Indie-Slasher | Гомотекстуалист.
Автор: La PIOVRA.
Рейтинг: NC-17.
Жанр: гей-утопия, роман воспитания, детектив отношений.
Размер: макси (68.000 слов).
Саммари: цели они достигнут, но достижение цели так их изменит, что сама цель перестанет быть для них актуальной.
Рекомендуемый порядок чтенияТрилогия «Корпорация»:
I. Книга первая. «Бизнес».
1. «Сага о власти» (основная история):
1.1. Власть красоты. Друг семьи.
1.2. Власть идеи. We Control the World!
1.3. Власть несбывшегося.
1.4. Власть свободы. Гепард и Лев.
1.5. Власть крови. Стилисты.
II. Книга вторая. «Секс».
2. «Межвременье. Дудочник из Гамбурга» (сайд-стори по вселенной «Саги о власти»):
2.1. Забор и вишни.
2.2. Открой глаза и забудь об Англии.
2.3. Дудочник из Гамбурга.
III. Книга третья. «Игра».
3. «Вопрос цены» (сиквел к «Саге о власти»):
3.1. Дебют.
3.2. Гамбит.
3.3. Миттельшпиль.
3.4. Комбинация.
3.5. Эндшпиль.
Первый баронет Корпорации стремительно покорял столицу — знаменитые тусовки Марка Мирабо гремели на весь Гамбург. Вечеринки, устраиваемые им в личной резиденции Второго лорда, мгновенно приобрели статус самой модной тусовки Гамбурга — в прямом смысле: их гвоздём были модные дефиле — с самим Марком в роли модели и модельера. И публика была под стать — гламурные баронеты, грезившие карьерой в искусстве и смежных околотворческих областях. Каким чудом допуск в этот богемный элитный клуб получил Седрик — технарь до мозга костей, — Седрик и сам не понимал. То, что лорд ван дер Меер стал правой рукой наставника Марка, не могло быть причиной — Марк был весьма избирательным и принципиальным в отношении своих гостей и отказывал даже воспитанникам Верховных лордов. Но факт оставался фактом — каждую неделю Седрик неизменно удостаивался личного приглашения Марка. Поначалу к озадаченности подобной благосклонностью примешивалось смущение — после той памятной первой их приватной вечеринки с «порошком» и тем, что ему сопутствовало, Седрик в присутствии Марка чувствовал жгучую неловкость и даже вину. Однако довольно скоро оказалось, что то, что их разделяло — по мнению Седрика, — и тянуло к нему Марка.
…На Марке узкие чёрные бриджи, открывающие крепкие загорелые голени; низкая посадка и отсутствие ремня ещё больше подчёркивают его и без того плоский впалый живот. На Марке элегантная приталенная рубашка навыпуск с застёжкой на планке, отделанная по борту чёрным кантом; длинные манжеты с серебряными запонками закрывают наполовину кисти рук, так что видны только унизанные тяжёлыми кольцами длинные тонкие пальцы. На Марке — мягчайшие чёрные лоферы со скупой бахромой и кисточками, как влитые обтягивающие его узкие вытянутые ступни. У Марка — узкая длинная фигура, с девичьей грацией и юношескими очертаниями и пропорциями. У Марка чёрные прямые блестящие волосы, струящиеся по плечам, а на губах — неизменная цинично-насмешливая улыбка. В облике Марка всё: от покрытых бесцветным лаком ногтей на руках до надменного взгляда антрацитовых глаз — соответствует его кличке — Маркиз, которая — неизвестно, с чьей подачи — очень быстро и прочно закрепилась за ним в богемно-гламурной тусовке Гамбурга.
Уже далеко за полночь, но Седрик этого не замечает — Марк душа компании, и у его вечеринок культовый статус не только из-за места, где они проводятся. К тому же, лорд ван дер Меер ещё позавчера отбыл с Вторым лордом в Сингапур, так что спешить некуда. Чего не скажешь об остальных приглашённых — их-то наставники на месте и уже, наверно, заждались своих подопечных. Парни нехотя начинают прощаться. Седрик поднимается вместе со всеми, но его останавливает безапелляционное Марково «Подожди здесь, я провожу остальных», брошенное вполголоса. Седрик охотно повинуется. Впереди выходной, дома его никто не ждёт, и расходиться не хочется совершенно.
Пару минут спустя возвращается Марк с двумя бокалами виски в руках. Седрик, расслабленно полулежащий на диване, напрягается. Тусовки Марка отличаются повышенной трезвостью — дань заключённому им с Вторым лордом «пакту»: вечеринки, как-никак, проходят в его доме и под его эгидой, и лорд Коэн даёт на них добро только при условии неуклонного соблюдения «сухого закона» — пара слабоалкогольных коктейлей не в счёт, — которое он гарантирует наставникам приглашённых баронетов. Одно серьёзное злоупотребление — и Марк лишится «лицензии» навсегда.
— Естественное испарение, — пожимает плечами Марк, присаживаясь рядом с Седриком и протягивая ему бокал. — La part des anges. Так это у вас во Франции, кажется, называют? А мы, особенно учитывая отсутствие наставников, действительно вели себя как ангелы.
Седрик хмыкает, но бокал принимает.
— А если лорд Коэн заметит?
— Учитывая то, в каких количествах это пойло испаряется в компании его гостей, — вряд ли.
Они молча поднимают и пригубливают бокалы.
Марк переводит взгляд на Седрика и щурится.
— Я вот всё думаю… — задумчиво говорит он, рассматривая Седрика сквозь содержимое своего бокала. — Сколько тогда было от «котика» и сколько — от тебя лично?
Марк, повернувшись вполоборота, грациозно забрасывает ему ступни на колени, скрещивает лодыжки, и Седрик замирает: спихнуть их небрежным движением ноги было бы чересчур грубо, а взять в руку обнажённую, филигранно выточенную лодыжку Марка — значит больше её не выпустить.
— Марк…
Марк продолжения не дожидается.
— Из тебя получится отличный лорд, — усмехается он, убирая ноги, и тут же тянется за сигаретами. — Да что там. — Марк закуривает, спина его горбится, и Седрик не сводит с него глаз: Марк даже сутулится грациозно, с врождённым небрежным изяществом. — Самый крутой лорд в истории Корпорации. Потому что до тебя ни один лорд не смог устоять передо мной. При этом, заметь, мне даже предлагать не надо было — сами просили и умоляли.
— Марк…
— Хотя правда, — продолжает Марк, стряхивая на ковёр пепел, — конечно, намного прозаичнее. Я тебе просто не нравлюсь.
— Марк…
— Настолько не нравлюсь, — вдавив носком лофера окурок в паркет, Марк встаёт, — что у тебя на меня без «котика» не стоит.
В этом весь Марк: манит, дразнит, играет.
Седрик порывается подняться за ним, но ему это почему-то не удаётся, и он безвольно плюхается обратно.
В голове приятно шумит — ровно так, как надо. Третий день без лорда, а значит, без секса, уже даёт о себе знать. И всё же этого недостаточно, чтобы броситься с головой в омут.
Сейчас, на трезвую — даже несмотря на принятую «долю ангелов» — голову предложение Марка кажется безумием, согласиться на которое во второй раз он не решился бы даже под «котиком». Седрик и сам не может понять, чего — вернее, кого — он боится больше: наказания лорда ван дер Меера или мести Второго лорда. Но, будь он до конца откровенным с собой, Седрик бы признал, что больше всего он боится самого Марка: поверить, хотя бы на миг, что он может быть интересен такому парню, а поверив, не обжечься — и, главное, не разочаровать его, когда он предстанет перед ним таким, каким он есть, без эйфорического прикрытия «котика»…
Но Марк всё решает за двоих. Подходит к Седрику, опускается рядом с ним на пол, обхватывает руками его колени и зарывается лицом ему между ног.
— Пошли, — глухо шепчет он, потираясь щекой о тонкую ткань Седриковых брюк. — Очень надо. Пожалуйста.
И эта мольба действует на Седрика похлеще самого забористого «котика». В конце концов, запрет лорда касается только «порошка», а не Марка — о том, что между ними тогда произошло, лорд даже не вспоминал, хотя наверняка знал. Но главное, Марк, при желании — а с этим-то у него всё в порядке, — без проблем найдёт ему замену. И если за себя Седрик может поручиться, что это останется сугубо между ними, то в отношении остальных он вовсе не уверен. «Так хотя бы всё будет под контролем», — думает он, прежде чем окончательно потерять над собой контроль.
…На Марке узкие кожаные штаны, облегающие, как вторая кожа, его длинные стройные ноги. На Марке высокие, до колена, шнурованные кожаные сапоги с заклёпками. На Марке свободная белоснежная шёлковая рубашка с пышным кружевным жабо и манжетами. В этом весь Марк: нежный верх, грубый низ. Марк первый замечает его появление — вернее, единственный — в этой богемно-гламурной компании Седрик интересен только ему. Марк улыбается и поднимается ему навстречу. Образованная им брешь в кружке гостей тут же смыкается — вечеринка уже достигла той стадии, когда в присутствии хозяина гости не то что не нуждаются, а откровенно им тяготятся. В улыбке Марка столько радости, что Седрик даже готов поверить, что он тоже соскучился. Потому что сам Седрик — очень. Они целых две недели не виделись — уезжали с лордом на каникулы. Седрик так соскучился, что даже уговорил лорда вернуться в Гамбург на день раньше — чтобы попасть на вечеринку к Марку, — и помчался к нему прямо из аэропорта. Но Седрик тут же обуздывает распоясавшееся воображение: Марк рад всем своим гостям, а кому не рад, того не приглашает. Марк приближается к нему лёгкой и грациозной походкой — Марк вообще порхает по жизни, как бабочка-однодневка, — Марк легко и небрежно клюёт его в щеку — ничего личного, Марк всех так встречает, — и Седрика обдаёт смесью отборнейших ароматов: древесно-цитрусовым одеколоном, ментоловым дымом и едва ощутимым запахом алкоголя — такого же тонкого и дорогого, как парфюм и сигареты. Маркиз роскошен и сексуален, как никогда. Седрик цепенеет, а его животное альтер эго пробуждается к жизни. А Марк уже отворачивается, бросает небрежно через плечо по-французски: «Проходи, присаживайся. Я сейчас». Для Седрика эти слова — словно интимное признание. Марку без разницы, на каком языке говорить, — он трилингва: свободный французский у него от отца, немецкий — от жизни в Швейцарии, а английский — от матери и принадлежности к мировому бомонду. Но для Седрика, выросшего в старинном французском шато в самом сердце исторической Гранд-Шампани, разница есть. Родной язык даёт ему опору в жизни, корни, благодаря которым он не чувствует себя космополитическим перекати-полем. Корпоративный Гамбург говорит на всемирном английском и элитарном немецком, и лорд ван дер Меер, прекрасно владеющий французским, не общается на нём с Седриком из принципа, желая, чтобы он больше практиковался в этих «полезных» языках. Но на английском и немецком Седрик способен выразить только мысли, а на французском — себя и чувства. А посиделок в кафе с тётей Амели раз в месяц — после того как Седрик стал воспитанником старшего советника Второго лорда, тётка его, конечно, любить не начала, но былое пренебрежение сменилось уважением — и, похоже, неподдельным, — слишком мало, чтобы утолить его жажду, да и не о чем им с тёткой разговаривать, несмотря на все её старания. А больше на belle langue здесь и не говорит никто. Один Марк снисходит — когда ему благоволит.
Марк направляется к бару — он никогда не спрашивает, чего бы Седрику хотелось, а Седрик никогда не возражает: он знает, что Марк обожает экспериментировать с шейкером, и результаты этих экспериментов его ещё никогда не разочаровывали — возможно, потому, что из рук Марка Седрик готов пить любую отраву. А Седрика уже ведёт — похлеще, чем от «котика». Впрочем, Марк и есть «котик» — такой же желанный, шибающий и запретный. Седрик, как в трансе, обходит расставленные полукругом диваны, спотыкается о чьи-то вытянутые ноги, чертыхается, извиняется и как лунатик идёт вслед за Марком. А Марк уже гремит бутылками, звякает бокалами, звенит кубиками льда — готовит своё колдовское зелье и даже не догадывается, что ему оно без надобности. Седрик подходит к нему, и дрожащая от возбуждения рука сама тянется к округлым, обтянутым кожей ягодицам — благо от гостей их закрывает барная стойка. Седрик скорее чувствует, чем ощущает, что под брюками у Марка ничего нет, и в голове тут же проносится подлая предательская мыслишка: Марк не знал о его приезде — Седрик сам не стал говорить, чтобы сделать сюрприз, — а значит, оделся — вернее, не оделся — так для кого-то другого. Но Седрик решительно отметает это подозрение: не такой человек Маркиз, чтобы одеваться ради кого бы то ни было — даже ради него, — от этого немного горчит во рту. Он подчиняется и готов угождать только одному повелителю — собственному чувству прекрасного, — и этот мнимый реванш над потенциальными соперниками немного подслащает горечь. Седрик приближается к Марку вплотную, трётся коленом о его подколенную впадину — слышно, как мягко скрипит под коленом кожа, — смыкает ладонь на его паху, потирается носом о его плечо, шумно, судорожно втягивает его запах и, шалея от собственной смелости, хрипло выдыхает ему на ухо — родной язык сейчас так кстати, а тон его не терпит возражений:
— Пошли.
