесь, небрежно обронённое слово там — и безупречно отлаженная итонская аналитическо-сплетническая машина заработала на полную катушку, перемалывая крошечные зёрна информации в отборную муку догадок.
— Да, — довольно улыбнулся Алистер. — Но не думаю, что это случайность.
— Кру-у-у-то, — протянул Маккой. — Тебе теперь к занятиям вообще можно не готовиться. Про экзамены я молчу.
— Как бы не так, — фыркнул Алистер. — Я теперь каждые выходные экзамены сдаю. Он очень любит потрепаться о высоких и умных материях. Особенно в постели. Мне кажется, его это заводит.
— Всегда подозревал, что наше руководство — извращенцы, — сказал Йен и заговорщически подмигнул: — И как лорд?
Алистер улёгся поперёк кровати и, заложив руки за голову, мечтательно уставился в потолок:
— Охуенно.
— Подробности, Уинфилд, подробности. — Маккой криво ухмыльнулся и, плюхнувшись рядом, пихнул его локтем в бок. — У вас с ним всё… по-взрослому?
— Взрослее не бывает. — Алистер, с видом бывалого плейбоя, принялся смачно делиться опытом, а Маккой, который неизменно строил из себя многоопытного эксперта в «этом вопросе», теперь жадно глотал мельчайшие крохи реальных сведений «с полей». Главенство в отношениях бесспорно перешло к Алистеру, и не сказать, чтобы ему это не нравилось. К тому же, был ещё один немаловажный момент. Маккой был знатным сплетником и единственным каналом, по которому к Алистеру стекались школьные слухи. Пора было запустить поток в обратную сторону.
— Ну вот видишь, — глупо гоготнул Йен, — а мне ты не хотел давать.
От откровенных разговоров лицо его раскраснелось, и под пряжкой ремня подозрительно топорщилось.
— Думаю, не дождись я лорда и дай тебе, я бы основательно в этом разочаровался.
— А может… — Йен провёл пальцем по обнажившейся полоске живота Алистера, вызвав у того щекотку, — проведём научный эксперимент? Ну, чисто, чтобы ты убедился? Вдруг окажется, что я не хуже лорда?
Алистер шлёпнул ладонью по наглому пальцу.
— Свой шанс ты упустил, Маккой, — сказал он, поднимаясь на ноги. На лице его играла торжествующая улыбка. — Надо было дать мне, когда я хотел.
Они уже около года были друг к другу неравнодушны, но дальше поцелуев и осторожных ласк дело не заходило. Не потому, что они боялись. Более того, оба этого хотели. Но каждый опасался подвоха, каждому казалось, что для другого это в шутку и понарошку, и стоит только уступить, как другой тут же получит над ним власть, а то и просто посмеётся. Не желая остаться в дураках, никто не соглашался пойти на уступки. В школьных кулуарах из поколения в поколение передавался миф, что известное высказывание герцога Веллингтона на самом деле гласило: «Победа в битве при Ватерлоо была одержана в спальнях Итона», но викторианская цензура «спальни» заменила «игровыми площадками». Каждый итонец грезил о своём собственном Ватерлоо и не желал проигрывать нигде и ни в чём. Даже в спальне. Особенно в спальне.
В закрытом Итоне учились около тысячи трёхсот мальчиков. Выбор не то чтобы маленький, но и не особо большой. Все флиртовали со всеми — традиции в Итоне были очень сильны. И почти для всех это была просто игра. Найти напарника для совместных занятий «спортом» труда не составляло. Проблемой было найти партнёра для отношений. Алистер был одним из немногих, для кого это было зовом природы, а не данью традициям или моде. К тому же, несмотря на юный возраст, он уже догадывался, что половым путём передаются вещи гораздо более страшные, чем банальный триппер, — слабость характера, ведущая к параличу воли и жизненной импотенции, — и к партнёрству подобного рода выдвигал весьма серьёзные требования, которые сверстники вряд ли могли удовлетворить.
Это и стало для него точкой невозврата. Пока они с Маккоем препирались, кому первому брать и давать, лорд Кейм просто опустился на колени и без лишних слов показал мастер-класс. И стоило только горячим и властным мужским губам сомкнуться вокруг его естества, как Алистер почувствовал, что его самого засасывает в жаркую и влажную воронку.
Перед отъездом в Итон каждый ученик из «хорошей семьи» среди прочих родительских напутствий получал подробные наставления, с кем дружить. Не то чтобы в этом была необходимость — обычная родительская перестраховка: мальчики в тринадцать лет обычно уже хорошо представляют себе, что к чему и кто есть кто, и относятся к подобным вещам с гораздо большим пониманием и лояльностью, чем в начальной школе. К этим годам они уже обрастали собственным кругом друзей, состоявшим из проверенных и одобренных детей друзей родителей, и в частных школах, куда они обычно переходили своими устоявшимися компаниями, мало что менялось. Негласное правило высшего света, аристократического и делового, гласило: «Главная ценность привилегированного образования — не знания, а знакомства». Пять лет в тесном закрытом обществе «своих» призваны были укрепить и продолжить между отпрысками богатых и влиятельных семей те отношения, которые связывали их родителей. Самым ценным наследием были связи, позволявшие сохранять и приумножать наследство материальное.
Впрочем, об учёбе тоже не следовало забывать: мальчиков из «хороших семей» пичкали деловодством по той же причине, по которой юных леди мордовали домоводством: будущая хозяйка дома должна была быть в состоянии проконтролировать собственную прислугу, а будущий хозяин заводов, газет, пароходов — свой умный и высокообразованный совет директоров. К немногочисленной прослойке «чужих» — одарённых стипендиатов из простых и бедных семей — мальчикам из высшего общества полагалось присматриваться и одарять достойных вниманием и благосклонностью, выдерживая при этом дистанцию, — это была их будущая прислуга: адвокаты, управляющие и прочие «правые руки».
Трагедия Алистера Уинфилда заключалась в том, что он не вписывался ни в одну из устоявшихся в школе каст. Его отец, помешанный на охоте эксцентричный барон, вёл замкнутый образ жизни в деревне, нигде не работал, жил на доходы с капитала и, следовательно, не имел ни влияния, ни значения. В свете он вызывал лишь снисходительные смешки — среди тех, кто о нём вообще слышал, а таковых было немного. Баронов Четвудов старая потомственная аристократия дружно презирала с момента их появления, когда в середине девятнадцатого века прапрадед Алистера со стороны отца, ушлый пронырливый делец, сделал состояние на южноафриканских алмазных копьях и купил титул баронета, а затем и барона. Впрочем, сейчас, полтора столетия спустя, деньги значили гораздо больше, чем титул. Но тут-то и крылась вторая беда.
Деньги в Итоне были не преимуществом, а стартовым условием для допуска к игре. Деньгами здесь никого не удивишь. Тем более что и в этом отношении Уинфилды ничем не выделялись. Доходов с алмазных рудников хватало на содержание конюшен и охотничьих угодий для отца, ежесезонное обновление гардероба для матери и оплату частной школы для Алистера. Но их явно недоставало для приобретения по-настоящему важных вещей — например, дружбы с принцем Гарри из параллельного класса или хотя бы с кем-то из его свиты. В тесном закрытом мирке привилегированной школы для мальчиков каждый был звездой в той мере, в какой его родители были звёздами в мире реальном.
Алистер осознал это уже в первый день в Итоне, когда на торжественном открытии нового учебного года увидел родителей своих будущих одноклассников. Важные, холёные, лощёные, они излучали власть и могущество. Большинство из них давным-давно знало друг друга, многие ещё со времён собственной учёбы здесь, так что родительское собрание больше походило на встречу выпускников. Отцы радушно пожимали друг другу руки, матери целовали воздух у бриллиантовых серёжек подруг, и все вместе тут же стихийно собирались устоявшимися компаниями, оживлённо болтая со старыми друзьями и деловыми партнёрами, попутно непринуждённо заводя новых. Дети этих уверенных влиятельных людей, маленькие, но точные их копии, так же естественно — им было с кого брать пример, им было у кого учиться — сбивались в собственные стаи, и уже к концу первого учебного дня были заложены основы будущих школьных альянсов.
Суматоха стояла знатная, в прямом смысле: среди мальчиков, поступивших в этот год в Итон, был принц Гарри; здесь же учился и его старший брат, принц Уильям. Школьный двор заполонили члены королевской семьи во главе с принцем Чарльзом и представители прессы. Последних, помимо статуса высокородных учеников, привлекла сюда не утихшая до сих пор шумиха вокруг их покойной матери, принцессы Дианы, погибшей год назад, — это именно она настояла на том, чтобы мальчики учились в Итоне. Желание покойной превратили в отличный инфоповод, и сейчас всё внимание было приковано к самым известным и знатным ученикам школы.
До Уинфилдов и их сына здесь никому не было дела. Родители Алистера, как и в обычной жизни, держались в сторонке: неуклюжий грузный отец с угрюмым видом молчал, даже не пытаясь хоть с кем-нибудь познакомиться, а обычно гордая мама так неестественно улыбалась и заискивала перед «светом», что отпугивала даже тех, кто сами проявляли к ней интерес. Алистер, пылая от стыда и унижения, тоже стоял истуканом, не зная, куда себя деть, и больше всего на свете желая умереть прямо здесь и сейчас.
Алистер с пелёнок привык быть в центре внимания, причём по праву рождения — ему даже в голову не приходило, что внимание это надо завоёвывать и заслуживать.
Мама в нём души не чаяла. Будучи единственной дочерью рыцаря с пышной родословной, но скромным состоянием, она преклонялась перед высшим обществом и, выходя замуж за барона, мечтала блистать на светских раутах и приёмах в Букингемском дворце, а не на ежегодных балах местного охотничьего клуба. Потеряв надежду на реализацию собственных амбиций, она всё своё неутолённое честолюбие направила на своего «маленького принца». Мама с гордостью и упоением рассказывала семейные истории и легенды о былых временах и своих знаменитых предках, прививая сыну пиетет перед благородным происхождением и высоким титулом. В подсознание Алистера методично вбивалась мысль о том, что он должен вернуть своему роду былое величие. Мамины рассказы заменяли Алистеру сказки и мечты. От этих рассказов сердце Алистера сладко замирало и тревожно билось: какое прекрасное будущее его ждёт и как он, такой маленький, с этим справится?
Отец, потомок нуворишей, сам не получил приличествующего его положению образования и не видел необходимости в нём для сына — уверенный, что доходов с капитала хватит не только ему, но и внукам, он отдал Алистера в начальную школу в деревне рядом с поместьем. Учителя в школе сдували с юного баронета пылинки — то, что у них учился сын лорда Четвуда, очень поднимало престиж школы, да и регулярные щедрые пожертвования барона делали своё дело. Маленький сэр Алистер был школьной звездой — все хотели с ним дружить, все из кожи вон лезли, чтобы завоевать его расположение. Мать, в отличие от отца получившая превосходное образование в частной школе, обладая избытком свободного времени и не желая мириться с той «дырой», в которую мужлан-муж запихнул единственного сына, регулярно занималась с ним дополнительно, так что, помимо происхождения и родительского положения, Алистер вполне заслуженно пользовался признанием среди учителей и одноклассников как лучший ученик. Алистер привык, что за него борются, а он лишь выбирает, кого осчастливить своей благосклонностью.