— Что, прям счас? — Марк опускает голову, с преувеличенной сосредоточенностью отмеряет шампанское и кампари, плотная шелковистая завеса волос струится по его лицу и прячет его выражение от Седрика. Но Седрик готов поставить на кон то единственное, чего он сейчас так исступлённо хочет, что там, под завесой, Марк довольно улыбается.
— Да. — Седрик прижимается сзади, потирается совсем уж бесстыдно — его твёрдый «аргумент» наверняка убедительней любых слов, — но от слов Седрик тоже не отказывается. — Очень надо. Пожалуйста.
Марк поворачивается, вручает ему воронкообразный бокал с огненно-красным содержимым и долькой апельсина на стенке.
— Поднимайся наверх, — говорит он. — Я скоро подойду.
Но Седрик не отступается.
— Как скоро?
— Скоро! — в голосе Марка прорезаются недовольные нотки — Марк не любит, когда ему перечат, даже если это в его же интересах, — но на лице Марка играет такая довольная улыбка, что остатков разума Седрика хватает ровно на то, чтобы не спорить и подчиниться: какая разница, даже если Марк явится секунду спустя, эта секунда всё равно будет равна вечности. Седрик нехотя отлепляется, достаёт телефон и, делая вид, что собирается позвонить, выходит с бокалом из зала. Цепким взглядом он окидывает холл и, убедившись, что путь свободен, быстро и неслышно взбегает по лестнице на второй этаж, где исчезает за дверью комнаты Марка.
Ожидание ожидаемо длится вечно — Седрик успевает допить коктейль, — и едва Марк переступает порог своей спальни, Седрик громко, ударом ноги, захлопывает за ним дверь и вжимает Марка в стену. За последний год Седрик сильно раздался в плечах, и сейчас целиком закрывает собой Марка. Седрик вбивает колено ему между ног, ноги Марка раздвигаются, как сухая доска под напором топора, и Марк оказывается пригвождённым к стене, как бабочка на булавке. Терпения Седрика хватает ровно на то, чтобы разорвать кружева на рубашке Марка и приспустить с него и с себя брюки. С мудрёной шнуровкой сапог Марка возиться нет ни сил, ни желания, и Седрик просто разворачивает Марка лицом к стене.
…Марк звонит утром следующего дня, отрывисто сообщает, в каком кафе его ждёт, и, не дожидаясь ответа, бросает трубку. Седрика гложет двойное чувство вины перед лордом: этой ночью он — впервые — отказался разделить с ним постель, а теперь придётся отказаться ещё и от традиционного совместного воскресного бранча — а лорд так старался, всё утро готовил! — но отказать Марку Седрик не может.
На Марке тёмные непроницаемые очки в пол-лица, которые он не снимает даже в кафе. Очки ему идут — Маркизу всё к лицу, — но Седрика не покидает ощущение, что на нём и лица-то нет. Да и сам Марк сегодня какой-то отсутствующий — молчит и курит. Кофе его так и остаётся нетронутым. Седрик поначалу пытается завязать разговор, но, убедившись в тщетности своих попыток, сдаётся и тоже замолкает. Седрик уже успел понять о друге главное — на Марка ни в коем случае нельзя давить и к чему бы то ни было принуждать, даже в таких пустяках, даже — и особенно! — в том и к тому, чего он сам хочет. Слишком много на него давили в жизни, и сейчас даже малейший намёк на давление и принуждение он принимает в штыки — рефлекс. Марк явно не в духе, но раз он сам его сюда вытащил, то рано или поздно сам и заговорит. Логика Седрика не подводит.
— Вечеринок больше не будет, — затянувшись так сильно, что, кажется, щёки слиплись изнутри, Марк подаёт наконец голос. В голосе этом столько уверенности и безапелляционности, что Седрик даже не удивляется — просто принимает к сведению.
— Жаль, — искренне отвечает он. — Мне они нравились.
Марк хмыкает. Седрик смущается.
— Я имел в виду… сами вечеринки тоже.
— Да я понял.
— Но тебя тоже можно понять. Это всё жутко напряжно. Организация и всё такое. Ты и так столько держался. Я бы так не смог.
Седрик не видит глаз Марка, но кожей ощущает, каким странным у него сделался взгляд.
— Это не я решил.
— А кто? — только услышав свой вопрос, Седрик понимает его абсурдность.
— Наш доморобот, — фыркает Марк. — А ты как думаешь?
Седрик извиняется.
— А причина? Ведь не мог же он без повода… — и тут до Седрика доходит. Сразу становится ясно, почему Марк пригласил в кафе его. Сердце ухает вниз, к горлу подступает тошнота, а его самого вдруг засасывает в вакуум. — Он… узнал?!
— Нет. Вот тебе и повод.
— Ты можешь выражаться яснее? — от страха у Седрика сдают нервы, и он невольно повышает голос.
— Я его отшил. — Оба умолкают: Марк собирается с мыслями, Седрик пытается осмыслить услышанное — и последствия. — Сказал, что слишком устал после вечеринки.
— А он? — Седрик замирает.
— А он, — усмехается Марк, — сказал, что раз я так устаю от этих тусовок, то он их с этого дня запрещает.
Седрик прикрывает глаза, и перед его внутренним взором как наяву возникает сцена: лорд Коэн, невозмутимый, как Верховный лорд, кладёт руки Марку на плечи, желает ему спокойной ночи и, поцеловав на прощание в лоб, заботливым отеческим голосом говорит: «Отдыхайте, баронет» — и выходит из комнаты. По крайней мере, лорд ван дер Меер, когда Седрик ему вчера отказал, отреагировал именно так.
— Он тебе настолько противен? — тихо спрашивает Седрик и запоздало понимает, что не надо было, — вопрос Марку наверняка ещё противнее. Ему хорошо говорить: наставника он получил по результатам теста, а не по «политическим соображениям», и с лордом ван дер Меером у него полная гармония, в том числе и в постели. Седрик не чувствует к лорду Коэну антипатии — как и особой симпатии, впрочем, тоже, — но ему и спать с ним не приходится. А у Марка — политический «брак», и его предпочтений и тем более согласия никто не спрашивает.
— Да нет, почему? — в голосе Марка — искреннее недоумение, и Седрик переводит дыхание. — Как раз постель — единственное место, где он хоть немного похож на человека. За её пределами он гораздо противнее, уж поверь.
— Тогда… почему? — у Седрика замирает сердце: он уже знает ответ — по этой же причине он отказал своему наставнику, — но так хочется, чтобы Марк его озвучил. Марк усмехается, и от этой усмешки сердце Седрика вдруг начинает бешено колотиться, словно пытается наверстать «прогул», который оно так глупо и наивно себе позволило.
— Как бы тебе объяснить… — Марк задумчиво разглядывает пачку своих сигарет, опустевшую с начала встречи наполовину, и если бы Седрик не знал его так хорошо, то поверил бы, что он и вправду подбирает наиболее понятное объяснение. Но Седрик знает Марка достаточно хорошо, чтобы увидеть в его словах то, чем они и являются, — насмешку, и хорошо, если дружескую. — Мы последний раз спали неделю назад. И если бы я позволил ему вчера, он бы тут же догадался, что его опередили. И тогда санкции были бы куда серьёзнее.
Седрику горько от этого объяснения: ничего личного, один прагматизм и трезвый расчёт, который так странно гармонично уживается с этой возвышенной творческой натурой, — впрочем, ничего удивительного, потомственный банкир в надцатом поколении, такое бесследно не минует. Так странно — вот уж ирония судьбы, — Седрик прошлой ночью тоже отказал своему наставнику, под тем же предлогом, — но не потому, что боялся разоблачения, а потому, что не хотел перебивать «послевкусие» от Марка — даже лордом. Но лорд ван дер Меер, в отличие от своего шефа, спокойно воспринял отказ и не стал в отместку запрещать ему посещение «столь изнурительных вечеринок», из-за чего Седрик даже во сне мучился от угрызений совести, которые сейчас, после слов Марка, достигают апогея. И Седрик предпочитает об этом промолчать — не хочется обнажать свою душу, Марк и так постоянно над ним подтрунивает из-за его гипертрофированной чувствительности и обострённого чувства справедливости.
— Прости, — бормочет он, и никакая сила в мире не смогла бы сейчас оторвать его от созерцания разводов в кофейной чашке, в которую он уставился. — Это я во всём виноват.
— Ну вот. — Марк раздражённо откидывается на спинку стула, так что металлические ножки скрежещут по полу. — Так и знал, что этим всё кончится. Знаешь, что меня в тебе бесит — реально так бесит? — Марк уже заводится не на шутку. — Твоя феноменальная самоуверенность! Уж если у меня хватило смелости отшить Второго лорда, то тебя я бы на милю к себе не подпустил. Если б захотел.
Седрик запоздало понимает, что наступил на любимую мозоль Марка. Как ни странно, эта нарочитая колкость и вспышка гнева действуют на него успокаивающе — он чувствует за собой такую вину, что рад любому наказанию, способному искупить хотя бы ничтожную её часть.
— Да ты… — всё больше распаляется Марк, размахивая рукой с сигаретой, которой он в раже даже забывает затянуться. — Вы все, неизвестно с какой радости, возомнили себе, что вы — и только вы! — всё решаете. И за всё отвечаете! А Марк… ну что Марк? Кукла надувная, у него и права голоса-то нет — комплектацией не предусмотрено, у него рот для других целей предназначен, а мозгов и в помине нет. А для решений есть лорды. Даже если «лорду» до этого звания ещё лет десять подставляться под лордов.
— Так я тебе вот что скажу! — Седрик молчит в ожидании того, «что ему скажут», не поднимая взгляда от забитой окурками пепельницы — Марк сейчас так страшен в своём гневе, что даже официанты боятся подойти её сменить. — Ты ещё хуже, чем он! Он хотя бы признаёт за мной право отвечать за свои решения, а значит, и принимать их. А ты считаешь меня недееспособной дурочкой, которую без тебя и твоей сопливой заботы весь Гамбург переимеет.
Слова, которые сейчас слетают с губ лучшего друга, настолько обидны и несправедливы, что у Седрика от боли и потрясения что-то перемыкает внутри. Его вдруг осеняет: Марку сейчас жизненно важно выпустить пар, и кроме него, Седрика, у него никого больше нет, с кем он мог бы позволить себе такое. И Седрика попускает. Ощущение своей избранности и оказанного ему доверия стоит того, чтобы безропотно снести любое обвинение, которое может предъявить ему Марк.
— Прости, — еле слышно повторяет Седрик, но глаза наконец поднимает.
— Ладно, проехали. — Марк синхронно отводит взгляд и поднимается на ноги.
— Всё в порядке, — улыбается Седрик, поднимаясь вслед за ним; гроза миновала, и улыбка тут же превращается в ухмылку: — Обращайся.
Марк пихает его локтем под бок. Они выходят из кафе, и Седрик, поотстав на полшага, задерживается у кассы, украдкой прикладывается печаткой к скан-устройству и оплачивает счёт.
Новость Седрика шокирует — он знает, чтó значили для Марка его вечеринки, или, правильнее было бы сказать, салон — под стать его прозвищу. Они были его гордостью, его самовыражением, да что там — смыслом его жизни. Не успевали ещё разойтись его гости, а Марк уже лихорадочно строчил в блокнотах идеи для следующей party: списки гостей — помимо постоянных «членов клуба», он неизменно приглашал какую-нибудь «залётную и улётную» звезду вечера, — напитки, музыка, развлечения. Тема вечера. И наряды собственного дизайна — куда без них, ради их демонстрации всё и затевалось. Возможно, это и блажь, но Марк жил этой блажью.
— И как ты теперь?.. — Седрик решается озвучить донимающий его вопрос, но не решается его закончить.
— А, фигня. — Марк, уставившись на клумбу у тротуара, сбивает носком своего пижонского ботинка ни в чём не повинный цветок виолы. — Что-нибудь придумаю. — Голос Марка звучит нарочито беззаботно, под стать словам, но сердце Седрика уже достаточно хорошо его знает, чтобы сжаться в тревожном предчувствии.
— Может, всё ещё образуется? — высказывает он робкую надежду — не столько потому, что сам в это верит, сколько из желания как-то подбодрить Марка.
— Это вряд ли, — жёстко усмехается тот. — Он не пойдёт на попятную, а я не стану унижаться.
Марк после этого к ним часто наведывался и проводил с Седриком почти всё своё время — лорд ван дер Меер не возражал, — разумеется, при условии, что это будет не в ущерб занятиям, что лишь усилило мотивацию Седрика. Тем более что границ дружбы они с Марком после той злополучной последней вечеринки не переступали: в доме лорда Коэна было слишком опасно, а под носом у лорда ван дер Меера — совесть не позволяла. По крайней мере, Седрику. Но и Марк, к немалому удивлению и недоумению Седрика, никаких поползновений в его сторону больше не делал, да и в целом выглядел каким-то отрешённо-заторможенным. Видно, потеря «салона» ударила по нему гораздо сильнее, чем он хотел это признавать.
Приближался конец второго года наставничества, а с ним — и будущая специализация, под теоретическую часть которой отводились три последних года наставничества. После неё ещё «каких-то» пять лет практики — и — в случае успешной сдачи экзаменов — вожделенный титул лорда-по-заслугам — слишком заманчивая цель, чтобы принимать слишком близко к сердцу вечно кислую мину Марка. По крайней мере, Седрик так себя утешал. Получалось, если честно, фигово. С будущей профессией Седрик определился ещё в самом начале наставничества — разумеется, он станет инженером, как лорд ван дер Меер. Но проектирование домашних роботов его не вдохновляло, а что ему противопоставить, Седрик так и не придумал: профессия одна, а вариаций и подвидов — не счесть. Седрик до сих пор так и не определился, в какой отрасли хочет специализироваться, — не помогли даже сотни часов интенсивной «социализации» с сотнями коллег лорда ван дер Меера и проникновенных бесед с самим лордом, призванные помочь баронетам определиться. Марк на вопросы о «самоопределении» отмалчивался или буркал что-то невразумительное, после чего с головой уходил в свои зарисовки. Так они обычно и проводили время: Седрик штудировал проспекты и буклеты с предложениями курсов и лекций от ведущих инженеров мира, светил в своих профессиональных областях, разумеется, лордов — только лорды, причём лучшие из них, имеют право учить и воспитывать будущих лордов, — а Марк, с отрешённым видом уставившись в свой альбом, покрывал модными эскизами его страницы.
При этом Седрику даже в голову не приходило отказывать больше от тела лорду — наоборот, чувствуя угрызения совести, он теперь слишком усердствовал в постели. Это, наверное, и насторожило лорда.
— Баронет… — лорд неспешно подходит к нему и, присев рядом на подлокотник кресла, обнимает его за плечи. — Вы ничего не хотите мне рассказать?
— О чём, мой лорд? — Седрик от неожиданности прикрывает глаза, в висках бурлит, язык не слушается, — он и сам теперь не уверен, задал он этот — риторический — вопрос в голос или же мысленно.
— О том, что с вами происходит. — Ответ лорда свидетельствует в пользу первого варианта, но с другой стороны… лорду уже давно без надобности слышать его вопрос, чтобы на него ответить. И уж тем более ему не нужны ответы Седрика, чтобы понять, что с ним происходит. Лорд спрашивает не потому, что желает узнать ответ. Он спрашивает, чтобы дать ему повод выговориться.
— Баронет… — лорд вздыхает и отнимает руку. — Мне тоже когда-то — полжизни назад — было восемнадцать. Со всеми сопутствующими… осложнениями, свойственными этому переломному возрасту. — Худая холёная рука лорда описывает неопределённую дугу в воздухе. — Я, представьте себе, имею кое-какое представление о том, над чем ни вы, ни я не властны. — Лорд подносит к глазам свой бокал, на донышке которого плещется недопитое виски, и принимается внимательно что-то в нём высматривать. — И раз уж я есть ваш наставник, «и в горе, и в радости», — продолжает он, оторвавшись от созерцания, — я считаю своим долгом помочь вам с этим справиться.
Седрик сидит, затаив дыхание, да лорд, похоже, и не ждёт ответа.
— Я не требую, чтобы вы назвали мне имя… — «Потому что вы и так его знаете», — мысленно доканчивает Седрик. — И, тем более, не стану сам «наводить справки». — «Потому что „справка“ сама приходит к вам на дом», — так же мысленно продолжает Седрик. — Я даже пойму и приму, если вы… — голос лорда едва заметно меняется, всего на мгновение, так что Седрик даже не уверен, не показалось ли это ему, — не захотите больше приходить ко мне ночью. Я просто хочу, чтобы вы знали. Я ваш наставник, я давал клятву, и вы всегда можете рассчитывать на меня и мою поддержку. Разумеется, — тут же поправляется он — видимо, из опасения скатиться в пафос, — это относится только к форс-мажору, который, без сомнения, имеет сейчас место. Я уверен, что вам хватит интеллекта отличить форс-мажор от минутной слабости, к которой я как наставник должен — и буду! — относиться с такой же нетерпимостью и беспощадностью, с каким терпением и пониманием отношусь сейчас к форс-мажору.
— Спасибо. — Ответ выходит скупым и сиплым, но Седрик уверен, что лорд всё поймёт правильно, даже — и особенно! — то, что он хотел, но не сказал и вряд ли когда-либо скажет.
Лорд вопросительно протягивает ему свой недопитый бокал. Седрик с благодарностью его принимает и опрокидывает залпом.
— Спасибо, — повторяет он с чувством и, уже глядя лорду в глаза, твёрдо добавляет: — Я рад, что вы мой наставник. И буду ещё больше рад, если вы — несмотря на «форс-мажор» — не станете закрывать для меня дверь своей спальни.
Лорд смеётся и взъерошивает ему волосы на затылке.
— Обещаю, — говорит он, и в его тёплых подусталых глазах появляются такие дорогие Седрику смешинки. — Заходите, когда будет желание.
Лорд встаёт.
— Ловлю вас на слове, мой лорд. — Седрик поднимается вслед за ним. — Сейчас.
Его переполняет такое облегчение и благодарность, что, кажется, он сейчас просто взлетит. Лорд чувствует это, подхватывает его под локоть, «заземляет», и Седрик, прежде чем последняя мысль улетучивается, как гелиевый шарик, из его головы, успевает осознать, какое это счастье — наличие наставника, которому слова и объяснения не нужны. В эту ночь каждый из них отдаётся «своему», но при этом они едины, как никогда до этого.
Марк подъехал к Седрику под вечер. Открыл лорд ван дер Меер — он даже после переезда в Гамбург избегал личной живой прислуги и при первой же возможности, то есть когда рядом не было Седрика, старался облагодетельствовать Хендрика внеочередным выходным. Самодельная примета Марка не подвела.
— А Седрика нет, — сказал лорд. — Он только к семи вернётся.
— А… можно, я подожду тогда?
— Конечно. — Лорд посторонился, пропуская его в дом. — Проходите, баронет.
Марк проследовал в просторный зал, отделённый от совмещённой с кухней столовой длинной барной стойкой из белого каррарского мрамора.
— Располагайтесь. — Лорд широким жестом обвёл диваны в центре гостиной. Марк с заторможенной грацией взобрался на барный стул. — Выпьете что-нибудь? Марк вяло попросил кофе, который лорд тут же сварил с проворностью заправского баристы.
— Но я, к сожалению, не смогу уделить вам внимания, — сказал он, подвигая гостю чашку. — Пора готовить ужин.
— Вы… сами готовите?! — услышанное было настолько невероятно, что Марка на мгновение выбило из его непроницаемого апатичного кокона.
— Ну, это громко сказано, — рассмеялся лорд, громыхая кастрюлями в глубине кухни, и неожиданно смутился: — Но да, случается. Как говорил незабвенный лорд Вальберг, мужчина за плитой — это эротично.
— С ним сложно не согласиться, — отозвался Марк, поигрывая ложечкой в чашке и внимательно наблюдая из-под опущенных ресниц за слаженными действиями лорда.
— А коли так, — отозвался тот, доставая из шкафчика пакет картошки, — то давайте помогайте, баронет.
Марк тут же соскользнул с барного стула, словно только и ждал приглашения.
— Только я… ничего не умею.
— Не беда. Будучи наставником, я привык к девственным подопечным.
В воздухе повисла неловкость. Марк поспешил сменить тему.
— Что готовим? — спросил он, но особого интереса в его голосе не слышалось.
— Стамппот! — гордо возвестил лорд и в ответ на недоуменный вопрос в глазах Марка сказал: — Старинное голландское национальное блюдо. Я вчера проспорил Седрику.
Лорд вручил Марку нож для чистки овощей, но, заметив, как у того дрожат руки, тут же сжалился и велел доставать из холодильника грюнколь.
— Такие зелёные капустные листья, — тут же пояснил он, предваряя вопрос «поварёнка», и, окинув взглядом замысловатую рубашку Марка, добавил: — Кружевные.
Лорд споро чистил картошку и лук, Марк с отсутствующим видом мыл капусту. Тугая струя воды разбивалась о тугие капустные листья, брызги летели во все стороны.
— У вас всё в порядке, баронет? — лорд выключил воду и внимательно посмотрел на Марка. Марк догадывался, как сейчас выглядит: лицо бледное, какое-либо выражение на нём отсутствует, а глаза неестественно блестят.
— Да, конечно, — быстро ответил он, отводя взгляд.
Лорд пожал плечами и вернулся к прерванной работе. Марк с неприкаянным видом торчал рядом, наблюдая за его спорыми ловкими действиями. Лорд тем временем порезал картошку на четвертинки, мелко порубил капустные листья, сложил слоями в кастрюлю, посолил, залил водой и поставил на плиту.
— А это… долго готовится? — спросил Марк. Мыслями он был далеко — там, куда собирался, — не только язык, всё тело одеревенело и плохо слушалось. Холод бил изнутри и дрожью прорывался наружу. Раздобыть хоть немного живого тепла было жизненно необходимо.
— С учётом закипания — полчаса, — ответил лорд.
— Тогда у нас… есть время. — Марк резким отчаянным движением головы откинул назад волосы, закрывавшие половину лица, облизнулся и, положив лорду руку на грудь, медленно провёл по ней раскрытой ладонью. Лорд вздохнул и так же решительно её убрал. Марк отвёл взгляд и опустил голову.
— Я вам противен, да? — еле слышно спросил он.
— Если бы вы были мне противны, вы бы здесь сейчас не стояли, баронет.
— Тогда что? — в голосе Марка зазвучало ожесточение. — Неужели он лучше меня?
— Вопрос не в том, кто лучше, а в том, что правильно.
— Пожалуйста… — голос Марка дрожал. — Мне это… надо.
— Тебе не это надо.
— Простите. — Марк попытался отстраниться, но лорд притянул его за плечи к себе. — Я… устал. Запутался…
Лорд ничего не ответил, просто положил ему руку на голову, запустил пальцы в волосы и принялся рассеянно перебирать смоляные шелковистые пряди. То ли этот интимный жест, то ли рвавший все шаблоны внезапный переход на «ты», то ли неожиданное сочувствие в голосе лорда было всему виной, но Марка внезапно прорвало. Слёзы текли непрерывным потоком, тело Марка содрогалось. Лорд обнимал его одной рукой за плечи, а другой прижимал к себе и поглаживал по спине, тихо приговаривая:
— Поплачь, мальчик, поплачь. Тебе станет легче.
Понемногу рыдания затихали, всхлипывания становились всё реже, и Марк наконец пришёл в себя.
— Простите, — всхлипнул он, отстраняясь и запрокидывая голову и смахивая тыльной стороной ладони слёзы с ресниц. — Боюсь даже думать, что вы обо мне теперь думаете.
— Думаю, что вы очень сильный и умный человек, баронет, и носите свой титул по заслугам. — Лорд улыбнулся, но в глазах его насмешки не было, и Марк с облегчением улыбнулся в ответ.
— Спасибо, — сказал он. — Седрику очень повезло.
— Это не везение, баронет, а личные заслуги. — Слёзы ушли, смыв наваждение с обоих — лорд опять был лордом, а баронет — баронетом. Уголок рта Марка дёрнулся.
— Да, вы правы. Мы все получаем то, что заслуживаем.
— И в этом высшая справедливость.
Тайм-менеджмент лорда был на высоте — он как раз сливал воду с картошки, когда вернулся Седрик.