Когда возник вопрос о средней школе, мама поставила вопрос ребром и настояла на том, чтобы отправить сына в Итон, и Алистер знал, что будет благодарен ей за это до конца жизни. Равно как и за утончённое телосложение и аристократичные черты лица — мать хоть и принадлежала к низшему дворянству, но родословную вела от средневековых английских эрлов.
В Итоне мир тринадцатилетнего Алистера рухнул. Алистер не был глуп. Он был слеп, но внезапно прозрел. Он понял две вещи: мама лгала — семья их ничем не примечательна, а сам он никакой не особенный; деньги и титул сами по себе не значат ничего.
Глубоко внутри Алистер был убеждён в привитой матерью собственной исключительности и основанном на ней праве на самое лучшее. Действительность же упорно отказывалась соответствовать его притязаниям, а сам Алистер не чувствовал в себе достаточной силы, чтобы прогнуть её под себя: под ногами у него не было опоры, а за спиной — защиты. Раздираемый манией величия и комплексом неполноценности, он избегал соучеников. Одни, стипендиаты из простых и бедных семей, были недостаточно хороши, чтобы снизойти до них, а другие, сыновья пэров, министров и деловых магнатов — все те, кто были интересны Алистеру, но дружно и упорно не замечали его, — слишком хороши, чтобы осмелиться искать их общества: каждый судит по себе, и Алистеру казалось, что дети сильных мира сего априори будут относиться к нему так, как он сам относился к по-настоящему бедным и безродным. Алистер сторонился сверстников, а когда они отвечали ему тем же, воспринимал это как подтверждение своей никчёмности.
И Алистер остался один. Вернее, с Маккоем, который стал его лучшим, или, если уж быть совсем точным, единственным другом. Маккой был таким же неудачником — сыном «простого миллионера». Доходы его отца, младшего партнёра в крупной лондонской адвокатской конторе, позволяли дать единственному сыну приличное образование, но их явно недоставало, чтобы подружиться с детьми тех, на кого работал его отец. Оба оказались вне итонской иерархии: от низов ушли, а до верхов не дошли. Это и сблизило их.
Вернуть свой потерянный детский рай, в котором всё вертелось вокруг него, превратилось для юного Алистера в идею фикс. Он им всем ещё покажет, и все они ещё пожалеют.
Рассчитывать юному баронету было не на кого, и все свои силы он бросил на то немногое, что было подвластно ему уже сейчас, — внешность и учёбу.
Начал он с жёсткой диеты: самоконтроль — признак благородного сословия, и вершина его — самоограничение в еде. Потребность в пище — основной инстинкт, и справиться с ним может только тот, у кого благополучие пропечаталось на подсознательном уровне. А для этого необходимо, чтобы как минимум три предыдущих поколения предков не испытывали страха голода.
«Худоба — признак породы», — говорила мама. Алистер, пытливо разглядывая в зеркале результат, был полностью с этим согласен.
Щёки запали, ещё больше подчеркнув выпирающие скулы и тонкие черты узкого треугольного лица. На истончившейся до полупрозрачности коже выделялись бледно-голубые прожилки вен, придавая ей ещё большую бледность. Плоский впалый живот эффектно подчёркивал изысканный неброский шик эксклюзивных ремней от «Hermes».
Образ утончённого потомственного аристократа, который он тщательно культивировал, дополняли отращённые до середины шеи светлые волнистые волосы. Причёска, делавшая его похожим на пажа, ему невероятно шла. Отращивал Алистер волосы исключительно для красоты, но у его новой причёски неожиданно обнаружилось очень приятное побочное действие. Стоило только чуть опустить голову, как волосы закрывали глаза и половину лица. От вечного неудобства спасало только одно — постоянно держать голову высоко поднятой, а это, как скоро выяснил Алистер, придавало ему очень гордый вид. Стоило только на мгновение ослабить самоконтроль — и шёлковая завеса перед глазами тут же напоминала ему об этом, и Алистер мгновенно возвращал её назад резким движением гордо посаженной головы. И вот тут-то проявлялся ещё один приятный побочный эффект — этот жест был настолько задорным и так ему шёл, что волосы стоило отрастить уже ради одной возможности их столь эффектно откидывать.
С одеждой было сложнее. Итонский колледж, будучи одной из старейших и престижнейших средних школ Англии, славился своими традициями. Важной частью этих вековых традиций была школьная форма: чёрная визитка с длинными фалдами, прозванная из-за них «хвостами», жилет, галстук, брюки в тонкую полоску, белая рубашка и крахмальный воротник. О том, что носили его сверстники «в миру», Алистер имел весьма отвлечённое представление. Чувствуя себя абсолютно беспомощным в мире моды, он и вне школы отдавал предпочтение проверенному временем безликому классическому стилю прилежного колледж-боя из хорошей семьи.
Будучи не в меру честолюбивым юношей, который не находил выхода своему тщеславию, Алистер полностью сосредоточился на учёбе — благо отсутствие закадычных дружков и наличие амбиций, ума и способностей, особенно к гуманитарным наукам, этому всецело способствовало, равно как и рано проснувшаяся сексуальность, которую надо было как-то сублимировать.
Алистер неизменно входил в тройку лучших учеников своего блока. Алистер виртуозно обращался с ложкой для грейпфрута и вилкой для омаров. Алистер прекрасно разбирался в искусстве и владел латынью в совершенстве. Но для настоящего успеха в жизни этого было мало. Нужен был ещё некий таинственный компонент, определения которому Алистер, в силу возраста и нехватки опыта, не мог дать, но который решал всё, — характер, внутренний стержень, а с этим были проблемы. Потому что это или наследуется, или воспитывается. Отец не дал ему ни того ни другого.
И Алистер, помня то незабываемое впечатление, которое на него произвели родители одноклассников в первый итонский день, с маниакальной одержимостью начал присматриваться ко всем мало-мальски видным мужчинам — благо в Итоне в них недостатка не было: родители учеников, руководство школы и многочисленные почётные гости, — пытаясь разгадать их секрет. Пытливый взгляд исследователя жадно ловил жесты, взгляды и манеру держаться. Алистер часами вертелся перед зеркалом, пытаясь воспроизвести и закрепить урванные украдкой символы чужого успеха — поворот головы, улыбку, выражение лица.
Не проходило и дня, чтобы он не предавался фантазиям, воображая себе, что привлёкший его внимание мужчина — его близкий влиятельный родственник, друг семьи или — самая сладкая фантазия! — его собственный друг. И в минуты депрессии, слабости, грусти, которыми так изобилует жизнь любого подростка, Алистер находил утешение, упиваясь своим триумфальным реваншем, в красках и деталях представляя себе, как он появляется в школе в обществе подобного человека.
Алистер настолько сросся со своими детскими фантазиями, что и сам не заметил, как они превратились в совсем не детские. Просто однажды, после особо сильного приступа отчаяния и одиночества, он долго не мог уснуть. Не помог даже яркий воображаемый променад с ярким воображаемым другом на глазах всего Итона. Алистеру было так плохо, что он сам не заметил, как они с другом перенеслись с Хай-стрит к нему в комнату. Друг лежал рядом, умный, сильный, всё понимающий, — Алистер чувствовал его дыхание и тепло его тела. С ним было спокойно и волнующе одновременно. Ощущение присутствия было столь сильным, что Алистера окатило жаркой волной, будто рядом действительно кто-то лежал, живой и горячий. Начав задыхаться, Алистер откинул одеяло и открыл окно, но легче не стало. Он весь пульсировал и дрожал — жар исходил от него самого. Алистер вернулся в кровать и прикрыл глаза. Руки инстинктивно потянулись к источнику жара, и Алистер уже и сам не понимал, чьи это руки — его или «друга». В ту ночь он так и не уснул. Будучи далеко не глупым, Алистер быстро сообразил, что это было, и осознание своей истинной природы вызвало в нём не потрясение, а облегчение. «И очень хорошо, — думал он, с остервенением застирывая простыню, прежде чем отдать её в прачечную. — Просто прекрасно! Это решает все вопросы».
Усердная работа над собой принесла плоды. На Алистера начали обращать внимание. Но сверстники и даже старшие парни его уже не привлекали — между лестным, но двусмысленным титулом «итонской тартинки» и сомнительной славой «итонской подстилки» была очень тонкая грань, а Алистер хотел, чтобы им восхищались, а не презирали. К тому же, альянс с теми, кто сами только начинали свой путь, пусть и в весьма привилегированных стартовых условиях, больше не казался ему такой уж соблазнительной идеей. Из грязи в князи — это слишком вульгарно. Безупречная карьера: из закрытой привилегированной школы для мальчиков — в закрытый элитарный мужской мир. Алистеру нужен был — он не любил слово «покровитель» — старший друг, наставник, проводник в высшее общество, знающий все ходы и выходы и способный кратчайшими путями в кратчайшие сроки провести его на вершину.
Мама чахла в деревенской глуши и теряла вкус к жизни, а вместе с ней — и к еде. Ушла она тихо и незаметно, как и жила, когда Алистеру исполнилось пятнадцать. И Алистер лишился единственного союзника. Мать презирала отца, Алистер это чувствовал и в глубине души был с нею солидарен, хотя они ни разу не обменялись даже намёком на это. Они были молчаливыми заговорщиками, и общая тайна сближала даже больше, чем кровные узы. Алистер был уже достаточно взрослым, чтобы не питать иллюзий насчёт отца. Отец у него имелся лишь номинально — как биологический производитель: он дал ему жизнь, но никак не помогал в ней продвинуться. Алистер же считал, что отец — это не тот, кто сделал сына, а тот, кто сделал из сына мужчину. Да и разница в возрасте взаимопониманию не способствовала: Алистер родился, когда отцу исполнилось пятьдесят.
Стыдно признаться, но Алистер стыдился отца. И апогея этот жгучий стыд достиг, когда он впервые увидел отца рядом с их легендарным соседом. Его оглушило то мощное сочетание секса, харизмы и власти, которое излучал этот породистый лорд без возраста, живое воплощение лучших черт его детского воображаемого друга. И всё то надменное высокомерие, которое Алистер так прилежно культивировал три года в Итоне, испарилось без следа под обжигающим иронично-насмешливым взглядом умных и проницательных мужских глаз. Глаза эти раздевали, и тело, и душу, и его самые сладкие и смелые фантазии даже в подмётки не годились тому, что он чувствовал наяву в присутствии этого самоуверенного лорда. Кровь отхлынула, образуя в теле и мыслях вакуум, чтобы тут же, с утроенной силой, накатить прибойной волной обратно, захлёстывая его с головой и стремительно собираясь там, где в ней больше всего нуждались. В тот момент Алистер и сам не смог бы сказать, чего он хотел больше: стать таким, как лорд Кейм, или самого лорда Кейма. Единственное, чего он в тот момент стыдился, была полная потеря самоконтроля, из-за которой он не мог подать себя во всей своей красе, и, как следствие, панический страх, что лорд Кейм примет его за деревенского дурачка — достойного сына своего отца.