— Роокворст, — коротко бросил лорд, и Седрик, не переспрашивая, тут же наполнил небольшую кастрюлю на треть водой и поставил её на огонь. Марк невольно позавидовал подобному единомыслию. Лорд мелко шинковал лук, Седрик рубил кубиками бекон. Два ножа стучали в унисон, как и сердца поваров. Невесть откуда возникшая старинная чугунная сковородка — «Семейная реликвия, наследство моей прабабки» — смотрелась весьма странно посреди окружающего хай-тека и очень органично — в руках лорда. Лорд разогрел сковороду, высыпал в кипящее масло лук и бекон. Тем временем закипела вода, и Седрик опустил в неё три больших и толстых копчёных колбаски. Булькала вода в кастрюле с роокворстом, скворчал бекон с луком на сковороде, а лорд уже готовил пюре: размял толкушкой картошку с капустой, добавил масла, горячего молока, перца и соли и всё основательно перемешал. Седрик накрыл на стол, лорд разложил по тарелкам пышное ядовито-зелёное пюре, щедро полив сверху зажаркой, а Седрик увенчал каждую тарелку свёрнутой кольцом горячей колбаской. Ароматы стояли такие, что у Марка, впервые за последние три дня, прорезался нешуточный аппетит.
— Stamppot van boerenkool met rookworst! — торжественно, с гортанным голландским прононсом, объявил лорд ван дер Меер, и Марк с Седриком, отдавая дань его кулинарным талантам, бросились к столу.
— К стамппоту полагается хорошее пиво, — сказал лорд, доставая из бара три запотевших бутылки. — Хорошее значит голландское. Благодарностью ему был ликующий вопль баронетов. Готовил лорд изумительно. Впрочем — Марк отдавал себе в этом отчёт, — дело было вовсе не во вкусовых качествах поглощаемого ужина. И он даже на мгновение поддался малодушию, усомнившись в задуманном, но тут же взял себя в руки — тем лучше, отличное завершение этого… дня — не так уж много в его жизни было хорошего, чтобы испортить дурными мыслями ещё и этот волшебный вечер.
Приближалась полночь. С ужином давно было покончено, с десертом тоже, но расходиться не собирались. Лорд предложил переместиться в гостиную. Предложение приняли на ура. Лорд нарезал добрых полкило сыра — разумеется, голландского — еженедельное подношение с сыроварни его бывшего наставника, — и — неслыханное дело! — откупорил бутылку французского коньяка — ежегодная «дань» из поместья отца Седрика. Марк — видимо, решив внести свою лепту в общее застолье, — подхватил внушительный столик-поднос с выпивкой и закусками и, игнорируя протесты хозяев, понёс в зал, где разместился посередине дивана, оставив поднос у себя на коленях. К нему присоединились лорд с Седриком: лорд сел справа, Седрик — слева. Пили, закусывали, говорили о жизни. Ощущения были странные — дежавю и ностальгия одновременно: Седрик никогда ещё не испытывал ничего подобного, но те глубокие чувства общности, близости и принадлежности, которые его сейчас переполняли, были ему странно, до боли, знакомы — он нашёл то, чего никогда не знал, но к чему так отчаянно стремился, — своих. И Седрика вдруг осенило, что это и есть ответ на главную загадку «Мерит-клуба»: чем занимаются лорды в своём кругу, когда их никто не видит. И почему они так берегут это таинство от непосвящённых.
— Остаётся только надеяться, — сказал лорд, разливая по рюмкам остатки коньяка, — что Второй лорд не линчует меня за этот стихийный разврат с моей лёгкой подачи.
— Марк не выдаст. — Седрик обнял Марка за плечи. — Марк нас любит. Марк вздрогнул.
— И мы его тоже. — Лорд улыбнулся, но в глазах его насмешки не было, и Седрик был ему за это очень благодарен.
— Так, может… — пьяные мысли почти сорвались с губ, Седрик от испуга запнулся и тут же почувствовал, как напрягся под рукой Марк. — Я имею в виду…
— Разумеется. — Лорд залпом допил коньяк. — Я сейчас же приготовлю гостевую спальню.
Седрик закусил губу. Марк отодвинулся. Волшебство развеялось.
— Да, конечно.
Все трое начали подниматься на ноги, с преувеличенным энтузиазмом болтая о каких-то пустяках, как это обычно бывает, когда необходимо замять неловкость.
Потом Седрик думал, что дело, наверное, было в коньяке, непривычном и непривычно крепком. Как ещё объяснить тот факт, что он, неожиданно для себя самого — не говоря уж о лорде! — когда они уже остались наедине, вырвался из ласк наставника — непривычно жадных и грубых — и, бросив в ответ на недоумение в его глазах: «Я сейчас», быстро выскользнул из комнаты. Долго заставлять лорда ждать не пришлось — Марк стоял под дверью их спальни и от неожиданности лишь громко охнул и вжался в стену, когда Седрик резко распахнул дверь. Не давая Марку опомниться, Седрик молча схватил его за руку и потянул за собой. У кровати так же молча остановился и, продолжая держать Марка за руку, с вызовом посмотрел в глаза лорду. Некоторое время они с лордом стояли молча и неподвижно, меряясь взглядами. Первым не выдержал и рванулся к выходу Марк, но Седрик его удержал. Вторым капитулировал лорд. Он подошёл к ним. И обнял обоих.
…Седрик с лордом его любили — действительно любили, и Марк это чувствовал: слишком много в его жизни было нелюбви, чтобы сразу распознать разницу, — и Марк, никогда не знавший прежде любви, купался сейчас в любви целых двоих, и в ответ на эту любовь щедро и без остатка дарил им себя. Так было… правильно.
В руке лорда матово блеснуло. Во взгляде лорда читалось: «Пора вам, баронет, стать наконец мужчиной». Седрик перехватил на лету передачу и поспешно сосредоточился на защите — эта ритуальная возня была удобным предлогом для отвода глаз, в которых читалось ответное: «Я уже год как». В голове Седрика мелькнула мысль: а что если для лорда Марк всего лишь ритуальный шлюха, которого заботливые наставники приглашают для мужской инициации своих подопечных? Но он тут же отмёл это подозрение, глядя, с какой заботой, нежностью и — да! — любовью лорд готовит для него Марка. И тут же почувствовал облегчение: единственная отравлявшая их с лордом отношения тайна больше не будет между ними стоять. Эта тайна, Седрик невольно улыбнулся, теперь между ними лежала. Тайна лежала между ними, влекла их обоих, и они оба, забыв себя, её познавали, а тайна подавалась и открывалась им навстречу. И в ту ночь они оба её познали — с разных сторон, встретившись где-то посередине — вне времени, себя и пространства. Так Седрик усвоил очередной урок — к истине ведут разные пути.
Когда утром на рассвете Седрик проснулся, Марка рядом уже не было. На пустом ночном столике лежала корявая, набросанная от руки записка: «Спасибо за всё. До встречи (надеюсь, не скоро). М.»
Было пять минут шестого. Седрик был горд собой, что даже после вчерашних посиделок и, тем более, бурной ночи он проснулся сам, без будильника и — Седрик скосил глаза — лорда. Пора на пробежку. Вообще-то они всегда бегали вместе, но лорд, во-первых, так сладко спал, что Седрик — особенно учитывая тот праздник духа и тела, который им с Марком устроил лорд, — решил в знак благодарности его не будить; а во-вторых, ни одному воспитаннику не повредит такой маленький невинный компромат, как поимка наставника с «поличным». Если в следующий раз проспит он, ему будет что ответить на выговор лорда. А ещё лучше — ничего не говорить, просто нарочито покаянно опустить взгляд и многозначительно улыбнуться себе под нос. Настроение — и без того на высоте после вчерашнего — от этой мысли ещё больше поднялось, энергия распирала изнутри и требовала выхода, и даже непривычное похмелье не было преградой. Седрик надел беговую форму и кроссовки и вышел из дома.
Свежий рассветный воздух приятно холодил кожу, а ночные воспоминания горячили кровь. И только одно омрачало настроение — записка Марка. Что бы это значило? Он на них обиделся? За что? В памяти тут же всплыли слова лорда о том, что обида — это реакция на неудавшуюся манипуляцию. Марк пытался ими манипулировать? Бред. Ну да, он весь вечер был какой-то странный. И этот вуайеризм под дверью их спальни… Мысли тут же свернули к фееричному ménage à trois, в котором Марк отдавался им с лордом, как в последний раз. От воспоминаний подниматься начало не только настроение, и Седрик усилием воли направил размышления в куда более нейтральное и прозаичное русло — будущую специализацию. Но душа решительно не желала «приземляться» — мысли тут же взмыли вверх, вслед за мечтой, к корпоративным вершинам, которые сверкали на горизонте. А вскоре улетучились и они. Голова опустела, мозг отключился, на душе стало легко и радостно — за два года ежедневных пробежек Седрик уже пристрастился к их наркотическому действию. Окрылённый этой внезапной лёгкостью, Седрик растворился в беге и летел сейчас над землёй, почти не касаясь её — по крайней мере, он не чувствовал её под ногами. И его вдруг осенило: он будет космическим инженером. Его всегда манили звёзды, во всех их формах и проявлениях — потому он и ушёл в Корпорацию, — а значит, он лично приложит руку к тому, чтобы Корпорация достигла звёзд — в прямом смысле.
Он уже заканчивал третий круг из пяти, когда в голове что-то щёлкнуло во второй раз. Седрик замер на месте, поражённый внезапной мыслью, вернее, её нелепостью. Мысль была слишком абсурдной, чтобы быть правдой, и слишком логичной, чтобы ею… не быть. К тому же, именно во время бега Седрика чаще всего посещали оригинальные и парадоксальные идеи, решения и озарения. Которые очень редко оказывались ложными. Бегая, мы не просто бегаем, говорил лорд ван дер Меер, мы убегаем от проблем и прибегаем к решениям. Мозаика сложилась — каждый элемент встал на своё место. Седрик что было силы помчался к дому Второго лорда — на счету была каждая секунда, — мысленно вознося хвалу своему наставнику за неумолимую бескомпромиссность в отношении ежедневных тренировок: благодаря им, расстояние от их дома до резиденции Второго лорда он преодолел за рекордные семь с половиной минут.
Седрик жал до упора кнопку дверного звонка. Ему никто не отвечал. Седрик от отчаяния дёрнул дверную ручку — дверь отворилась. Мог бы и сразу догадаться — лорд ван дер Меер пользовался доверием хозяина и был внесён в «белый список» друзей дома. А вместе с ним — и Седрик как его воспитанник. Охранная система его распознала и пропустила.
Седрик влетел в холл и был уже на середине лестницы, когда внизу появился заспанный и наспех одетый дворецкий.
— Я к Марку! — крикнул на бегу Седрик. Непроизвольный взгляд на кроссовки навёл на толковую мысль. — У нас… совместная пробежка. Если его опасения не подтвердятся, то у него, по крайней мере, будет правдоподобное объяснение. Слуга лишь пожал плечами: вечно этим лордам неймётся — и пошёл досыпать за себя и за своего молодого хозяина.
Марк лежал поперёк кровати, лицом вниз. Седрик быстро перевернул его на спину и тут же склонился к лицу. Дыхание было слабым и поверхностным, но оно было. Седрик перевёл дух и бросился к телефону.
Три минуты спустя прибыла скорая — учитывая адрес вызова, могли бы и быстрее явиться.
Лорду Седрик позвонил уже из больницы.
Рейтинг: NC-17.
Жанр: гей-утопия, роман воспитания, детектив отношений.
Размер: макси (68.000 слов).
Саммари: цели они достигнут, но достижение цели так их изменит, что сама цель перестанет быть для них актуальной.
Рекомендуемый порядок чтенияТрилогия «Корпорация»:
I. Книга первая. «Бизнес».
1. «Сага о власти» (основная история):
1.1. Власть красоты. Друг семьи.
1.2. Власть идеи. We Control the World!
1.3. Власть несбывшегося.
1.4. Власть свободы. Гепард и Лев.
1.5. Власть крови. Стилисты.
II. Книга вторая. «Секс».
2. «Межвременье. Дудочник из Гамбурга» (сайд-стори по вселенной «Саги о власти»):
2.1. Забор и вишни.
2.2. Открой глаза и забудь об Англии.
2.3. Дудочник из Гамбурга.
III. Книга третья. «Игра».
3. «Вопрос цены» (сиквел к «Саге о власти»):
3.1. Дебют.
3.2. Гамбит.
3.3. Миттельшпиль.
3.4. Комбинация.
3.5. Эндшпиль.
Часть 3.2.
2.