Получив предельно откровенное предложение Кристиана, Алистер не долго думал. После той первой ночи с воображаемым другом он знал, чем привлечь и удержать друга реального — так необходимого ему покровителя и наставника. Он бросился в омут с головой и ни минуты об этом не жалел. Лорд Кейм был идеальным решением: у него было высокое положение в обществе, как деловом, так и аристократическом; у него имелись деньги и титул; он обладал настоящей властью, и формальной, и персональной. И лорд Кейм был настоящим лордом — у него было главное: харизма и характер.
В детстве мама, как мантру, повторяла, что «такой умный и красивый мальчик непременно женится на принцессе, не меньше». К счастью, цинично усмехался Алистер, собирая чемодан в Лондон, для умных и красивых мальчиков выбор принцессами не ограничивается.
Кристиан принялся за него с первой минуты. И делал это очень тактично.
Поезд прибыл на вокзал Паддингтон точно по расписанию — в половине девятого.
Побросав вещи Алистера на заднее сиденье своего штучного канареечно-жёлтого «бентли», Кристиан повёз его в «Савой», где забронировал ему и себе номера. После завтрака, окинув Алистера внимательным взглядом профессионального Пигмалиона, он задержал глаза на его серой в разноцветных ромбах безрукавке и сказал, что собирается посвятить этот день шопингу, после чего спросил, не желает ли Алистер составить ему компанию. Вопрос, конечно, был риторическим.
Рейд по эксклюзивным бутикам Бонд-стрит принёс Кристиану шёлковый шейный платок, а Алистеру — полное обновление гардероба, начиная ботинками ручного пошива и заканчивая платиновыми дизайнерскими запонками.
В каждом магазине всё начиналось с того, что Кристиан набирал ворох рубашек, галстуков или брюк и с видом заправского фэшионисты принимался вертеться перед зеркалами, после чего с неизменным сожалением констатировал: «Нет, мне это не идёт». По мнению Алистера, лорд Кейм был из той редкой породы людей, которым шло решительно всё, потому что не одежда их красит, а они сами способны украсить собой что угодно, и он, стесняясь и смущаясь, неловко и сбивчиво пытался убедить не то мнительного, не то кокетничающего Кристиана в его неотразимости. Кристиан оставался непреклонным.
— Я немного шопоголик, — отвечал он со стыдливой улыбкой, будто признавался в тайном пороке, пропуская комплименты мимо ушей. — Когда вижу отличную вещь, не могу удержаться от покупки, даже если знаю, что носить не буду. Поэтому предлагаю компромисс — давай возьмём её тебе. И моя нездоровая страсть будет удовлетворена, и вещь без дела пылиться не будет.
На это возразить было нечего, и Алистер отправлялся в примерочную. И замирал в неверии, когда скучный прилизанный колледж-бой на глазах превращался в стильного и сексапильного плейбоя. Затаив дыхание, краснея и смущаясь такой переменой, он показывался Кристиану и в ответ неизменно слышал: «Видишь, как этот покрой подчёркивает стройность твоей фигуры? Заметил, как заиграли твои глаза с таким галстуком? Чувствуешь, как возрастает самооценка в таких ботинках?» Алистер видел, замечал и чувствовал.
Под конец Кристиан настолько воодушевился одним льняным костюмом и тонкой батистовой рубашкой к нему, что попросил Алистера не снимать их, а продавца — срезать этикетки прямо на нём. Расплатившись, он подхватил пакеты с покупками и направился к выходу, совершенно забыв об одежде, в которой Алистер пришёл. Алистер не забыл, но напоминать не стал — он был достаточно сообразительным, чтобы понимать намёки с полуслова, особенно такие прозрачные, — и был благодарен Кристиану за эту деликатность даже больше, чем за столь неожиданные и щедрые подарки. Эта тактичность проявлялась везде и во всём. И прежде всего — в постели.
— Ты очень чувственный, мальчик, — говорил ему Кристиан. — Из тебя получится превосходный любовник. Всё, что тебе для этого надо, — просто расслабиться и отпустить себя на свободу.
Впрочем, словами Кристиан выражал разве что комплименты, всё остальное он объяснял губами, руками и языком. Алистер жадно ловил новые тайные знания и с пылом и рвением отличника тут же принимался воплощать их на практике. Это было несложно: достаточно было представить Кристиана королём, а себя — его фаворитом, блистательным герцогом или маркизом, и генетическая память потомственного аристократа всё остальное довершала сама.
— Relax… Unwind… — шептал ему король на ухо, пока его пальцы настойчиво и бесстыже ласкали его. — Let it out… Let it in…
Алистер обычно прерывал эти ласки в полуготовности, сам решительно поворачиваясь на живот, — ему нравилось, чтобы было немного больно: всё то новое, так стремительно ворвавшееся в его жизнь, было настолько восхитительным и неправдоподобным, что боль оставалась единственной связью с реальностью — подтверждением того, что это ему не снится.
Впрочем, эти ухищрения вскоре отпали за ненадобностью, потому что Кристиан причинил ему боль гораздо более сильную, чем физическая.
…Значит, всё это было притворством и ложью, желанием расшевелить и подбодрить его. А когда Кристиан окончательно убедился в том, что он безнадёжен, решил сказать правду. Значит, он не только никчёмная личность, но и никудышный любовник, раз Кристиан не видит для себя другого выхода, кроме как завести нормального любовника на стороне. И при этом ему хватает благородства и великодушия, чтобы не бросить его. Это было так унизительно, что Алистер лишился дара речи. Кристиан со свойственным ему тактом удалился, оставив его наедине.
Полчаса спустя Алистер нашёл его в баре и, не глядя в глаза, глухо сказал: «Я согласен». Они были вместе всего две недели, но Алистер уже не мог представить себе жизни без Кристиана. Этого следовало ожидать — этот мужчина слишком хорош для него, и раз Алистер не может удовлетворить его в главном, будет только справедливо, если Кристиан получит это от тех, кто в состоянии ему это дать. А рано или поздно он, Алистер, научится — это не может быть сложнее греческого или даже физики. Главное — не потерять Кристиана.
Кристиан исправно его навещал. При наличии частного самолёта это не было проблемой: из Гамбурга в Лондон всего полтора часа лёту, а из Хитроу в Итон — и вовсе каких-нибудь двадцать минут. Обычно Кристиан заезжал за ним в субботу после занятий, и они вместе куда-нибудь отправлялись: на светские рауты, деловые обеды, богемные вечеринки или модные тусовки. Игра под названием «жизнь» началась, и Алистер усердно постигал её правила, впитывая, как губка, жесты, улыбки и фразы-пароли.
В этот раз Кристиан припозднился, и теперь, даже не присаживаясь, ждал у порога, пока Алистер пыхтел над забитым до отказа чемоданом, пытаясь втиснуть в него толстый учебник по истории искусств, контрольная по которой была в понедельник первым уроком, и клюшки для гольфа, в который они собирались завтра играть. Задача усложнялась тем, что мысли и движения его от присутствия и близости Кристиана путались. Наконец молния натужно поддалась, и Кристиан нетерпеливо ступил вперёд, чтобы взять чемодан. Алистер мягко отвёл его руку.
— Ты не хочешь… задержаться немного? — Юношеские пальцы коснулись мужских боков.
— Что, прямо здесь? — Широкие мужские ладони перехватили тонкие мальчишеские запястья. — А вы затейник, сэр Алистер.
— А вы никогда не хулиганили, когда учились здесь, лорд Кейм? — Юношеское бедро потёрлось о мужскую ширинку.
— Так — нет. — Мужские руки отпустили запястья и сжали мальчишеские ягодицы.
— Значит, самое время наверстать. — Юношеские руки, получив свободу, вцепились в пряжку мужского ремня.
— Я имел в виду, тогда я не был председателем правления этой школы. — Мужские руки рванули края школьной рубашки, и на пол посыпались пуговицы.
— Тем более. — Юношеские пальцы дёрнули молнию на мужской ширинке, и брюки отправились вслед за пуговицами. — Должно же в этой должности быть хоть что-то приятное.
— Сэр Алистер, я вас не узнаю. — Кристиан резко развернул Алистера спиной к себе и, толкнув его на кровать, одним рывком стянул с него джинсы вместе с трусами. — Похоже, я на вас плохо влияю.
— По-видимому, да. — Алистер поднялся на колени и, прогнувшись в пояснице, упёрся руками в спинку кровати. — Но мне никогда ещё не было так хорошо. — Алистер вспомнил о Маккое за стенкой и громко застонал.
— Было восхитительно, мальчик. Ты меня приятно удивил.
Алистер довольно усмехнулся — что там говорить, он сам себя удивил. То, что первоначально задумывалось как «радиоспектакль для Маккоя», на поверку оказалось лучшим сексом в его жизни. Опасаясь, что его крики и стоны покажутся слишком фальшивыми и наигранными, Алистер решил пойти на небольшие жертвы и отказаться от прелюдии. «Лорд Кейм, — шепнул он Кристиану, мягко, но решительно отводя его пальцы. — Давайте не будем терять время — я не леди, а вы лорд. Так возьмите меня так, как подобает лорду, когда он не с леди». Кристиан переменился в лице, и перемена эта Алистера очень завела. Кристиан забыл о том, что он лорд, а Алистер забыл себя и Маккоя. Всецело отдавшись стихийной первобытной мужской силе, он слился с нею в единое целое и растворился в ней, чтобы, вобрав её в себя, выйти из неё перерождённым. И то, что он в себя впускал, было столь мощным, что держать его в себе не было никаких сил, и он, захлёбываясь криком, выпускал из себя вместе с ним страхи, сомнения и слабость, расчищая и освобождая место для силы и мощи, врывавшихся в него и заполнявших его собой. Так Алистер узнал, что секс может быть чем-то гораздо большим, нежели простое физическое наслаждение, — алхимическим актом преображения, растворившись в котором, можно забыть, пусть всего лишь на мгновение, о своей ущербности и несовершенстве, чтобы выйти из него чуть сильнее и увереннее. Он прошёл инициацию. Будучи с мужчиной, он стал мужчиной.
— Чем именно? — мысленно согнув руку в локте, Алистер выставил себе А с тремя плюсами.
— Всем. — И это были не просто слова — Кристиан, несмотря на только что утолённый голод, опять пожирал его взглядом, и в глазах его было восхищение с вожделением. — Я люблю, когда громко и грубо.
— Что же ты раньше не говорил?
— Боялся тебя напугать — своей необузданностью. Но ты мог бы и сам намекнуть, что хочешь погорячее. — Кристиан легонько дёрнул его за прядь взмокших от пота волос, будто подтверждая своё недовольство.
— Боялся тебя отпугнуть — своей разнузданностью.
Ответ получился достойный. И Кристиан это оценил — довольно рассмеявшись, он обнял его за плечи и, порывисто притянув, прижал к себе. И было в этом порыве что-то такое, что Алистер понял: они только что переступили некую невидимую, но разделявшую их грань, после которой всё будет по-другому. Кристиан больше не будет искать компенсации на стороне, а у него больше не будет унизительных дублёров. Для полного счастья не хватало только окончательного подтверждения Кристиана. Ему мало было это увидеть. Он хотел это услышать.
— Значит… — Алистер на миг запнулся, собираясь с мужеством, но, так и не решившись спросить напрямик, несколько видоизменил вопрос: — Будешь приезжать чаще?
Алистер рассеянно погладил вялый мужской член.
— Чаще не получится.
— Почему? — Алистер сжал мягкий ствол. — Почему бы тебе вообще не вернуться в Англию? Сегодня не проблема вести дела удалённо.
— Сегодня и сексом можно заниматься удалённо.
Алистер убрал руку.
— Так вот бизнес — как секс. — Кристиан, перехватив строптивую «беглянку», вернул её обратно. — Удалённо не получится.
— Зачем тебе вообще этот бизнес? — Пальцы Алистера принялись лениво теребить встрепенувшийся член Кристиана. — Хочешь стать богаче королевы?
— А ты уверен, что я ещё не стал?
— Тогда тем более. — Пальцы Алистера сомкнулись вокруг члена Кристиана в кулак, и рука его задвигалась быстрее. — Почему бы тебе не передать дела управляющим и не наслаждаться жизнью?
Почувствовав прогресс, Алистер убрал руку и припал к члену ртом.
— Я и наслаждаюсь. — Пятерня Кристиана зарылась ему в волосы и задвигалась в такт. — Сполна.
Алистер поднял голову, выпустив член изо рта.
— Ах да, я забыл.
— Полная жизнь и наслаждение ею — вопрос личного выбора, мальчик. — Кристиан мягко нагнул растрёпанную голову обратно. — А не чьей-то благосклонности.
— Если любишь бизнес — возможно. — Губы Алистера обхватили набрякшую тугую головку.
— Как раз бизнес, как и любое другое дело, — рука Кристиана с силой надавила на затылок Алистера, — требует безоговорочной преданности и самоотдачи. Всё остальное — опционально. Когда найдёшь, что любишь, — поймёшь.
— Я уже нашёл. — Алистер, раскрыв рот и расслабив глотку, целиком заглотнул налитой член.
— Это невроз, мальчик, это пройдёт.
Алистер разомкнул губы, готовясь освободить рот для ответа. Но Кристиан, разгадав его намерения, схватил его за волосы, не давая сдвинуться с места, и, приподняв бёдра, толкнулся вперёд. Во рту и в паху Алистера пульсировало и распирало. И его контраргумент, ещё секунду назад казавшийся таким метким, вдруг потерял всякий смысл. Ум отключился, и Алистер, упустив нить дискуссии, полностью сосредоточился на более действенной аргументации.
В Уорр-хаус Алистер вернулся в понедельник в восемь утра. Наскоро переодевшись в школьную форму, он переложил из чемодана в рюкзак учебники и тетради с домашними заданиями и бросил взгляд на часы. До начала собрания, посвящённого морально-этическим вопросам, которое он выбрал в качестве альтернативы утренним религиозным проповедям в часовне, оставалось десять минут — он вполне ещё успевал позавтракать. Завтраком в отеле, где они с Кристианом останавливались, он без сожаления пожертвовал ради более вкусного «десерта» — «файв-о-клок-секса», как его называл Кристиан, — который только усилил чувство голода, и сейчас Алистер ощущал зверский аппетит. Подхватив рюкзак, он захлопнул дверь комнаты и, сбежав вниз по лестнице, почти нос к носу столкнулся с главой дома.
— А, мистер Уинфилд, — сказал тот вместо приветствия, преграждая ему путь. — Мне-то вы и нужны — я как раз поднимался к вам.
— Слушаю вас, мистер Кларк. — Алистер недовольно поморщился, напуская на себя вид занятого делами государственной важности лорда, которого лишь врождённые манеры удерживают от того, чтобы смахнуть с дороги досадливую мошку.
— Мистер Уинфилд, — начал глава дома, стараясь не смотреть Алистеру в глаза. — В прошлую субботу, во время ежевечернего обхода, я слышал из вашей комнаты шум непонятного происхождения.
— Непонятного? — Алистер выгнул тонкую бровь. — Хорошо, что этого не слышит лорд Кейм. Он наверняка решил бы, что в Итоне стремительно падает интеллектуальный уровень.
— Мистер Уинфилд. Ваше остроумие сравнится разве что с остроумием лорда Кейма. Я вам задал вопрос: откуда шум?
— Ума не приложу, — пожал плечами Алистер. — Меня навещал лорд Кейм. Возможно, мы слишком громко разговаривали — в общении он иногда бывает очень несдержан, знаете ли.
— Нет, не знаю. За всё время нашего с ним общения я за ним ни разу ничего подобного не замечал.
— Возможно, это потому, что с вами он не обсуждает темы, которые обсуждает со мной?
— Видимо, да, мистер Уинфилд.
— Ну, а теперь, когда мы выяснили это недоразумение, вы больше не будете возражать, если мы время от времени всё же будем немного… шуметь?
Алистер смотрел на главу дома с неприкрытой насмешкой. Глава дома отвёл взгляд.
— Как можно, мистер Уинфилд, — сказал он, уступая дорогу. — Желаю вам с лордом Кеймом приятных бесед.
Рейтинг: NC-17.
Жанр: детектив отношений, драма, романс.
Об истории: ориджинал, cайд-стори по вселенной «Саги о власти», диптих «Межвременье». История вторая. Первая история — здесь.
Размер: миди.
Статус: закончен.
Cаммари: юный баронет, могущественный лорд, коварный герцог, Итон и прочий гей-декаданс в современных аристократических декорациях.
От автора: началось всё с в шутку брошенной в комментах идеи цикла «Мальчики Кристиана Кейма». Читать дальше.Как известно, самые серьёзные проекты вырастают из того, что начиналось «в шутку». И вот 9 месяцев спустя — как символично! — у меня на руках
Первые две истории цикла я решила объединить в подцикл — диптих «Межвременье»: две взаимосвязанные, но автономные истории, действие в которых происходит параллельно. Два мира, два детства, два взгляда на одну ситуацию — и один «дудочник из Гамбурга», который всё это завертел и вокруг которого теперь всё вертится. Период действия — так называемое «Межвременье»: промежуток между ритуальным расставанием и окончательным воссоединением протагонистов «Саги о власти». Рекомендуемый порядок чтения: «Сага о власти» — «Забор и вишни» — «Открой глаза и забудь об Англии» — «Дудочник из Гамбурга», но это не принципиально, так как каждая история автономна, закончена и не является спойлером для других (зато проясняет во многом события, мотивы и мир в целом в последующих историях, если читать в предлагаемом порядке).
Soundtrack:
Часть 1. Итон.
Часть 1. Итон.
1.
Пятого сентября, в день открытия нового учебного года, на центральную улицу Итона въехал жёлтый «бентли».
— Который дом? — мужчина за рулём сбавил скорость.
— Уорр, — ответил пассажир, судя по виду — ученик колледжа.
Лимузин свернул у «Неопалимой купины» — старинного чугунного фонарного столба, излюбленного места встречи учащихся — на Коммон-лэйн и на развилке повернул направо. Проехав двести ярдов, он миновал открытые ворота с табличкой «Уорр-хаус» в конце аллеи слева и остановился у старинного трёхэтажного дома из светло-коричневого кирпича, который полностью соответствовал эстетическим идеалам Генриха VI, основателя колледжа: «Я желаю, чтобы здания Итона были просторны и обширны, сияли чистотой, поражали великолепием окон и сводов и чтобы не было в них излишеств, как то: всевозможной затейливой резьбы и лепнины».
С водительского места проворно выскочил эффектный темноволосый мужчина неопределённого возраста и, обойдя жёлтого монстра спереди, с лёгким поклоном распахнул переднюю дверцу.
— Прошу вас, сэр Алистер!
Из салона, приподняв полы длинного светлого плаща, вышел уже упомянутый пассажир и внимательным взглядом окинул двор. Видно, не найдя того, что искал — двор был пуст, — он досадливо нахмурился и направился к дому. Мужчина открыл багажник и подхватил два увесистых чемодана. Алистер придержал ему входную дверь, и вместе они поднялись на второй этаж.
Пока Алистер возился с ключами, дверь соседней комнаты отворилась, и оттуда вышел рослый огненно-рыжий парень, его ровесник.
— Привет, Уинфилд! — заулыбавшись во весь рот, он от души хлопнул соседа по спине и с интересом покосился на его спутника. — Твой отец?
— Нет, — небрежно ответил Алистер, вставляя в замок ключ, но на губах его мелькнула торжествующая улыбка. — Это лорд Кейм. Председатель правления нашего колледжа, если ты не в курсе.
— Простите, сэр… лорд Кейм, — залепетал вконец сконфуженный парень. — Разумеется, я знаю вас… то есть слышал о вас. Лично… не имел чести… — Его конопатое лицо, и без того с вечным румянцем на полщеки, залила краска до корней волос.
— Это мой друг, Йен Маккой. Мы учимся в одном блоке, — представил его Алистер, явно довольный произведённым эффектом. Он был уверен, что замешательство друга вызвано не столько внезапным появлением одного из самых влиятельных людей колледжа, сколько фактом его, Алистера, знакомства с ним.
— Ну вот и познакомимся, сэр, — улыбнулся лорд Кейм и, опустив на пол чемоданы, пожал руку парню.
***
— А ты в каком доме жил, когда учился здесь? — спросил Алистер, когда Йен ушёл и они с Кристианом остались в его комнате одни.
— В Коттон-холле.
— Так это совсем рядом! Давай прогуляемся.
— Даже не знаю, имеет ли смысл пугать местное население своим внезапным появлением, — рассмеялся Кристиан.
— Профилактика ещё никому не повредила, — усмехнулся Алистер.
Они спустились вниз и вышли на улицу. Кристиан с видом старожила уверенно направился к переходу Джуди. Алистер не двинулся с места.
— Вам бы всё по закоулкам шастать, лорд Кейм.
— Это самый близкий путь, сэр Алистер, — ухмыльнулся Кристиан, и ухмылка эта, полная некоего жизненного опыта и житейской проницательности, Алистеру очень не понравилась — похоже, Кристиан раскусил его замысел. Но он тут же отогнал досаду прочь — для него эта прогулка была жизненно важной, и отступаться от своего Алистер не собирался.
— Мы собирались прогуляться, лорд Кейм, — невозмутимо сказал он. — Как приличные джентльмены. — И, подхватив Кристиана под локоть, он решительно свернул на Коммон-лэйн.
Дойдя до «Неопалимой купины», Алистер внутренне возликовал: навстречу им из школьного двора выходила толпа празднично одетых леди и джентльменов, возглавляемая белоснежно-седым и немного сутулым человеком с пышными усами — директором колледжа. Алистер мысленно поздравил себя с отличными аналитическими способностями и прекрасным тайм-менеджментом вкупе с развитой интуицией — он идеально рассчитал время: через пять минут в часовне колледжа начиналась приветственная речь директора для родителей первогодков, куда, собственно, и направлялось собрание.
— Лорд Кейм! — директор, заметив председателя правления, тут же отделился от сопровождаемых гостей и бросился ему навстречу. — Какая приятная неожиданность! Я не знал о вашем приезде.