Первый баронет Корпорации стремительно покорял столицу — знаменитые тусовки Марка Мирабо гремели на весь Гамбург. Вечеринки, устраиваемые им в личной резиденции Второго лорда, мгновенно приобрели статус самой модной тусовки Гамбурга — в прямом смысле: их гвоздём были модные дефиле — с самим Марком в роли модели и модельера. И публика была под стать — гламурные баронеты, грезившие карьерой в искусстве и смежных околотворческих областях. Каким чудом допуск в этот богемный элитный клуб получил Седрик — технарь до мозга костей, — Седрик и сам не понимал. То, что лорд ван дер Меер стал правой рукой наставника Марка, не могло быть причиной — Марк был весьма избирательным и принципиальным в отношении своих гостей и отказывал даже воспитанникам Верховных лордов. Но факт оставался фактом — каждую неделю Седрик неизменно удостаивался личного приглашения Марка. Поначалу к озадаченности подобной благосклонностью примешивалось смущение — после той памятной первой их приватной вечеринки с «порошком» и тем, что ему сопутствовало, Седрик в присутствии Марка чувствовал жгучую неловкость и даже вину. Однако довольно скоро оказалось, что то, что их разделяло — по мнению Седрика, — и тянуло к нему Марка.
…На Марке узкие чёрные бриджи, открывающие крепкие загорелые голени; низкая посадка и отсутствие ремня ещё больше подчёркивают его и без того плоский впалый живот. На Марке элегантная приталенная рубашка навыпуск с застёжкой на планке, отделанная по борту чёрным кантом; длинные манжеты с серебряными запонками закрывают наполовину кисти рук, так что видны только унизанные тяжёлыми кольцами длинные тонкие пальцы. На Марке — мягчайшие чёрные лоферы со скупой бахромой и кисточками, как влитые обтягивающие его узкие вытянутые ступни. У Марка — узкая длинная фигура, с девичьей грацией и юношескими очертаниями и пропорциями. У Марка чёрные прямые блестящие волосы, струящиеся по плечам, а на губах — неизменная цинично-насмешливая улыбка. В облике Марка всё: от покрытых бесцветным лаком ногтей на руках до надменного взгляда антрацитовых глаз — соответствует его кличке — Маркиз, которая — неизвестно, с чьей подачи — очень быстро и прочно закрепилась за ним в богемно-гламурной тусовке Гамбурга.
Уже далеко за полночь, но Седрик этого не замечает — Марк душа компании, и у его вечеринок культовый статус не только из-за места, где они проводятся. К тому же, лорд ван дер Меер ещё позавчера отбыл с Вторым лордом в Сингапур, так что спешить некуда. Чего не скажешь об остальных приглашённых — их-то наставники на месте и уже, наверно, заждались своих подопечных. Парни нехотя начинают прощаться. Седрик поднимается вместе со всеми, но его останавливает безапелляционное Марково «Подожди здесь, я провожу остальных», брошенное вполголоса. Седрик охотно повинуется. Впереди выходной, дома его никто не ждёт, и расходиться не хочется совершенно.
Пару минут спустя возвращается Марк с двумя бокалами виски в руках. Седрик, расслабленно полулежащий на диване, напрягается. Тусовки Марка отличаются повышенной трезвостью — дань заключённому им с Вторым лордом «пакту»: вечеринки, как-никак, проходят в его доме и под его эгидой, и лорд Коэн даёт на них добро только при условии неуклонного соблюдения «сухого закона» — пара слабоалкогольных коктейлей не в счёт, — которое он гарантирует наставникам приглашённых баронетов. Одно серьёзное злоупотребление — и Марк лишится «лицензии» навсегда.
— Естественное испарение, — пожимает плечами Марк, присаживаясь рядом с Седриком и протягивая ему бокал. — La part des anges. Так это у вас во Франции, кажется, называют? А мы, особенно учитывая отсутствие наставников, действительно вели себя как ангелы.
Седрик хмыкает, но бокал принимает.
— А если лорд Коэн заметит?
— Учитывая то, в каких количествах это пойло испаряется в компании его гостей, — вряд ли.
Они молча поднимают и пригубливают бокалы.
Марк переводит взгляд на Седрика и щурится.
— Я вот всё думаю… — задумчиво говорит он, рассматривая Седрика сквозь содержимое своего бокала. — Сколько тогда было от «котика» и сколько — от тебя лично?
Марк, повернувшись вполоборота, грациозно забрасывает ему ступни на колени, скрещивает лодыжки, и Седрик замирает: спихнуть их небрежным движением ноги было бы чересчур грубо, а взять в руку обнажённую, филигранно выточенную лодыжку Марка — значит больше её не выпустить.
— Марк…
Марк продолжения не дожидается.
— Из тебя получится отличный лорд, — усмехается он, убирая ноги, и тут же тянется за сигаретами. — Да что там. — Марк закуривает, спина его горбится, и Седрик не сводит с него глаз: Марк даже сутулится грациозно, с врождённым небрежным изяществом. — Самый крутой лорд в истории Корпорации. Потому что до тебя ни один лорд не смог устоять передо мной. При этом, заметь, мне даже предлагать не надо было — сами просили и умоляли.
— Марк…
— Хотя правда, — продолжает Марк, стряхивая на ковёр пепел, — конечно, намного прозаичнее. Я тебе просто не нравлюсь.
— Марк…
— Настолько не нравлюсь, — вдавив носком лофера окурок в паркет, Марк встаёт, — что у тебя на меня без «котика» не стоит.
В этом весь Марк: манит, дразнит, играет.
Седрик порывается подняться за ним, но ему это почему-то не удаётся, и он безвольно плюхается обратно.
В голове приятно шумит — ровно так, как надо. Третий день без лорда, а значит, без секса, уже даёт о себе знать. И всё же этого недостаточно, чтобы броситься с головой в омут.
Сейчас, на трезвую — даже несмотря на принятую «долю ангелов» — голову предложение Марка кажется безумием, согласиться на которое во второй раз он не решился бы даже под «котиком». Седрик и сам не может понять, чего — вернее, кого — он боится больше: наказания лорда ван дер Меера или мести Второго лорда. Но, будь он до конца откровенным с собой, Седрик бы признал, что больше всего он боится самого Марка: поверить, хотя бы на миг, что он может быть интересен такому парню, а поверив, не обжечься — и, главное, не разочаровать его, когда он предстанет перед ним таким, каким он есть, без эйфорического прикрытия «котика»…
Но Марк всё решает за двоих. Подходит к Седрику, опускается рядом с ним на пол, обхватывает руками его колени и зарывается лицом ему между ног.
— Пошли, — глухо шепчет он, потираясь щекой о тонкую ткань Седриковых брюк. — Очень надо. Пожалуйста.
И эта мольба действует на Седрика похлеще самого забористого «котика». В конце концов, запрет лорда касается только «порошка», а не Марка — о том, что между ними тогда произошло, лорд даже не вспоминал, хотя наверняка знал. Но главное, Марк, при желании — а с этим-то у него всё в порядке, — без проблем найдёт ему замену. И если за себя Седрик может поручиться, что это останется сугубо между ними, то в отношении остальных он вовсе не уверен. «Так хотя бы всё будет под контролем», — думает он, прежде чем окончательно потерять над собой контроль.
…На Марке узкие кожаные штаны, облегающие, как вторая кожа, его длинные стройные ноги. На Марке высокие, до колена, шнурованные кожаные сапоги с заклёпками. На Марке свободная белоснежная шёлковая рубашка с пышным кружевным жабо и манжетами. В этом весь Марк: нежный верх, грубый низ. Марк первый замечает его появление — вернее, единственный — в этой богемно-гламурной компании Седрик интересен только ему. Марк улыбается и поднимается ему навстречу. Образованная им брешь в кружке гостей тут же смыкается — вечеринка уже достигла той стадии, когда в присутствии хозяина гости не то что не нуждаются, а откровенно им тяготятся. В улыбке Марка столько радости, что Седрик даже готов поверить, что он тоже соскучился. Потому что сам Седрик — очень. Они целых две недели не виделись — уезжали с лордом на каникулы. Седрик так соскучился, что даже уговорил лорда вернуться в Гамбург на день раньше — чтобы попасть на вечеринку к Марку, — и помчался к нему прямо из аэропорта. Но Седрик тут же обуздывает распоясавшееся воображение: Марк рад всем своим гостям, а кому не рад, того не приглашает. Марк приближается к нему лёгкой и грациозной походкой — Марк вообще порхает по жизни, как бабочка-однодневка, — Марк легко и небрежно клюёт его в щеку — ничего личного, Марк всех так встречает, — и Седрика обдаёт смесью отборнейших ароматов: древесно-цитрусовым одеколоном, ментоловым дымом и едва ощутимым запахом алкоголя — такого же тонкого и дорогого, как парфюм и сигареты. Маркиз роскошен и сексуален, как никогда. Седрик цепенеет, а его животное альтер эго пробуждается к жизни. А Марк уже отворачивается, бросает небрежно через плечо по-французски: «Проходи, присаживайся. Я сейчас». Для Седрика эти слова — словно интимное признание. Марку без разницы, на каком языке говорить, — он трилингва: свободный французский у него от отца, немецкий — от жизни в Швейцарии, а английский — от матери и принадлежности к мировому бомонду. Но для Седрика, выросшего в старинном французском шато в самом сердце исторической Гранд-Шампани, разница есть. Родной язык даёт ему опору в жизни, корни, благодаря которым он не чувствует себя космополитическим перекати-полем. Корпоративный Гамбург говорит на всемирном английском и элитарном немецком, и лорд ван дер Меер, прекрасно владеющий французским, не общается на нём с Седриком из принципа, желая, чтобы он больше практиковался в этих «полезных» языках. Но на английском и немецком Седрик способен выразить только мысли, а на французском — себя и чувства. А посиделок в кафе с тётей Амели раз в месяц — после того как Седрик стал воспитанником старшего советника Второго лорда, тётка его, конечно, любить не начала, но былое пренебрежение сменилось уважением — и, похоже, неподдельным, — слишком мало, чтобы утолить его жажду, да и не о чем им с тёткой разговаривать, несмотря на все её старания. А больше на belle langue здесь и не говорит никто. Один Марк снисходит — когда ему благоволит.
Марк направляется к бару — он никогда не спрашивает, чего бы Седрику хотелось, а Седрик никогда не возражает: он знает, что Марк обожает экспериментировать с шейкером, и результаты этих экспериментов его ещё никогда не разочаровывали — возможно, потому, что из рук Марка Седрик готов пить любую отраву. А Седрика уже ведёт — похлеще, чем от «котика». Впрочем, Марк и есть «котик» — такой же желанный, шибающий и запретный. Седрик, как в трансе, обходит расставленные полукругом диваны, спотыкается о чьи-то вытянутые ноги, чертыхается, извиняется и как лунатик идёт вслед за Марком. А Марк уже гремит бутылками, звякает бокалами, звенит кубиками льда — готовит своё колдовское зелье и даже не догадывается, что ему оно без надобности. Седрик подходит к нему, и дрожащая от возбуждения рука сама тянется к округлым, обтянутым кожей ягодицам — благо от гостей их закрывает барная стойка. Седрик скорее чувствует, чем ощущает, что под брюками у Марка ничего нет, и в голове тут же проносится подлая предательская мыслишка: Марк не знал о его приезде — Седрик сам не стал говорить, чтобы сделать сюрприз, — а значит, оделся — вернее, не оделся — так для кого-то другого. Но Седрик решительно отметает это подозрение: не такой человек Маркиз, чтобы одеваться ради кого бы то ни было — даже ради него, — от этого немного горчит во рту. Он подчиняется и готов угождать только одному повелителю — собственному чувству прекрасного, — и этот мнимый реванш над потенциальными соперниками немного подслащает горечь. Седрик приближается к Марку вплотную, трётся коленом о его подколенную впадину — слышно, как мягко скрипит под коленом кожа, — смыкает ладонь на его паху, потирается носом о его плечо, шумно, судорожно втягивает его запах и, шалея от собственной смелости, хрипло выдыхает ему на ухо — родной язык сейчас так кстати, а тон его не терпит возражений:
— Пошли.
— Что, прям счас? — Марк опускает голову, с преувеличенной сосредоточенностью отмеряет шампанское и кампари, плотная шелковистая завеса волос струится по его лицу и прячет его выражение от Седрика. Но Седрик готов поставить на кон то единственное, чего он сейчас так исступлённо хочет, что там, под завесой, Марк довольно улыбается.
— Да. — Седрик прижимается сзади, потирается совсем уж бесстыдно — его твёрдый «аргумент» наверняка убедительней любых слов, — но от слов Седрик тоже не отказывается. — Очень надо. Пожалуйста.
Марк поворачивается, вручает ему воронкообразный бокал с огненно-красным содержимым и долькой апельсина на стенке.
— Поднимайся наверх, — говорит он. — Я скоро подойду.
Но Седрик не отступается.
— Как скоро?
— Скоро! — в голосе Марка прорезаются недовольные нотки — Марк не любит, когда ему перечат, даже если это в его же интересах, — но на лице Марка играет такая довольная улыбка, что остатков разума Седрика хватает ровно на то, чтобы не спорить и подчиниться: какая разница, даже если Марк явится секунду спустя, эта секунда всё равно будет равна вечности. Седрик нехотя отлепляется, достаёт телефон и, делая вид, что собирается позвонить, выходит с бокалом из зала. Цепким взглядом он окидывает холл и, убедившись, что путь свободен, быстро и неслышно взбегает по лестнице на второй этаж, где исчезает за дверью комнаты Марка.
Ожидание ожидаемо длится вечно — Седрик успевает допить коктейль, — и едва Марк переступает порог своей спальни, Седрик громко, ударом ноги, захлопывает за ним дверь и вжимает Марка в стену. За последний год Седрик сильно раздался в плечах, и сейчас целиком закрывает собой Марка. Седрик вбивает колено ему между ног, ноги Марка раздвигаются, как сухая доска под напором топора, и Марк оказывается пригвождённым к стене, как бабочка на булавке. Терпения Седрика хватает ровно на то, чтобы разорвать кружева на рубашке Марка и приспустить с него и с себя брюки. С мудрёной шнуровкой сапог Марка возиться нет ни сил, ни желания, и Седрик просто разворачивает Марка лицом к стене.
…Марк звонит утром следующего дня, отрывисто сообщает, в каком кафе его ждёт, и, не дожидаясь ответа, бросает трубку. Седрика гложет двойное чувство вины перед лордом: этой ночью он — впервые — отказался разделить с ним постель, а теперь придётся отказаться ещё и от традиционного совместного воскресного бранча — а лорд так старался, всё утро готовил! — но отказать Марку Седрик не может.
На Марке тёмные непроницаемые очки в пол-лица, которые он не снимает даже в кафе. Очки ему идут — Маркизу всё к лицу, — но Седрика не покидает ощущение, что на нём и лица-то нет. Да и сам Марк сегодня какой-то отсутствующий — молчит и курит. Кофе его так и остаётся нетронутым. Седрик поначалу пытается завязать разговор, но, убедившись в тщетности своих попыток, сдаётся и тоже замолкает. Седрик уже успел понять о друге главное — на Марка ни в коем случае нельзя давить и к чему бы то ни было принуждать, даже в таких пустяках, даже — и особенно! — в том и к тому, чего он сам хочет. Слишком много на него давили в жизни, и сейчас даже малейший намёк на давление и принуждение он принимает в штыки — рефлекс. Марк явно не в духе, но раз он сам его сюда вытащил, то рано или поздно сам и заговорит. Логика Седрика не подводит.
— Вечеринок больше не будет, — затянувшись так сильно, что, кажется, щёки слиплись изнутри, Марк подаёт наконец голос. В голосе этом столько уверенности и безапелляционности, что Седрик даже не удивляется — просто принимает к сведению.
— Жаль, — искренне отвечает он. — Мне они нравились.
Марк хмыкает. Седрик смущается.
— Я имел в виду… сами вечеринки тоже.
— Да я понял.
— Но тебя тоже можно понять. Это всё жутко напряжно. Организация и всё такое. Ты и так столько держался. Я бы так не смог.
Седрик не видит глаз Марка, но кожей ощущает, каким странным у него сделался взгляд.
— Это не я решил.
— А кто? — только услышав свой вопрос, Седрик понимает его абсурдность.
— Наш доморобот, — фыркает Марк. — А ты как думаешь?
Седрик извиняется.
— А причина? Ведь не мог же он без повода… — и тут до Седрика доходит. Сразу становится ясно, почему Марк пригласил в кафе его. Сердце ухает вниз, к горлу подступает тошнота, а его самого вдруг засасывает в вакуум. — Он… узнал?!
— Нет. Вот тебе и повод.
— Ты можешь выражаться яснее? — от страха у Седрика сдают нервы, и он невольно повышает голос.
— Я его отшил. — Оба умолкают: Марк собирается с мыслями, Седрик пытается осмыслить услышанное — и последствия. — Сказал, что слишком устал после вечеринки.
— А он? — Седрик замирает.
— А он, — усмехается Марк, — сказал, что раз я так устаю от этих тусовок, то он их с этого дня запрещает.
Седрик прикрывает глаза, и перед его внутренним взором как наяву возникает сцена: лорд Коэн, невозмутимый, как Верховный лорд, кладёт руки Марку на плечи, желает ему спокойной ночи и, поцеловав на прощание в лоб, заботливым отеческим голосом говорит: «Отдыхайте, баронет» — и выходит из комнаты. По крайней мере, лорд ван дер Меер, когда Седрик ему вчера отказал, отреагировал именно так.
— Он тебе настолько противен? — тихо спрашивает Седрик и запоздало понимает, что не надо было, — вопрос Марку наверняка ещё противнее. Ему хорошо говорить: наставника он получил по результатам теста, а не по «политическим соображениям», и с лордом ван дер Меером у него полная гармония, в том числе и в постели. Седрик не чувствует к лорду Коэну антипатии — как и особой симпатии, впрочем, тоже, — но ему и спать с ним не приходится. А у Марка — политический «брак», и его предпочтений и тем более согласия никто не спрашивает.
— Да нет, почему? — в голосе Марка — искреннее недоумение, и Седрик переводит дыхание. — Как раз постель — единственное место, где он хоть немного похож на человека. За её пределами он гораздо противнее, уж поверь.
— Тогда… почему? — у Седрика замирает сердце: он уже знает ответ — по этой же причине он отказал своему наставнику, — но так хочется, чтобы Марк его озвучил. Марк усмехается, и от этой усмешки сердце Седрика вдруг начинает бешено колотиться, словно пытается наверстать «прогул», который оно так глупо и наивно себе позволило.
— Как бы тебе объяснить… — Марк задумчиво разглядывает пачку своих сигарет, опустевшую с начала встречи наполовину, и если бы Седрик не знал его так хорошо, то поверил бы, что он и вправду подбирает наиболее понятное объяснение. Но Седрик знает Марка достаточно хорошо, чтобы увидеть в его словах то, чем они и являются, — насмешку, и хорошо, если дружескую. — Мы последний раз спали неделю назад. И если бы я позволил ему вчера, он бы тут же догадался, что его опередили. И тогда санкции были бы куда серьёзнее.
Седрику горько от этого объяснения: ничего личного, один прагматизм и трезвый расчёт, который так странно гармонично уживается с этой возвышенной творческой натурой, — впрочем, ничего удивительного, потомственный банкир в надцатом поколении, такое бесследно не минует. Так странно — вот уж ирония судьбы, — Седрик прошлой ночью тоже отказал своему наставнику, под тем же предлогом, — но не потому, что боялся разоблачения, а потому, что не хотел перебивать «послевкусие» от Марка — даже лордом. Но лорд ван дер Меер, в отличие от своего шефа, спокойно воспринял отказ и не стал в отместку запрещать ему посещение «столь изнурительных вечеринок», из-за чего Седрик даже во сне мучился от угрызений совести, которые сейчас, после слов Марка, достигают апогея. И Седрик предпочитает об этом промолчать — не хочется обнажать свою душу, Марк и так постоянно над ним подтрунивает из-за его гипертрофированной чувствительности и обострённого чувства справедливости.
— Прости, — бормочет он, и никакая сила в мире не смогла бы сейчас оторвать его от созерцания разводов в кофейной чашке, в которую он уставился. — Это я во всём виноват.
— Ну вот. — Марк раздражённо откидывается на спинку стула, так что металлические ножки скрежещут по полу. — Так и знал, что этим всё кончится. Знаешь, что меня в тебе бесит — реально так бесит? — Марк уже заводится не на шутку. — Твоя феноменальная самоуверенность! Уж если у меня хватило смелости отшить Второго лорда, то тебя я бы на милю к себе не подпустил. Если б захотел.
Седрик запоздало понимает, что наступил на любимую мозоль Марка. Как ни странно, эта нарочитая колкость и вспышка гнева действуют на него успокаивающе — он чувствует за собой такую вину, что рад любому наказанию, способному искупить хотя бы ничтожную её часть.
— Да ты… — всё больше распаляется Марк, размахивая рукой с сигаретой, которой он в раже даже забывает затянуться. — Вы все, неизвестно с какой радости, возомнили себе, что вы — и только вы! — всё решаете. И за всё отвечаете! А Марк… ну что Марк? Кукла надувная, у него и права голоса-то нет — комплектацией не предусмотрено, у него рот для других целей предназначен, а мозгов и в помине нет. А для решений есть лорды. Даже если «лорду» до этого звания ещё лет десять подставляться под лордов.
— Так я тебе вот что скажу! — Седрик молчит в ожидании того, «что ему скажут», не поднимая взгляда от забитой окурками пепельницы — Марк сейчас так страшен в своём гневе, что даже официанты боятся подойти её сменить. — Ты ещё хуже, чем он! Он хотя бы признаёт за мной право отвечать за свои решения, а значит, и принимать их. А ты считаешь меня недееспособной дурочкой, которую без тебя и твоей сопливой заботы весь Гамбург переимеет.
Слова, которые сейчас слетают с губ лучшего друга, настолько обидны и несправедливы, что у Седрика от боли и потрясения что-то перемыкает внутри. Его вдруг осеняет: Марку сейчас жизненно важно выпустить пар, и кроме него, Седрика, у него никого больше нет, с кем он мог бы позволить себе такое. И Седрика попускает. Ощущение своей избранности и оказанного ему доверия стоит того, чтобы безропотно снести любое обвинение, которое может предъявить ему Марк.
— Прости, — еле слышно повторяет Седрик, но глаза наконец поднимает.
— Ладно, проехали. — Марк синхронно отводит взгляд и поднимается на ноги.
— Всё в порядке, — улыбается Седрик, поднимаясь вслед за ним; гроза миновала, и улыбка тут же превращается в ухмылку: — Обращайся.
Марк пихает его локтем под бок. Они выходят из кафе, и Седрик, поотстав на полшага, задерживается у кассы, украдкой прикладывается печаткой к скан-устройству и оплачивает счёт.
Новость Седрика шокирует — он знает, чтó значили для Марка его вечеринки, или, правильнее было бы сказать, салон — под стать его прозвищу. Они были его гордостью, его самовыражением, да что там — смыслом его жизни. Не успевали ещё разойтись его гости, а Марк уже лихорадочно строчил в блокнотах идеи для следующей party: списки гостей — помимо постоянных «членов клуба», он неизменно приглашал какую-нибудь «залётную и улётную» звезду вечера, — напитки, музыка, развлечения. Тема вечера. И наряды собственного дизайна — куда без них, ради их демонстрации всё и затевалось. Возможно, это и блажь, но Марк жил этой блажью.
— И как ты теперь?.. — Седрик решается озвучить донимающий его вопрос, но не решается его закончить.
— А, фигня. — Марк, уставившись на клумбу у тротуара, сбивает носком своего пижонского ботинка ни в чём не повинный цветок виолы. — Что-нибудь придумаю. — Голос Марка звучит нарочито беззаботно, под стать словам, но сердце Седрика уже достаточно хорошо его знает, чтобы сжаться в тревожном предчувствии.
— Может, всё ещё образуется? — высказывает он робкую надежду — не столько потому, что сам в это верит, сколько из желания как-то подбодрить Марка.
— Это вряд ли, — жёстко усмехается тот. — Он не пойдёт на попятную, а я не стану унижаться.
***
Марк после этого к ним часто наведывался и проводил с Седриком почти всё своё время — лорд ван дер Меер не возражал, — разумеется, при условии, что это будет не в ущерб занятиям, что лишь усилило мотивацию Седрика. Тем более что границ дружбы они с Марком после той злополучной последней вечеринки не переступали: в доме лорда Коэна было слишком опасно, а под носом у лорда ван дер Меера — совесть не позволяла. По крайней мере, Седрику. Но и Марк, к немалому удивлению и недоумению Седрика, никаких поползновений в его сторону больше не делал, да и в целом выглядел каким-то отрешённо-заторможенным. Видно, потеря «салона» ударила по нему гораздо сильнее, чем он хотел это признавать.
Приближался конец второго года наставничества, а с ним — и будущая специализация, под теоретическую часть которой отводились три последних года наставничества. После неё ещё «каких-то» пять лет практики — и — в случае успешной сдачи экзаменов — вожделенный титул лорда-по-заслугам — слишком заманчивая цель, чтобы принимать слишком близко к сердцу вечно кислую мину Марка. По крайней мере, Седрик так себя утешал. Получалось, если честно, фигово. С будущей профессией Седрик определился ещё в самом начале наставничества — разумеется, он станет инженером, как лорд ван дер Меер. Но проектирование домашних роботов его не вдохновляло, а что ему противопоставить, Седрик так и не придумал: профессия одна, а вариаций и подвидов — не счесть. Седрик до сих пор так и не определился, в какой отрасли хочет специализироваться, — не помогли даже сотни часов интенсивной «социализации» с сотнями коллег лорда ван дер Меера и проникновенных бесед с самим лордом, призванные помочь баронетам определиться. Марк на вопросы о «самоопределении» отмалчивался или буркал что-то невразумительное, после чего с головой уходил в свои зарисовки. Так они обычно и проводили время: Седрик штудировал проспекты и буклеты с предложениями курсов и лекций от ведущих инженеров мира, светил в своих профессиональных областях, разумеется, лордов — только лорды, причём лучшие из них, имеют право учить и воспитывать будущих лордов, — а Марк, с отрешённым видом уставившись в свой альбом, покрывал модными эскизами его страницы.