— Не волнуйтесь, мистер Льюис. Я здесь с частным визитом. Помогал разместиться вашему лучшему ученику.
Директор бросил беглый взгляд на Алистера, которого, казалось, заметил только сейчас, и на его лице мелькнуло недоумение, которое он тут же умело скрыл. Растерянность директора от Кристиана не укрылась.
— Это сэр Алистер Уинфилд, — сказал он. — Лучший ученик блока D по итогам прошлого года.
— Ах да, разумеется, я знаю сэра Алистера. По его работам.
Алистер вспыхнул. В колледже учились тысяча триста учеников и работали почти две сотни учителей, не говоря уже о прочем административно-обслуживающем персонале, но он был уверен, что забывчивость директора вызвана отнюдь не плохой памятью на лица, а недостаточно хорошей родословной Алистера.
— Таких учеников следовало бы знать в лицо, господин директор, — заметил Кристиан. Алистер расправил плечи и вскинул подбородок.
— Можете быть уверены, лорд Кейм. Теперь я его точно не забуду, — поспешил заверить директор и, чтобы замять неловкость, обратился к Алистеру, меняя тему: — Как разместились, сэр?
— Превосходно, сэр, — улыбнулся Алистер. — Разве может что-то пойти не так, если в этом задействован лорд Кейм?
Мужчины рассмеялись.
— Извините, лорд Кейм, — покаянно улыбнулся директор, кивая в сторону родителей, сгрудившихся у входа в часовню, и явно радуясь столь удачному предлогу. — Меня ждут.
— Да, разумеется, мистер Льюис. Не станем вас больше задерживать.
В повседневную жизнь Итона Кристиан не вмешивался — он предпочитал роль закулисного демиурга, не без оснований полагая, что вековые традиции сделают всё за него. Главное — правильно подобрать хранителей традиций. С этим тоже проблем не было: каждая новая учительская или административная кандидатура или новое назначение уже существующего сотрудника подлежали утверждению правлением школы, председателем которого был Кристиан. Впрочем, имелась и другая причина его отстранённости от итонских дел — гимназия в Вольдорф-Ольштедте, его любимица, делавшая первые робкие шаги и нуждавшаяся в безраздельном родительском внимании.
Лорд Кейм, председатель правления Итона, был строгим отцом, который вечно отсутствовал, но без ведома которого нельзя было сменить даже поставщика молока. Для детей, учеников школы, он был богом: никто его не видел, но его незримое присутствие все чувствовали и знали, что за хорошее поведение их ждёт награда, а за плохое — наказание. Мистер Льюис, директор школы, был заботливой матерью, на которой держится весь дом, но которая без согласия мужа не может купить даже занавески для кухни. Итон был старшим взрослым сыном, воспитанным как надо и в состоянии сам о себе позаботиться. Гимназия была его младшей сестрёнкой, папиной дочкой, в которой тот души не чаял и посвящал ей всего себя без остатка.
Открытие нового учебного года и торжественная речь для родителей первогодков традиционно были прерогативой директора школы, и Кристиан не собирался нарушать традиции, создавая тем самым прецедент для подрыва гораздо более важных устоев. Так что его сегодняшнее, нежданное и внеплановое, появление должно было вызвать немалый переполох, что, по мнению Алистера, уже само по себе было приятным побочным эффектом. Однако главной целью, которую он преследовал, «выгуливая» Кристиана на виду у всей школы, было недвусмысленно заявить о своём новом статусе, как ученикам, так и учителям.
— Ну что, сэр Алистер, мы можем возвращаться? — спросил Кристиан, едва они распрощались с директором. Кристиан опять ухмылялся, но теперь это не имело никакого значения.
— Мы же собирались в Коттон-холл, — с невозмутимым видом напомнил Алистер.
— Ах да, действительно.
И они повернули на Итон-Хай-стрит.
***
— А ты не говорил, что у вашей семьи такие крутые знакомства, — заметил Маккой, когда Алистер, проводив Кристиана, вернулся в дом.
— Не у семьи. У меня.
2.
Алистер схватил телефон и, даже не взглянув на дисплей, тут же принял вызов. «Привет, Кристиан!» — пытаясь одновременно сохранить загадочное выражение лица и сдержать рвущуюся наружу радость, он вскочил на ноги и торопливо направился к выходу из общей комнаты Уорр-хауса, в которой его обитатели обычно собирались по вечерам. Его сопровождала добрая дюжина заинтригованных мальчишеских взглядов. Мобильные телефоны только начинали своё триумфальное шествие по земле, но среди сливок общества и их отпрысков они уже давно были неотъемлемой частью повседневного обихода. Не техническая новинка изумила однокашников Алистера, а её использование им: за три года совместной учёбы Алистеру Уинфилду никто никогда не звонил. У многих даже закрадывалось подозрение, а есть ли у него телефон вообще. Всё изменилось после возвращения Алистера с летних каникул. Теперь каждый вечер, едва из его кармана раздавалась приглушённая мелодичная трель звонка, он выбегал из комнаты и возвращался только через час, а то и позже. Чаще же не возвращался вообще.
— Эй, Уинфилд, — перехватил его Йен, когда полчаса спустя Алистер спрыгнул с подоконника в коридоре, закончив разговор. — Подружку себе завёл, что ли?
— Бери выше, Маккой, — загадочно ухмыльнулся Алистер. Маккой затолкал его в свою комнату и усадил на кровать.
— Колись давай. Ты с кем-то встречаешься?
— Угу. — Алистер, откинувшись на локти, многозначительно прищурился. — Но не с подружкой.
— А с кем тогда? С мужиком, что ли?
Маккой нервно хохотнул.
— Нет. — Алистер выдержал красноречивую паузу. — С лордом.
Маккой присвистнул.
— А лордова фамилия, случайно, не Кейм? — бросил он пробный камушек. Алистер мысленно пожал себе руку. Тонкая работа: никакого открытого хвастовства, никаких раскрытых карт, намёк здесь, небрежно обронённое слово там — и безупречно отлаженная итонская аналитическо-сплетническая машина заработала на полную катушку, перемалывая крошечные зёрна информации в отборную муку догадок.
— Да, — довольно улыбнулся Алистер. — Но не думаю, что это случайность.
— Кру-у-у-то, — протянул Маккой. — Тебе теперь к занятиям вообще можно не готовиться. Про экзамены я молчу.
— Как бы не так, — фыркнул Алистер. — Я теперь каждые выходные экзамены сдаю. Он очень любит потрепаться о высоких и умных материях. Особенно в постели. Мне кажется, его это заводит.
— Всегда подозревал, что наше руководство — извращенцы, — сказал Йен и заговорщически подмигнул: — И как лорд?
Алистер улёгся поперёк кровати и, заложив руки за голову, мечтательно уставился в потолок:
— Охуенно.
— Подробности, Уинфилд, подробности. — Маккой криво ухмыльнулся и, плюхнувшись рядом, пихнул его локтем в бок. — У вас с ним всё… по-взрослому?
— Взрослее не бывает. — Алистер, с видом бывалого плейбоя, принялся смачно делиться опытом, а Маккой, который неизменно строил из себя многоопытного эксперта в «этом вопросе», теперь жадно глотал мельчайшие крохи реальных сведений «с полей». Главенство в отношениях бесспорно перешло к Алистеру, и не сказать, чтобы ему это не нравилось. К тому же, был ещё один немаловажный момент. Маккой был знатным сплетником и единственным каналом, по которому к Алистеру стекались школьные слухи. Пора было запустить поток в обратную сторону.
— Ну вот видишь, — глупо гоготнул Йен, — а мне ты не хотел давать.
От откровенных разговоров лицо его раскраснелось, и под пряжкой ремня подозрительно топорщилось.
— Думаю, не дождись я лорда и дай тебе, я бы основательно в этом разочаровался.
— А может… — Йен провёл пальцем по обнажившейся полоске живота Алистера, вызвав у того щекотку, — проведём научный эксперимент? Ну, чисто, чтобы ты убедился? Вдруг окажется, что я не хуже лорда?
Алистер шлёпнул ладонью по наглому пальцу.
— Свой шанс ты упустил, Маккой, — сказал он, поднимаясь на ноги. На лице его играла торжествующая улыбка. — Надо было дать мне, когда я хотел.
Они уже около года были друг к другу неравнодушны, но дальше поцелуев и осторожных ласк дело не заходило. Не потому, что они боялись. Более того, оба этого хотели. Но каждый опасался подвоха, каждому казалось, что для другого это в шутку и понарошку, и стоит только уступить, как другой тут же получит над ним власть, а то и просто посмеётся. Не желая остаться в дураках, никто не соглашался пойти на уступки. В школьных кулуарах из поколения в поколение передавался миф, что известное высказывание герцога Веллингтона на самом деле гласило: «Победа в битве при Ватерлоо была одержана в спальнях Итона», но викторианская цензура «спальни» заменила «игровыми площадками». Каждый итонец грезил о своём собственном Ватерлоо и не желал проигрывать нигде и ни в чём. Даже в спальне. Особенно в спальне.
В закрытом Итоне учились около тысячи трёхсот мальчиков. Выбор не то чтобы маленький, но и не особо большой. Все флиртовали со всеми — традиции в Итоне были очень сильны. И почти для всех это была просто игра. Найти напарника для совместных занятий «спортом» труда не составляло. Проблемой было найти партнёра для отношений. Алистер был одним из немногих, для кого это было зовом природы, а не данью традициям или моде. К тому же, несмотря на юный возраст, он уже догадывался, что половым путём передаются вещи гораздо более страшные, чем банальный триппер, — слабость характера, ведущая к параличу воли и жизненной импотенции, — и к партнёрству подобного рода выдвигал весьма серьёзные требования, которые сверстники вряд ли могли удовлетворить.
Это и стало для него точкой невозврата. Пока они с Маккоем препирались, кому первому брать и давать, лорд Кейм просто опустился на колени и без лишних слов показал мастер-класс. И стоило только горячим и властным мужским губам сомкнуться вокруг его естества, как Алистер почувствовал, что его самого засасывает в жаркую и влажную воронку.
***
Перед отъездом в Итон каждый ученик из «хорошей семьи» среди прочих родительских напутствий получал подробные наставления, с кем дружить. Не то чтобы в этом была необходимость — обычная родительская перестраховка: мальчики в тринадцать лет обычно уже хорошо представляют себе, что к чему и кто есть кто, и относятся к подобным вещам с гораздо большим пониманием и лояльностью, чем в начальной школе. К этим годам они уже обрастали собственным кругом друзей, состоявшим из проверенных и одобренных детей друзей родителей, и в частных школах, куда они обычно переходили своими устоявшимися компаниями, мало что менялось. Негласное правило высшего света, аристократического и делового, гласило: «Главная ценность привилегированного образования — не знания, а знакомства». Пять лет в тесном закрытом обществе «своих» призваны были укрепить и продолжить между отпрысками богатых и влиятельных семей те отношения, которые связывали их родителей. Самым ценным наследием были связи, позволявшие сохранять и приумножать наследство материальное.