При этом Седрику даже в голову не приходило отказывать больше от тела лорду — наоборот, чувствуя угрызения совести, он теперь слишком усердствовал в постели. Это, наверное, и насторожило лорда.
— Баронет… — лорд неспешно подходит к нему и, присев рядом на подлокотник кресла, обнимает его за плечи. — Вы ничего не хотите мне рассказать?
— О чём, мой лорд? — Седрик от неожиданности прикрывает глаза, в висках бурлит, язык не слушается, — он и сам теперь не уверен, задал он этот — риторический — вопрос в голос или же мысленно.
— О том, что с вами происходит. — Ответ лорда свидетельствует в пользу первого варианта, но с другой стороны… лорду уже давно без надобности слышать его вопрос, чтобы на него ответить. И уж тем более ему не нужны ответы Седрика, чтобы понять, что с ним происходит. Лорд спрашивает не потому, что желает узнать ответ. Он спрашивает, чтобы дать ему повод выговориться.
— Баронет… — лорд вздыхает и отнимает руку. — Мне тоже когда-то — полжизни назад — было восемнадцать. Со всеми сопутствующими… осложнениями, свойственными этому переломному возрасту. — Худая холёная рука лорда описывает неопределённую дугу в воздухе. — Я, представьте себе, имею кое-какое представление о том, над чем ни вы, ни я не властны. — Лорд подносит к глазам свой бокал, на донышке которого плещется недопитое виски, и принимается внимательно что-то в нём высматривать. — И раз уж я есть ваш наставник, «и в горе, и в радости», — продолжает он, оторвавшись от созерцания, — я считаю своим долгом помочь вам с этим справиться.
Седрик сидит, затаив дыхание, да лорд, похоже, и не ждёт ответа.
— Я не требую, чтобы вы назвали мне имя… — «Потому что вы и так его знаете», — мысленно доканчивает Седрик. — И, тем более, не стану сам «наводить справки». — «Потому что „справка“ сама приходит к вам на дом», — так же мысленно продолжает Седрик. — Я даже пойму и приму, если вы… — голос лорда едва заметно меняется, всего на мгновение, так что Седрик даже не уверен, не показалось ли это ему, — не захотите больше приходить ко мне ночью. Я просто хочу, чтобы вы знали. Я ваш наставник, я давал клятву, и вы всегда можете рассчитывать на меня и мою поддержку. Разумеется, — тут же поправляется он — видимо, из опасения скатиться в пафос, — это относится только к форс-мажору, который, без сомнения, имеет сейчас место. Я уверен, что вам хватит интеллекта отличить форс-мажор от минутной слабости, к которой я как наставник должен — и буду! — относиться с такой же нетерпимостью и беспощадностью, с каким терпением и пониманием отношусь сейчас к форс-мажору.
— Спасибо. — Ответ выходит скупым и сиплым, но Седрик уверен, что лорд всё поймёт правильно, даже — и особенно! — то, что он хотел, но не сказал и вряд ли когда-либо скажет.
Лорд вопросительно протягивает ему свой недопитый бокал. Седрик с благодарностью его принимает и опрокидывает залпом.
— Спасибо, — повторяет он с чувством и, уже глядя лорду в глаза, твёрдо добавляет: — Я рад, что вы мой наставник. И буду ещё больше рад, если вы — несмотря на «форс-мажор» — не станете закрывать для меня дверь своей спальни.
Лорд смеётся и взъерошивает ему волосы на затылке.
— Обещаю, — говорит он, и в его тёплых подусталых глазах появляются такие дорогие Седрику смешинки. — Заходите, когда будет желание.
Лорд встаёт.
— Ловлю вас на слове, мой лорд. — Седрик поднимается вслед за ним. — Сейчас.
Его переполняет такое облегчение и благодарность, что, кажется, он сейчас просто взлетит. Лорд чувствует это, подхватывает его под локоть, «заземляет», и Седрик, прежде чем последняя мысль улетучивается, как гелиевый шарик, из его головы, успевает осознать, какое это счастье — наличие наставника, которому слова и объяснения не нужны. В эту ночь каждый из них отдаётся «своему», но при этом они едины, как никогда до этого.
***
Марк подъехал к Седрику под вечер. Открыл лорд ван дер Меер — он даже после переезда в Гамбург избегал личной живой прислуги и при первой же возможности, то есть когда рядом не было Седрика, старался облагодетельствовать Хендрика внеочередным выходным. Самодельная примета Марка не подвела.
— А Седрика нет, — сказал лорд. — Он только к семи вернётся.
— А… можно, я подожду тогда?
— Конечно. — Лорд посторонился, пропуская его в дом. — Проходите, баронет.
Марк проследовал в просторный зал, отделённый от совмещённой с кухней столовой длинной барной стойкой из белого каррарского мрамора.
— Располагайтесь. — Лорд широким жестом обвёл диваны в центре гостиной. Марк с заторможенной грацией взобрался на барный стул. — Выпьете что-нибудь? Марк вяло попросил кофе, который лорд тут же сварил с проворностью заправского баристы.
— Но я, к сожалению, не смогу уделить вам внимания, — сказал он, подвигая гостю чашку. — Пора готовить ужин.
— Вы… сами готовите?! — услышанное было настолько невероятно, что Марка на мгновение выбило из его непроницаемого апатичного кокона.
— Ну, это громко сказано, — рассмеялся лорд, громыхая кастрюлями в глубине кухни, и неожиданно смутился: — Но да, случается. Как говорил незабвенный лорд Вальберг, мужчина за плитой — это эротично.
— С ним сложно не согласиться, — отозвался Марк, поигрывая ложечкой в чашке и внимательно наблюдая из-под опущенных ресниц за слаженными действиями лорда.
— А коли так, — отозвался тот, доставая из шкафчика пакет картошки, — то давайте помогайте, баронет.
Марк тут же соскользнул с барного стула, словно только и ждал приглашения.
— Только я… ничего не умею.
— Не беда. Будучи наставником, я привык к девственным подопечным.
В воздухе повисла неловкость. Марк поспешил сменить тему.
— Что готовим? — спросил он, но особого интереса в его голосе не слышалось.
— Стамппот! — гордо возвестил лорд и в ответ на недоуменный вопрос в глазах Марка сказал: — Старинное голландское национальное блюдо. Я вчера проспорил Седрику.
Лорд вручил Марку нож для чистки овощей, но, заметив, как у того дрожат руки, тут же сжалился и велел доставать из холодильника грюнколь.
— Такие зелёные капустные листья, — тут же пояснил он, предваряя вопрос «поварёнка», и, окинув взглядом замысловатую рубашку Марка, добавил: — Кружевные.
Лорд споро чистил картошку и лук, Марк с отсутствующим видом мыл капусту. Тугая струя воды разбивалась о тугие капустные листья, брызги летели во все стороны.
— У вас всё в порядке, баронет? — лорд выключил воду и внимательно посмотрел на Марка. Марк догадывался, как сейчас выглядит: лицо бледное, какое-либо выражение на нём отсутствует, а глаза неестественно блестят.
— Да, конечно, — быстро ответил он, отводя взгляд.
Лорд пожал плечами и вернулся к прерванной работе. Марк с неприкаянным видом торчал рядом, наблюдая за его спорыми ловкими действиями. Лорд тем временем порезал картошку на четвертинки, мелко порубил капустные листья, сложил слоями в кастрюлю, посолил, залил водой и поставил на плиту.
— А это… долго готовится? — спросил Марк. Мыслями он был далеко — там, куда собирался, — не только язык, всё тело одеревенело и плохо слушалось. Холод бил изнутри и дрожью прорывался наружу. Раздобыть хоть немного живого тепла было жизненно необходимо.
— С учётом закипания — полчаса, — ответил лорд.
— Тогда у нас… есть время. — Марк резким отчаянным движением головы откинул назад волосы, закрывавшие половину лица, облизнулся и, положив лорду руку на грудь, медленно провёл по ней раскрытой ладонью. Лорд вздохнул и так же решительно её убрал. Марк отвёл взгляд и опустил голову.
— Я вам противен, да? — еле слышно спросил он.
— Если бы вы были мне противны, вы бы здесь сейчас не стояли, баронет.
— Тогда что? — в голосе Марка зазвучало ожесточение. — Неужели он лучше меня?
— Вопрос не в том, кто лучше, а в том, что правильно.
— Пожалуйста… — голос Марка дрожал. — Мне это… надо.
— Тебе не это надо.
— Простите. — Марк попытался отстраниться, но лорд притянул его за плечи к себе. — Я… устал. Запутался…
Лорд ничего не ответил, просто положил ему руку на голову, запустил пальцы в волосы и принялся рассеянно перебирать смоляные шелковистые пряди. То ли этот интимный жест, то ли рвавший все шаблоны внезапный переход на «ты», то ли неожиданное сочувствие в голосе лорда было всему виной, но Марка внезапно прорвало. Слёзы текли непрерывным потоком, тело Марка содрогалось. Лорд обнимал его одной рукой за плечи, а другой прижимал к себе и поглаживал по спине, тихо приговаривая:
— Поплачь, мальчик, поплачь. Тебе станет легче.
Понемногу рыдания затихали, всхлипывания становились всё реже, и Марк наконец пришёл в себя.
— Простите, — всхлипнул он, отстраняясь и запрокидывая голову и смахивая тыльной стороной ладони слёзы с ресниц. — Боюсь даже думать, что вы обо мне теперь думаете.
— Думаю, что вы очень сильный и умный человек, баронет, и носите свой титул по заслугам. — Лорд улыбнулся, но в глазах его насмешки не было, и Марк с облегчением улыбнулся в ответ.
— Спасибо, — сказал он. — Седрику очень повезло.
— Это не везение, баронет, а личные заслуги. — Слёзы ушли, смыв наваждение с обоих — лорд опять был лордом, а баронет — баронетом. Уголок рта Марка дёрнулся.
— Да, вы правы. Мы все получаем то, что заслуживаем.
— И в этом высшая справедливость.
Тайм-менеджмент лорда был на высоте — он как раз сливал воду с картошки, когда вернулся Седрик.
— Роокворст, — коротко бросил лорд, и Седрик, не переспрашивая, тут же наполнил небольшую кастрюлю на треть водой и поставил её на огонь. Марк невольно позавидовал подобному единомыслию. Лорд мелко шинковал лук, Седрик рубил кубиками бекон. Два ножа стучали в унисон, как и сердца поваров. Невесть откуда возникшая старинная чугунная сковородка — «Семейная реликвия, наследство моей прабабки» — смотрелась весьма странно посреди окружающего хай-тека и очень органично — в руках лорда. Лорд разогрел сковороду, высыпал в кипящее масло лук и бекон. Тем временем закипела вода, и Седрик опустил в неё три больших и толстых копчёных колбаски. Булькала вода в кастрюле с роокворстом, скворчал бекон с луком на сковороде, а лорд уже готовил пюре: размял толкушкой картошку с капустой, добавил масла, горячего молока, перца и соли и всё основательно перемешал. Седрик накрыл на стол, лорд разложил по тарелкам пышное ядовито-зелёное пюре, щедро полив сверху зажаркой, а Седрик увенчал каждую тарелку свёрнутой кольцом горячей колбаской. Ароматы стояли такие, что у Марка, впервые за последние три дня, прорезался нешуточный аппетит.
— Stamppot van boerenkool met rookworst! — торжественно, с гортанным голландским прононсом, объявил лорд ван дер Меер, и Марк с Седриком, отдавая дань его кулинарным талантам, бросились к столу.
— К стамппоту полагается хорошее пиво, — сказал лорд, доставая из бара три запотевших бутылки. — Хорошее значит голландское. Благодарностью ему был ликующий вопль баронетов. Готовил лорд изумительно. Впрочем — Марк отдавал себе в этом отчёт, — дело было вовсе не во вкусовых качествах поглощаемого ужина. И он даже на мгновение поддался малодушию, усомнившись в задуманном, но тут же взял себя в руки — тем лучше, отличное завершение этого… дня — не так уж много в его жизни было хорошего, чтобы испортить дурными мыслями ещё и этот волшебный вечер.