Впрочем, об учёбе тоже не следовало забывать: мальчиков из «хороших семей» пичкали деловодством по той же причине, по которой юных леди мордовали домоводством: будущая хозяйка дома должна была быть в состоянии проконтролировать собственную прислугу, а будущий хозяин заводов, газет, пароходов — свой умный и высокообразованный совет директоров. К немногочисленной прослойке «чужих» — одарённых стипендиатов из простых и бедных семей — мальчикам из высшего общества полагалось присматриваться и одарять достойных вниманием и благосклонностью, выдерживая при этом дистанцию, — это была их будущая прислуга: адвокаты, управляющие и прочие «правые руки».
Трагедия Алистера Уинфилда заключалась в том, что он не вписывался ни в одну из устоявшихся в школе каст. Его отец, помешанный на охоте эксцентричный барон, вёл замкнутый образ жизни в деревне, нигде не работал, жил на доходы с капитала и, следовательно, не имел ни влияния, ни значения. В свете он вызывал лишь снисходительные смешки — среди тех, кто о нём вообще слышал, а таковых было немного. Баронов Четвудов старая потомственная аристократия дружно презирала с момента их появления, когда в середине девятнадцатого века прапрадед Алистера со стороны отца, ушлый пронырливый делец, сделал состояние на южноафриканских алмазных копьях и купил титул баронета, а затем и барона. Впрочем, сейчас, полтора столетия спустя, деньги значили гораздо больше, чем титул. Но тут-то и крылась вторая беда.
Деньги в Итоне были не преимуществом, а стартовым условием для допуска к игре. Деньгами здесь никого не удивишь. Тем более что и в этом отношении Уинфилды ничем не выделялись. Доходов с алмазных рудников хватало на содержание конюшен и охотничьих угодий для отца, ежесезонное обновление гардероба для матери и оплату частной школы для Алистера. Но их явно недоставало для приобретения по-настоящему важных вещей — например, дружбы с принцем Гарри из параллельного класса или хотя бы с кем-то из его свиты. В тесном закрытом мирке привилегированной школы для мальчиков каждый был звездой в той мере, в какой его родители были звёздами в мире реальном.
Алистер осознал это уже в первый день в Итоне, когда на торжественном открытии нового учебного года увидел родителей своих будущих одноклассников. Важные, холёные, лощёные, они излучали власть и могущество. Большинство из них давным-давно знало друг друга, многие ещё со времён собственной учёбы здесь, так что родительское собрание больше походило на встречу выпускников. Отцы радушно пожимали друг другу руки, матери целовали воздух у бриллиантовых серёжек подруг, и все вместе тут же стихийно собирались устоявшимися компаниями, оживлённо болтая со старыми друзьями и деловыми партнёрами, попутно непринуждённо заводя новых. Дети этих уверенных влиятельных людей, маленькие, но точные их копии, так же естественно — им было с кого брать пример, им было у кого учиться — сбивались в собственные стаи, и уже к концу первого учебного дня были заложены основы будущих школьных альянсов.
Суматоха стояла знатная, в прямом смысле: среди мальчиков, поступивших в этот год в Итон, был принц Гарри; здесь же учился и его старший брат, принц Уильям. Школьный двор заполонили члены королевской семьи во главе с принцем Чарльзом и представители прессы. Последних, помимо статуса высокородных учеников, привлекла сюда не утихшая до сих пор шумиха вокруг их покойной матери, принцессы Дианы, погибшей год назад, — это именно она настояла на том, чтобы мальчики учились в Итоне. Желание покойной превратили в отличный инфоповод, и сейчас всё внимание было приковано к самым известным и знатным ученикам школы.
До Уинфилдов и их сына здесь никому не было дела. Родители Алистера, как и в обычной жизни, держались в сторонке: неуклюжий грузный отец с угрюмым видом молчал, даже не пытаясь хоть с кем-нибудь познакомиться, а обычно гордая мама так неестественно улыбалась и заискивала перед «светом», что отпугивала даже тех, кто сами проявляли к ней интерес. Алистер, пылая от стыда и унижения, тоже стоял истуканом, не зная, куда себя деть, и больше всего на свете желая умереть прямо здесь и сейчас.
***
Алистер с пелёнок привык быть в центре внимания, причём по праву рождения — ему даже в голову не приходило, что внимание это надо завоёвывать и заслуживать.
Мама в нём души не чаяла. Будучи единственной дочерью рыцаря с пышной родословной, но скромным состоянием, она преклонялась перед высшим обществом и, выходя замуж за барона, мечтала блистать на светских раутах и приёмах в Букингемском дворце, а не на ежегодных балах местного охотничьего клуба. Потеряв надежду на реализацию собственных амбиций, она всё своё неутолённое честолюбие направила на своего «маленького принца». Мама с гордостью и упоением рассказывала семейные истории и легенды о былых временах и своих знаменитых предках, прививая сыну пиетет перед благородным происхождением и высоким титулом. В подсознание Алистера методично вбивалась мысль о том, что он должен вернуть своему роду былое величие. Мамины рассказы заменяли Алистеру сказки и мечты. От этих рассказов сердце Алистера сладко замирало и тревожно билось: какое прекрасное будущее его ждёт и как он, такой маленький, с этим справится?
Отец, потомок нуворишей, сам не получил приличествующего его положению образования и не видел необходимости в нём для сына — уверенный, что доходов с капитала хватит не только ему, но и внукам, он отдал Алистера в начальную школу в деревне рядом с поместьем. Учителя в школе сдували с юного баронета пылинки — то, что у них учился сын лорда Четвуда, очень поднимало престиж школы, да и регулярные щедрые пожертвования барона делали своё дело. Маленький сэр Алистер был школьной звездой — все хотели с ним дружить, все из кожи вон лезли, чтобы завоевать его расположение. Мать, в отличие от отца получившая превосходное образование в частной школе, обладая избытком свободного времени и не желая мириться с той «дырой», в которую мужлан-муж запихнул единственного сына, регулярно занималась с ним дополнительно, так что, помимо происхождения и родительского положения, Алистер вполне заслуженно пользовался признанием среди учителей и одноклассников как лучший ученик. Алистер привык, что за него борются, а он лишь выбирает, кого осчастливить своей благосклонностью.
Когда возник вопрос о средней школе, мама поставила вопрос ребром и настояла на том, чтобы отправить сына в Итон, и Алистер знал, что будет благодарен ей за это до конца жизни. Равно как и за утончённое телосложение и аристократичные черты лица — мать хоть и принадлежала к низшему дворянству, но родословную вела от средневековых английских эрлов.
В Итоне мир тринадцатилетнего Алистера рухнул. Алистер не был глуп. Он был слеп, но внезапно прозрел. Он понял две вещи: мама лгала — семья их ничем не примечательна, а сам он никакой не особенный; деньги и титул сами по себе не значат ничего.
Глубоко внутри Алистер был убеждён в привитой матерью собственной исключительности и основанном на ней праве на самое лучшее. Действительность же упорно отказывалась соответствовать его притязаниям, а сам Алистер не чувствовал в себе достаточной силы, чтобы прогнуть её под себя: под ногами у него не было опоры, а за спиной — защиты. Раздираемый манией величия и комплексом неполноценности, он избегал соучеников. Одни, стипендиаты из простых и бедных семей, были недостаточно хороши, чтобы снизойти до них, а другие, сыновья пэров, министров и деловых магнатов — все те, кто были интересны Алистеру, но дружно и упорно не замечали его, — слишком хороши, чтобы осмелиться искать их общества: каждый судит по себе, и Алистеру казалось, что дети сильных мира сего априори будут относиться к нему так, как он сам относился к по-настоящему бедным и безродным. Алистер сторонился сверстников, а когда они отвечали ему тем же, воспринимал это как подтверждение своей никчёмности.
И Алистер остался один. Вернее, с Маккоем, который стал его лучшим, или, если уж быть совсем точным, единственным другом. Маккой был таким же неудачником — сыном «простого миллионера». Доходы его отца, младшего партнёра в крупной лондонской адвокатской конторе, позволяли дать единственному сыну приличное образование, но их явно недоставало, чтобы подружиться с детьми тех, на кого работал его отец. Оба оказались вне итонской иерархии: от низов ушли, а до верхов не дошли. Это и сблизило их.
Вернуть свой потерянный детский рай, в котором всё вертелось вокруг него, превратилось для юного Алистера в идею фикс. Он им всем ещё покажет, и все они ещё пожалеют.
Рассчитывать юному баронету было не на кого, и все свои силы он бросил на то немногое, что было подвластно ему уже сейчас, — внешность и учёбу.
Начал он с жёсткой диеты: самоконтроль — признак благородного сословия, и вершина его — самоограничение в еде. Потребность в пище — основной инстинкт, и справиться с ним может только тот, у кого благополучие пропечаталось на подсознательном уровне. А для этого необходимо, чтобы как минимум три предыдущих поколения предков не испытывали страха голода.
«Худоба — признак породы», — говорила мама. Алистер, пытливо разглядывая в зеркале результат, был полностью с этим согласен.
Щёки запали, ещё больше подчеркнув выпирающие скулы и тонкие черты узкого треугольного лица. На истончившейся до полупрозрачности коже выделялись бледно-голубые прожилки вен, придавая ей ещё большую бледность. Плоский впалый живот эффектно подчёркивал изысканный неброский шик эксклюзивных ремней от «Hermes».
Образ утончённого потомственного аристократа, который он тщательно культивировал, дополняли отращённые до середины шеи светлые волнистые волосы. Причёска, делавшая его похожим на пажа, ему невероятно шла. Отращивал Алистер волосы исключительно для красоты, но у его новой причёски неожиданно обнаружилось очень приятное побочное действие. Стоило только чуть опустить голову, как волосы закрывали глаза и половину лица. От вечного неудобства спасало только одно — постоянно держать голову высоко поднятой, а это, как скоро выяснил Алистер, придавало ему очень гордый вид. Стоило только на мгновение ослабить самоконтроль — и шёлковая завеса перед глазами тут же напоминала ему об этом, и Алистер мгновенно возвращал её назад резким движением гордо посаженной головы. И вот тут-то проявлялся ещё один приятный побочный эффект — этот жест был настолько задорным и так ему шёл, что волосы стоило отрастить уже ради одной возможности их столь эффектно откидывать.
С одеждой было сложнее. Итонский колледж, будучи одной из старейших и престижнейших средних школ Англии, славился своими традициями. Важной частью этих вековых традиций была школьная форма: чёрная визитка с длинными фалдами, прозванная из-за них «хвостами», жилет, галстук, брюки в тонкую полоску, белая рубашка и крахмальный воротник. О том, что носили его сверстники «в миру», Алистер имел весьма отвлечённое представление. Чувствуя себя абсолютно беспомощным в мире моды, он и вне школы отдавал предпочтение проверенному временем безликому классическому стилю прилежного колледж-боя из хорошей семьи.
Будучи не в меру честолюбивым юношей, который не находил выхода своему тщеславию, Алистер полностью сосредоточился на учёбе — благо отсутствие закадычных дружков и наличие амбиций, ума и способностей, особенно к гуманитарным наукам, этому всецело способствовало, равно как и рано проснувшаяся сексуальность, которую надо было как-то сублимировать.
Алистер неизменно входил в тройку лучших учеников своего блока. Алистер виртуозно обращался с ложкой для грейпфрута и вилкой для омаров. Алистер прекрасно разбирался в искусстве и владел латынью в совершенстве. Но для настоящего успеха в жизни этого было мало. Нужен был ещё некий таинственный компонент, определения которому Алистер, в силу возраста и нехватки опыта, не мог дать, но который решал всё, — характер, внутренний стержень, а с этим были проблемы. Потому что это или наследуется, или воспитывается. Отец не дал ему ни того ни другого.
И Алистер, помня то незабываемое впечатление, которое на него произвели родители одноклассников в первый итонский день, с маниакальной одержимостью начал присматриваться ко всем мало-мальски видным мужчинам — благо в Итоне в них недостатка не было: родители учеников, руководство школы и многочисленные почётные гости, — пытаясь разгадать их секрет. Пытливый взгляд исследователя жадно ловил жесты, взгляды и манеру держаться. Алистер часами вертелся перед зеркалом, пытаясь воспроизвести и закрепить урванные украдкой символы чужого успеха — поворот головы, улыбку, выражение лица.
Не проходило и дня, чтобы он не предавался фантазиям, воображая себе, что привлёкший его внимание мужчина — его близкий влиятельный родственник, друг семьи или — самая сладкая фантазия! — его собственный друг. И в минуты депрессии, слабости, грусти, которыми так изобилует жизнь любого подростка, Алистер находил утешение, упиваясь своим триумфальным реваншем, в красках и деталях представляя себе, как он появляется в школе в обществе подобного человека.
Алистер настолько сросся со своими детскими фантазиями, что и сам не заметил, как они превратились в совсем не детские. Просто однажды, после особо сильного приступа отчаяния и одиночества, он долго не мог уснуть. Не помог даже яркий воображаемый променад с ярким воображаемым другом на глазах всего Итона. Алистеру было так плохо, что он сам не заметил, как они с другом перенеслись с Хай-стрит к нему в комнату. Друг лежал рядом, умный, сильный, всё понимающий, — Алистер чувствовал его дыхание и тепло его тела. С ним было спокойно и волнующе одновременно. Ощущение присутствия было столь сильным, что Алистера окатило жаркой волной, будто рядом действительно кто-то лежал, живой и горячий. Начав задыхаться, Алистер откинул одеяло и открыл окно, но легче не стало. Он весь пульсировал и дрожал — жар исходил от него самого. Алистер вернулся в кровать и прикрыл глаза. Руки инстинктивно потянулись к источнику жара, и Алистер уже и сам не понимал, чьи это руки — его или «друга». В ту ночь он так и не уснул. Будучи далеко не глупым, Алистер быстро сообразил, что это было, и осознание своей истинной природы вызвало в нём не потрясение, а облегчение. «И очень хорошо, — думал он, с остервенением застирывая простыню, прежде чем отдать её в прачечную. — Просто прекрасно! Это решает все вопросы».
Усердная работа над собой принесла плоды. На Алистера начали обращать внимание. Но сверстники и даже старшие парни его уже не привлекали — между лестным, но двусмысленным титулом «итонской тартинки» и сомнительной славой «итонской подстилки» была очень тонкая грань, а Алистер хотел, чтобы им восхищались, а не презирали. К тому же, альянс с теми, кто сами только начинали свой путь, пусть и в весьма привилегированных стартовых условиях, больше не казался ему такой уж соблазнительной идеей. Из грязи в князи — это слишком вульгарно. Безупречная карьера: из закрытой привилегированной школы для мальчиков — в закрытый элитарный мужской мир. Алистеру нужен был — он не любил слово «покровитель» — старший друг, наставник, проводник в высшее общество, знающий все ходы и выходы и способный кратчайшими путями в кратчайшие сроки провести его на вершину.
Мама чахла в деревенской глуши и теряла вкус к жизни, а вместе с ней — и к еде. Ушла она тихо и незаметно, как и жила, когда Алистеру исполнилось пятнадцать. И Алистер лишился единственного союзника. Мать презирала отца, Алистер это чувствовал и в глубине души был с нею солидарен, хотя они ни разу не обменялись даже намёком на это. Они были молчаливыми заговорщиками, и общая тайна сближала даже больше, чем кровные узы. Алистер был уже достаточно взрослым, чтобы не питать иллюзий насчёт отца. Отец у него имелся лишь номинально — как биологический производитель: он дал ему жизнь, но никак не помогал в ней продвинуться. Алистер же считал, что отец — это не тот, кто сделал сына, а тот, кто сделал из сына мужчину. Да и разница в возрасте взаимопониманию не способствовала: Алистер родился, когда отцу исполнилось пятьдесят.
Стыдно признаться, но Алистер стыдился отца. И апогея этот жгучий стыд достиг, когда он впервые увидел отца рядом с их легендарным соседом. Его оглушило то мощное сочетание секса, харизмы и власти, которое излучал этот породистый лорд без возраста, живое воплощение лучших черт его детского воображаемого друга. И всё то надменное высокомерие, которое Алистер так прилежно культивировал три года в Итоне, испарилось без следа под обжигающим иронично-насмешливым взглядом умных и проницательных мужских глаз. Глаза эти раздевали, и тело, и душу, и его самые сладкие и смелые фантазии даже в подмётки не годились тому, что он чувствовал наяву в присутствии этого самоуверенного лорда. Кровь отхлынула, образуя в теле и мыслях вакуум, чтобы тут же, с утроенной силой, накатить прибойной волной обратно, захлёстывая его с головой и стремительно собираясь там, где в ней больше всего нуждались. В тот момент Алистер и сам не смог бы сказать, чего он хотел больше: стать таким, как лорд Кейм, или самого лорда Кейма. Единственное, чего он в тот момент стыдился, была полная потеря самоконтроля, из-за которой он не мог подать себя во всей своей красе, и, как следствие, панический страх, что лорд Кейм примет его за деревенского дурачка — достойного сына своего отца.
Получив предельно откровенное предложение Кристиана, Алистер не долго думал. После той первой ночи с воображаемым другом он знал, чем привлечь и удержать друга реального — так необходимого ему покровителя и наставника. Он бросился в омут с головой и ни минуты об этом не жалел. Лорд Кейм был идеальным решением: у него было высокое положение в обществе, как деловом, так и аристократическом; у него имелись деньги и титул; он обладал настоящей властью, и формальной, и персональной. И лорд Кейм был настоящим лордом — у него было главное: харизма и характер.
В детстве мама, как мантру, повторяла, что «такой умный и красивый мальчик непременно женится на принцессе, не меньше». К счастью, цинично усмехался Алистер, собирая чемодан в Лондон, для умных и красивых мальчиков выбор принцессами не ограничивается.
***
Кристиан принялся за него с первой минуты. И делал это очень тактично.
Поезд прибыл на вокзал Паддингтон точно по расписанию — в половине девятого.
Побросав вещи Алистера на заднее сиденье своего штучного канареечно-жёлтого «бентли», Кристиан повёз его в «Савой», где забронировал ему и себе номера. После завтрака, окинув Алистера внимательным взглядом профессионального Пигмалиона, он задержал глаза на его серой в разноцветных ромбах безрукавке и сказал, что собирается посвятить этот день шопингу, после чего спросил, не желает ли Алистер составить ему компанию. Вопрос, конечно, был риторическим.
Рейд по эксклюзивным бутикам Бонд-стрит принёс Кристиану шёлковый шейный платок, а Алистеру — полное обновление гардероба, начиная ботинками ручного пошива и заканчивая платиновыми дизайнерскими запонками.
В каждом магазине всё начиналось с того, что Кристиан набирал ворох рубашек, галстуков или брюк и с видом заправского фэшионисты принимался вертеться перед зеркалами, после чего с неизменным сожалением констатировал: «Нет, мне это не идёт». По мнению Алистера, лорд Кейм был из той редкой породы людей, которым шло решительно всё, потому что не одежда их красит, а они сами способны украсить собой что угодно, и он, стесняясь и смущаясь, неловко и сбивчиво пытался убедить не то мнительного, не то кокетничающего Кристиана в его неотразимости. Кристиан оставался непреклонным.
— Я немного шопоголик, — отвечал он со стыдливой улыбкой, будто признавался в тайном пороке, пропуская комплименты мимо ушей. — Когда вижу отличную вещь, не могу удержаться от покупки, даже если знаю, что носить не буду. Поэтому предлагаю компромисс — давай возьмём её тебе. И моя нездоровая страсть будет удовлетворена, и вещь без дела пылиться не будет.
На это возразить было нечего, и Алистер отправлялся в примерочную. И замирал в неверии, когда скучный прилизанный колледж-бой на глазах превращался в стильного и сексапильного плейбоя. Затаив дыхание, краснея и смущаясь такой переменой, он показывался Кристиану и в ответ неизменно слышал: «Видишь, как этот покрой подчёркивает стройность твоей фигуры? Заметил, как заиграли твои глаза с таким галстуком? Чувствуешь, как возрастает самооценка в таких ботинках?» Алистер видел, замечал и чувствовал.
Под конец Кристиан настолько воодушевился одним льняным костюмом и тонкой батистовой рубашкой к нему, что попросил Алистера не снимать их, а продавца — срезать этикетки прямо на нём. Расплатившись, он подхватил пакеты с покупками и направился к выходу, совершенно забыв об одежде, в которой Алистер пришёл. Алистер не забыл, но напоминать не стал — он был достаточно сообразительным, чтобы понимать намёки с полуслова, особенно такие прозрачные, — и был благодарен Кристиану за эту деликатность даже больше, чем за столь неожиданные и щедрые подарки. Эта тактичность проявлялась везде и во всём. И прежде всего — в постели.
— Ты очень чувственный, мальчик, — говорил ему Кристиан. — Из тебя получится превосходный любовник. Всё, что тебе для этого надо, — просто расслабиться и отпустить себя на свободу.
Впрочем, словами Кристиан выражал разве что комплименты, всё остальное он объяснял губами, руками и языком. Алистер жадно ловил новые тайные знания и с пылом и рвением отличника тут же принимался воплощать их на практике. Это было несложно: достаточно было представить Кристиана королём, а себя — его фаворитом, блистательным герцогом или маркизом, и генетическая память потомственного аристократа всё остальное довершала сама.
— Relax… Unwind… — шептал ему король на ухо, пока его пальцы настойчиво и бесстыже ласкали его. — Let it out… Let it in…
Алистер обычно прерывал эти ласки в полуготовности, сам решительно поворачиваясь на живот, — ему нравилось, чтобы было немного больно: всё то новое, так стремительно ворвавшееся в его жизнь, было настолько восхитительным и неправдоподобным, что боль оставалась единственной связью с реальностью — подтверждением того, что это ему не снится.
Впрочем, эти ухищрения вскоре отпали за ненадобностью, потому что Кристиан причинил ему боль гораздо более сильную, чем физическая.
…Значит, всё это было притворством и ложью, желанием расшевелить и подбодрить его. А когда Кристиан окончательно убедился в том, что он безнадёжен, решил сказать правду. Значит, он не только никчёмная личность, но и никудышный любовник, раз Кристиан не видит для себя другого выхода, кроме как завести нормального любовника на стороне. И при этом ему хватает благородства и великодушия, чтобы не бросить его. Это было так унизительно, что Алистер лишился дара речи. Кристиан со свойственным ему тактом удалился, оставив его наедине.