Приближалась полночь. С ужином давно было покончено, с десертом тоже, но расходиться не собирались. Лорд предложил переместиться в гостиную. Предложение приняли на ура. Лорд нарезал добрых полкило сыра — разумеется, голландского — еженедельное подношение с сыроварни его бывшего наставника, — и — неслыханное дело! — откупорил бутылку французского коньяка — ежегодная «дань» из поместья отца Седрика. Марк — видимо, решив внести свою лепту в общее застолье, — подхватил внушительный столик-поднос с выпивкой и закусками и, игнорируя протесты хозяев, понёс в зал, где разместился посередине дивана, оставив поднос у себя на коленях. К нему присоединились лорд с Седриком: лорд сел справа, Седрик — слева. Пили, закусывали, говорили о жизни. Ощущения были странные — дежавю и ностальгия одновременно: Седрик никогда ещё не испытывал ничего подобного, но те глубокие чувства общности, близости и принадлежности, которые его сейчас переполняли, были ему странно, до боли, знакомы — он нашёл то, чего никогда не знал, но к чему так отчаянно стремился, — своих. И Седрика вдруг осенило, что это и есть ответ на главную загадку «Мерит-клуба»: чем занимаются лорды в своём кругу, когда их никто не видит. И почему они так берегут это таинство от непосвящённых.
— Остаётся только надеяться, — сказал лорд, разливая по рюмкам остатки коньяка, — что Второй лорд не линчует меня за этот стихийный разврат с моей лёгкой подачи.
— Марк не выдаст. — Седрик обнял Марка за плечи. — Марк нас любит. Марк вздрогнул.
— И мы его тоже. — Лорд улыбнулся, но в глазах его насмешки не было, и Седрик был ему за это очень благодарен.
— Так, может… — пьяные мысли почти сорвались с губ, Седрик от испуга запнулся и тут же почувствовал, как напрягся под рукой Марк. — Я имею в виду…
— Разумеется. — Лорд залпом допил коньяк. — Я сейчас же приготовлю гостевую спальню.
Седрик закусил губу. Марк отодвинулся. Волшебство развеялось.
— Да, конечно.
Все трое начали подниматься на ноги, с преувеличенным энтузиазмом болтая о каких-то пустяках, как это обычно бывает, когда необходимо замять неловкость.
Потом Седрик думал, что дело, наверное, было в коньяке, непривычном и непривычно крепком. Как ещё объяснить тот факт, что он, неожиданно для себя самого — не говоря уж о лорде! — когда они уже остались наедине, вырвался из ласк наставника — непривычно жадных и грубых — и, бросив в ответ на недоумение в его глазах: «Я сейчас», быстро выскользнул из комнаты. Долго заставлять лорда ждать не пришлось — Марк стоял под дверью их спальни и от неожиданности лишь громко охнул и вжался в стену, когда Седрик резко распахнул дверь. Не давая Марку опомниться, Седрик молча схватил его за руку и потянул за собой. У кровати так же молча остановился и, продолжая держать Марка за руку, с вызовом посмотрел в глаза лорду. Некоторое время они с лордом стояли молча и неподвижно, меряясь взглядами. Первым не выдержал и рванулся к выходу Марк, но Седрик его удержал. Вторым капитулировал лорд. Он подошёл к ним. И обнял обоих.
…Седрик с лордом его любили — действительно любили, и Марк это чувствовал: слишком много в его жизни было нелюбви, чтобы сразу распознать разницу, — и Марк, никогда не знавший прежде любви, купался сейчас в любви целых двоих, и в ответ на эту любовь щедро и без остатка дарил им себя. Так было… правильно.
В руке лорда матово блеснуло. Во взгляде лорда читалось: «Пора вам, баронет, стать наконец мужчиной». Седрик перехватил на лету передачу и поспешно сосредоточился на защите — эта ритуальная возня была удобным предлогом для отвода глаз, в которых читалось ответное: «Я уже год как». В голове Седрика мелькнула мысль: а что если для лорда Марк всего лишь ритуальный шлюха, которого заботливые наставники приглашают для мужской инициации своих подопечных? Но он тут же отмёл это подозрение, глядя, с какой заботой, нежностью и — да! — любовью лорд готовит для него Марка. И тут же почувствовал облегчение: единственная отравлявшая их с лордом отношения тайна больше не будет между ними стоять. Эта тайна, Седрик невольно улыбнулся, теперь между ними лежала. Тайна лежала между ними, влекла их обоих, и они оба, забыв себя, её познавали, а тайна подавалась и открывалась им навстречу. И в ту ночь они оба её познали — с разных сторон, встретившись где-то посередине — вне времени, себя и пространства. Так Седрик усвоил очередной урок — к истине ведут разные пути.
Когда утром на рассвете Седрик проснулся, Марка рядом уже не было. На пустом ночном столике лежала корявая, набросанная от руки записка: «Спасибо за всё. До встречи (надеюсь, не скоро). М.»
Было пять минут шестого. Седрик был горд собой, что даже после вчерашних посиделок и, тем более, бурной ночи он проснулся сам, без будильника и — Седрик скосил глаза — лорда. Пора на пробежку. Вообще-то они всегда бегали вместе, но лорд, во-первых, так сладко спал, что Седрик — особенно учитывая тот праздник духа и тела, который им с Марком устроил лорд, — решил в знак благодарности его не будить; а во-вторых, ни одному воспитаннику не повредит такой маленький невинный компромат, как поимка наставника с «поличным». Если в следующий раз проспит он, ему будет что ответить на выговор лорда. А ещё лучше — ничего не говорить, просто нарочито покаянно опустить взгляд и многозначительно улыбнуться себе под нос. Настроение — и без того на высоте после вчерашнего — от этой мысли ещё больше поднялось, энергия распирала изнутри и требовала выхода, и даже непривычное похмелье не было преградой. Седрик надел беговую форму и кроссовки и вышел из дома.
Свежий рассветный воздух приятно холодил кожу, а ночные воспоминания горячили кровь. И только одно омрачало настроение — записка Марка. Что бы это значило? Он на них обиделся? За что? В памяти тут же всплыли слова лорда о том, что обида — это реакция на неудавшуюся манипуляцию. Марк пытался ими манипулировать? Бред. Ну да, он весь вечер был какой-то странный. И этот вуайеризм под дверью их спальни… Мысли тут же свернули к фееричному ménage à trois, в котором Марк отдавался им с лордом, как в последний раз. От воспоминаний подниматься начало не только настроение, и Седрик усилием воли направил размышления в куда более нейтральное и прозаичное русло — будущую специализацию. Но душа решительно не желала «приземляться» — мысли тут же взмыли вверх, вслед за мечтой, к корпоративным вершинам, которые сверкали на горизонте. А вскоре улетучились и они. Голова опустела, мозг отключился, на душе стало легко и радостно — за два года ежедневных пробежек Седрик уже пристрастился к их наркотическому действию. Окрылённый этой внезапной лёгкостью, Седрик растворился в беге и летел сейчас над землёй, почти не касаясь её — по крайней мере, он не чувствовал её под ногами. И его вдруг осенило: он будет космическим инженером. Его всегда манили звёзды, во всех их формах и проявлениях — потому он и ушёл в Корпорацию, — а значит, он лично приложит руку к тому, чтобы Корпорация достигла звёзд — в прямом смысле.
Он уже заканчивал третий круг из пяти, когда в голове что-то щёлкнуло во второй раз. Седрик замер на месте, поражённый внезапной мыслью, вернее, её нелепостью. Мысль была слишком абсурдной, чтобы быть правдой, и слишком логичной, чтобы ею… не быть. К тому же, именно во время бега Седрика чаще всего посещали оригинальные и парадоксальные идеи, решения и озарения. Которые очень редко оказывались ложными. Бегая, мы не просто бегаем, говорил лорд ван дер Меер, мы убегаем от проблем и прибегаем к решениям. Мозаика сложилась — каждый элемент встал на своё место. Седрик что было силы помчался к дому Второго лорда — на счету была каждая секунда, — мысленно вознося хвалу своему наставнику за неумолимую бескомпромиссность в отношении ежедневных тренировок: благодаря им, расстояние от их дома до резиденции Второго лорда он преодолел за рекордные семь с половиной минут.
Седрик жал до упора кнопку дверного звонка. Ему никто не отвечал. Седрик от отчаяния дёрнул дверную ручку — дверь отворилась. Мог бы и сразу догадаться — лорд ван дер Меер пользовался доверием хозяина и был внесён в «белый список» друзей дома. А вместе с ним — и Седрик как его воспитанник. Охранная система его распознала и пропустила.
Седрик влетел в холл и был уже на середине лестницы, когда внизу появился заспанный и наспех одетый дворецкий.
— Я к Марку! — крикнул на бегу Седрик. Непроизвольный взгляд на кроссовки навёл на толковую мысль. — У нас… совместная пробежка. Если его опасения не подтвердятся, то у него, по крайней мере, будет правдоподобное объяснение. Слуга лишь пожал плечами: вечно этим лордам неймётся — и пошёл досыпать за себя и за своего молодого хозяина.
Марк лежал поперёк кровати, лицом вниз. Седрик быстро перевернул его на спину и тут же склонился к лицу. Дыхание было слабым и поверхностным, но оно было. Седрик перевёл дух и бросился к телефону.
Три минуты спустя прибыла скорая — учитывая адрес вызова, могли бы и быстрее явиться.
Лорду Седрик позвонил уже из больницы.
@темы: Вторчество
-
-
17.11.2014 в 21:17Спасибо за скорость... выкладки!
-
-
17.11.2014 в 21:33Похоже, бегают не только герои, но и автор!))
Не-не-не, автор и ста метров не пробежит
Зато с удовольствием пройдёт марафонСпасибо, я стараюсь!
-
-
18.11.2014 в 13:13Марк-то красавчик, прямо воплощение Флориана, с этой увлеченностью модой, этими нарядами и кольцами... ммм..
А крепко он Седрика зацепил, причем, если бы это было просто увлечение сексуальным парнем, то не переживал бы Седрик в душе такие муки - поверить, хотя бы на миг, что он может быть интересен такому парню, а поверив, не обжечься – и, главное, не разочаровать его
А самого-то Марка как зацепило-то, оказывается... ого! И лорда своего отшил, ну, то есть перед этим сознательно выбрал Седрика и возможные последствия.
Вообще мне нравится как Марк "выдерживает характер", как просчитывает последствия своих поступков и отстаивает свою самостоятельность (я имею в виду такую чисто мужскую черту, не полагаться на кого бы то ни было, не искать защиты, а решать самому, и пусть даже ты был "снизу", но это решил ты сам!)
И как хорошо, что Седрику хватило ...не знаю, ума, чуткости ли, принять "равность" Марка, не брать на себя ни вины, ни решения проблем, как это было бы уместно в случае с "прекрасной дамой". Любовником может быть ... да кто угодно, "кого поймаешь"
Лорд ван дер Меер оказался на высоте
Сцена с готовкой только добавила очков лорду (сначала меня развеселило начало, знакомство с капустой
читать дальше
Таак... и в итоге, после такого внезапного, прямо скажем секса на троих, такие вот новости....
La PIOVRA, я уже жалею, что выступала за выкладку продолжения раз в 3 дня, я уже жду!
-
-
18.11.2014 в 14:04Можно, я в ответ на анализ характеров не буду ничего говорить?
а там, где есть, то будет спойлерТаак... и в итоге, после такого внезапного, прямо скажем секса на троих, такие вот новости.... Чего такого принял Марк? (его ж "колбасило" еще в самом начале, когда он заявился) И, если он это принял сознательно перед походом к лорду ван дер Мееру... то чего он хотел добиться??? Теперь у меня ощущение, что и Седрик и его лорд повели себя не совсем так, как Марк рассчитывал?
Интрига-интрига
А можно, я взамен сама спрошу: понятно ли было по ходу чтения, что именно замыслил Марк? Или всё открылось только, когда Седрик нашёл Марка?
Нет, не могу больше, сажусь и преданно смотрю в глаза автору в ожидании продолжения...
После такого отзыва в самый раз сделать внеочередную выкладку
Спасибо!
-
-
18.11.2014 в 15:33Ну и записка, прощальная практически...
Так что я тут "рву платочки" и "нарезаю круги"...
-
-
18.11.2014 в 16:10Очень хотелось подать этот эпизод так, чтобы, с одной стороны, финал стал для читателя неожиданностью и он узнал обо всём вместе с Седриком, а с другой - разбросать в тексте достаточно подсказок-наводок на такой финал. И теперь вот мучаюсь, не слишком ли много спойлеров?
Так что я тут "рву платочки" и "нарезаю круги"...
Я уже готовлю, постараюсь сегодня выложить
-
-
18.11.2014 в 17:12P.S. Уже