Полчаса спустя Алистер нашёл его в баре и, не глядя в глаза, глухо сказал: «Я согласен». Они были вместе всего две недели, но Алистер уже не мог представить себе жизни без Кристиана. Этого следовало ожидать — этот мужчина слишком хорош для него, и раз Алистер не может удовлетворить его в главном, будет только справедливо, если Кристиан получит это от тех, кто в состоянии ему это дать. А рано или поздно он, Алистер, научится — это не может быть сложнее греческого или даже физики. Главное — не потерять Кристиана.
***
Кристиан исправно его навещал. При наличии частного самолёта это не было проблемой: из Гамбурга в Лондон всего полтора часа лёту, а из Хитроу в Итон — и вовсе каких-нибудь двадцать минут. Обычно Кристиан заезжал за ним в субботу после занятий, и они вместе куда-нибудь отправлялись: на светские рауты, деловые обеды, богемные вечеринки или модные тусовки. Игра под названием «жизнь» началась, и Алистер усердно постигал её правила, впитывая, как губка, жесты, улыбки и фразы-пароли.
В этот раз Кристиан припозднился, и теперь, даже не присаживаясь, ждал у порога, пока Алистер пыхтел над забитым до отказа чемоданом, пытаясь втиснуть в него толстый учебник по истории искусств, контрольная по которой была в понедельник первым уроком, и клюшки для гольфа, в который они собирались завтра играть. Задача усложнялась тем, что мысли и движения его от присутствия и близости Кристиана путались. Наконец молния натужно поддалась, и Кристиан нетерпеливо ступил вперёд, чтобы взять чемодан. Алистер мягко отвёл его руку.
— Ты не хочешь… задержаться немного? — Юношеские пальцы коснулись мужских боков.
— Что, прямо здесь? — Широкие мужские ладони перехватили тонкие мальчишеские запястья. — А вы затейник, сэр Алистер.
— А вы никогда не хулиганили, когда учились здесь, лорд Кейм? — Юношеское бедро потёрлось о мужскую ширинку.
— Так — нет. — Мужские руки отпустили запястья и сжали мальчишеские ягодицы.
— Значит, самое время наверстать. — Юношеские руки, получив свободу, вцепились в пряжку мужского ремня.
— Я имел в виду, тогда я не был председателем правления этой школы. — Мужские руки рванули края школьной рубашки, и на пол посыпались пуговицы.
— Тем более. — Юношеские пальцы дёрнули молнию на мужской ширинке, и брюки отправились вслед за пуговицами. — Должно же в этой должности быть хоть что-то приятное.
— Сэр Алистер, я вас не узнаю. — Кристиан резко развернул Алистера спиной к себе и, толкнув его на кровать, одним рывком стянул с него джинсы вместе с трусами. — Похоже, я на вас плохо влияю.
— По-видимому, да. — Алистер поднялся на колени и, прогнувшись в пояснице, упёрся руками в спинку кровати. — Но мне никогда ещё не было так хорошо. — Алистер вспомнил о Маккое за стенкой и громко застонал.
— Было восхитительно, мальчик. Ты меня приятно удивил.
Алистер довольно усмехнулся — что там говорить, он сам себя удивил. То, что первоначально задумывалось как «радиоспектакль для Маккоя», на поверку оказалось лучшим сексом в его жизни. Опасаясь, что его крики и стоны покажутся слишком фальшивыми и наигранными, Алистер решил пойти на небольшие жертвы и отказаться от прелюдии. «Лорд Кейм, — шепнул он Кристиану, мягко, но решительно отводя его пальцы. — Давайте не будем терять время — я не леди, а вы лорд. Так возьмите меня так, как подобает лорду, когда он не с леди». Кристиан переменился в лице, и перемена эта Алистера очень завела. Кристиан забыл о том, что он лорд, а Алистер забыл себя и Маккоя. Всецело отдавшись стихийной первобытной мужской силе, он слился с нею в единое целое и растворился в ней, чтобы, вобрав её в себя, выйти из неё перерождённым. И то, что он в себя впускал, было столь мощным, что держать его в себе не было никаких сил, и он, захлёбываясь криком, выпускал из себя вместе с ним страхи, сомнения и слабость, расчищая и освобождая место для силы и мощи, врывавшихся в него и заполнявших его собой. Так Алистер узнал, что секс может быть чем-то гораздо большим, нежели простое физическое наслаждение, — алхимическим актом преображения, растворившись в котором, можно забыть, пусть всего лишь на мгновение, о своей ущербности и несовершенстве, чтобы выйти из него чуть сильнее и увереннее. Он прошёл инициацию. Будучи с мужчиной, он стал мужчиной.
— Чем именно? — мысленно согнув руку в локте, Алистер выставил себе А с тремя плюсами.
— Всем. — И это были не просто слова — Кристиан, несмотря на только что утолённый голод, опять пожирал его взглядом, и в глазах его было восхищение с вожделением. — Я люблю, когда громко и грубо.
— Что же ты раньше не говорил?
— Боялся тебя напугать — своей необузданностью. Но ты мог бы и сам намекнуть, что хочешь погорячее. — Кристиан легонько дёрнул его за прядь взмокших от пота волос, будто подтверждая своё недовольство.
— Боялся тебя отпугнуть — своей разнузданностью.
Ответ получился достойный. И Кристиан это оценил — довольно рассмеявшись, он обнял его за плечи и, порывисто притянув, прижал к себе. И было в этом порыве что-то такое, что Алистер понял: они только что переступили некую невидимую, но разделявшую их грань, после которой всё будет по-другому. Кристиан больше не будет искать компенсации на стороне, а у него больше не будет унизительных дублёров. Для полного счастья не хватало только окончательного подтверждения Кристиана. Ему мало было это увидеть. Он хотел это услышать.
— Значит… — Алистер на миг запнулся, собираясь с мужеством, но, так и не решившись спросить напрямик, несколько видоизменил вопрос: — Будешь приезжать чаще?
Алистер рассеянно погладил вялый мужской член.
— Чаще не получится.
— Почему? — Алистер сжал мягкий ствол. — Почему бы тебе вообще не вернуться в Англию? Сегодня не проблема вести дела удалённо.
— Сегодня и сексом можно заниматься удалённо.
Алистер убрал руку.
— Так вот бизнес — как секс. — Кристиан, перехватив строптивую «беглянку», вернул её обратно. — Удалённо не получится.
— Зачем тебе вообще этот бизнес? — Пальцы Алистера принялись лениво теребить встрепенувшийся член Кристиана. — Хочешь стать богаче королевы?
— А ты уверен, что я ещё не стал?
— Тогда тем более. — Пальцы Алистера сомкнулись вокруг члена Кристиана в кулак, и рука его задвигалась быстрее. — Почему бы тебе не передать дела управляющим и не наслаждаться жизнью?
Почувствовав прогресс, Алистер убрал руку и припал к члену ртом.
— Я и наслаждаюсь. — Пятерня Кристиана зарылась ему в волосы и задвигалась в такт. — Сполна.
Алистер поднял голову, выпустив член изо рта.
— Ах да, я забыл.
— Полная жизнь и наслаждение ею — вопрос личного выбора, мальчик. — Кристиан мягко нагнул растрёпанную голову обратно. — А не чьей-то благосклонности.
— Если любишь бизнес — возможно. — Губы Алистера обхватили набрякшую тугую головку.
— Как раз бизнес, как и любое другое дело, — рука Кристиана с силой надавила на затылок Алистера, — требует безоговорочной преданности и самоотдачи. Всё остальное — опционально. Когда найдёшь, что любишь, — поймёшь.
— Я уже нашёл. — Алистер, раскрыв рот и расслабив глотку, целиком заглотнул налитой член.
— Это невроз, мальчик, это пройдёт.
Алистер разомкнул губы, готовясь освободить рот для ответа. Но Кристиан, разгадав его намерения, схватил его за волосы, не давая сдвинуться с места, и, приподняв бёдра, толкнулся вперёд. Во рту и в паху Алистера пульсировало и распирало. И его контраргумент, ещё секунду назад казавшийся таким метким, вдруг потерял всякий смысл. Ум отключился, и Алистер, упустив нить дискуссии, полностью сосредоточился на более действенной аргументации.
***
В Уорр-хаус Алистер вернулся в понедельник в восемь утра. Наскоро переодевшись в школьную форму, он переложил из чемодана в рюкзак учебники и тетради с домашними заданиями и бросил взгляд на часы. До начала собрания, посвящённого морально-этическим вопросам, которое он выбрал в качестве альтернативы утренним религиозным проповедям в часовне, оставалось десять минут — он вполне ещё успевал позавтракать. Завтраком в отеле, где они с Кристианом останавливались, он без сожаления пожертвовал ради более вкусного «десерта» — «файв-о-клок-секса», как его называл Кристиан, — который только усилил чувство голода, и сейчас Алистер ощущал зверский аппетит. Подхватив рюкзак, он захлопнул дверь комнаты и, сбежав вниз по лестнице, почти нос к носу столкнулся с главой дома.
— А, мистер Уинфилд, — сказал тот вместо приветствия, преграждая ему путь. — Мне-то вы и нужны — я как раз поднимался к вам.
— Слушаю вас, мистер Кларк. — Алистер недовольно поморщился, напуская на себя вид занятого делами государственной важности лорда, которого лишь врождённые манеры удерживают от того, чтобы смахнуть с дороги досадливую мошку.
— Мистер Уинфилд, — начал глава дома, стараясь не смотреть Алистеру в глаза. — В прошлую субботу, во время ежевечернего обхода, я слышал из вашей комнаты шум непонятного происхождения.
— Непонятного? — Алистер выгнул тонкую бровь. — Хорошо, что этого не слышит лорд Кейм. Он наверняка решил бы, что в Итоне стремительно падает интеллектуальный уровень.
— Мистер Уинфилд. Ваше остроумие сравнится разве что с остроумием лорда Кейма. Я вам задал вопрос: откуда шум?
— Ума не приложу, — пожал плечами Алистер. — Меня навещал лорд Кейм. Возможно, мы слишком громко разговаривали — в общении он иногда бывает очень несдержан, знаете ли.
— Нет, не знаю. За всё время нашего с ним общения я за ним ни разу ничего подобного не замечал.
— Возможно, это потому, что с вами он не обсуждает темы, которые обсуждает со мной?
— Видимо, да, мистер Уинфилд.
— Ну, а теперь, когда мы выяснили это недоразумение, вы больше не будете возражать, если мы время от времени всё же будем немного… шуметь?
Алистер смотрел на главу дома с неприкрытой насмешкой. Глава дома отвёл взгляд.
— Как можно, мистер Уинфилд, — сказал он, уступая дорогу. — Желаю вам с лордом Кеймом приятных бесед.
Продолжение — в комментариях.
@темы: Вторчество
Так вот. Это наглая клевета! Никакой это не гет. Хотя события и переданы глазами девочки-подростка через гетную призму и вертятся вокруг "этого", эта история - вовсе не "про это".
У меня теперь есть Крыша! 
