Indie-Slasher | Гомотекстуалист.
Автор: La PIOVRA.
Рейтинг: R.
Жанр: детектив отношений.
Размер: мини (4.700 слов).
Статус: закончен.
Об истории:автофанфик реверс сиквел к "Алхимику" и вбоквел к "Открой глаза и забудь об Англии", посему настоятельно рекомендуется читать после этих двух вещей, причём начинать желательно с "Саги о власти" "Открой глаза".
После того как я целый день прорыдала над сценой расставания Грега и Алека, я всю ночь не могла уснуть, а утром на одном дыхании написала этот текст — просто потому, что поняла: не будет мне покоя, пока я не устрою судьбу Грега. К тому же, латентный авто-слэшер во мне настоятельно требовал "историю про сына герцога Бедфорда". Да и по герцогу я что-то соскучилась. В общем, под катом то, что из этого вышло...
От автора:
Признаться, я долго думала, публиковать ли эту историю. При всей её незатейливости, она оченьеретична апокрифична по отношению к "Алхимику". А я очень горжусь "Алхимиком" — считаю его одной из лучших своих историй, "Алхимик" — это я и вся суть моя, — и я большой фанат сюжетообразующего пейринга в нём — и тайный шиппер "двух капитанов". Тем большим шоком и неожиданностью стал для меня финал "Джентльменов" — в контексте обоих пейрингов. Финал, при всей его убийственной неопровержимости, меня огорошил — настолько, что я решила сохранить всё в тайне и держать эту историю при себе. Но по трезвом многомесячном размышлении поняла, что запрятать этот текст "в стол" означало бы предать героев. Как будто они совершили нечто столь предосудительное, что об этом и поведать-то никому нельзя. А это не так. Все они живые люди и имеют право на выбор — и на ошибки и их исправление.
Когда герцог Бедфорд переступает порог итонской спальни своего сына, юный маркиз тут же подрывается ему навстречу и, по обыкновению, не дав отцу даже присесть, обрушивает на него поток своего красноречия.
— Привет, пап! — на щеке герцога оседает лёгкий небрежный поцелуй. — Здорово, что ты приехал! Мне надо с тобой поговорить. Посоветоваться.
Кристиан трещит без перебоя, как всегда, чуть не захлёбываясь словами, но чуткий отцовский слух тут же улавливает в голосе сына несвойственное ему волнение.
— Маркиз… — герцог избегает называть сына по имени — несмотря на то, что сам его выбрал — и использует его титул учтивости как домашнее прозвище. Маркиз предсказуемо морщится — титулование претит его демократическим идеалам, — и герцог в который раз обещает себе собраться с духом и рассказать сыну правду об «этимологии» его имени. Герцог неспешно снимает плащ, вешает его на крючок у входа и, тщательно распрямив плечики, усаживается в единственное кресло. — У тебя проблемы, — констатирует он.
— Да. — Маркиз плюхается на кровать рядом. — Но не у меня.
Герцог вскидывает бровь.
— У одного парня из нашего Дома, — продолжает маркиз. — Грега Фергюсона. Ты его наверняка знаешь.
— Сын лорда Лиффорда? Конечно знаю. Наслышан. Отличный парень, теперь таких не делают.
— Ну вот, — маркиз едва заметно розовеет. — И я о том же.
В прищуренных глазах герцога вспыхивают и тут же гаснут смешливые искорки.
— Он тебе нравится, — констатирует он.
— Очень. — Маркиз вспыхивает и на миг опускает взгляд, чтобы тут же поднять его и с вызовом посмотреть на отца: — И не только мне. Его весь Дом любит. Он капитан Игр — с ним наш Дом ни разу не проиграл, между прочим, — и всё такое. В общем, он очень крутой — и классный.
Маркиз от переизбытка эмоций переводит дыхание и отводит глаза, и герцог прячет понимающую улыбку.
— И у Грега проблема, — не желая больше смущать сына, герцог возвращает разговор в первоначальное русло.
— Да! — Маркиз охотно ухватывается за подсказку. — Можно даже сказать — беда.
«Беда в этом возрасте может быть только одна», — думает герцог, а вслух произносит:
— Несчастная любовь.
— Да, — вздыхает маркиз. — Понимаешь, он влюбился в… — маркиз на миг запинается, — …в одного человека.
— В парня, — уточняет герцог; в глазах его — укоризна: — Со мной можно называть вещи своими именами — я тоже в Итоне учился.
— Да. — По лицу маркиза разливается заметное облегчение. — Я знал, что ты поймёшь правильно.
— …а тот не ответил ему взаимностью, — как ни в чём не бывало возвращается к сути герцог: с Кристианом всегда так — перескакивает с пятого на десятое, совершенно не способен сосредоточиться на вопросе.
— Н-не совсем.
Маркиз краснеет, и герцог берёт на себя нелёгкую обязанность «называть вещи своими именами».
— Другими словами, — говорит он, — тот парень в постели ему не отказывает, но любви там нет и в помине. Обычная итонская история.
— Да. Но теперь уже нет и… постели — месяц назад он его бросил. И Итон тоже. Это-то и доконало Грега.
— Алек Ховард. — Герцог вопросительно выгибает бровь, но в голосе его не слышен вопрос.
— Ну вот, — досадливо хмурится маркиз. — Проговорился. Теперь ты знаешь.
Обычно герцог, когда ему удаётся подловить сына — Кристиан совершенно прост и бесхитростен, скрытничать, юлить и темнить совсем не умеет, — тут же его поддразнивает, но сейчас он этого, кажется, вообще не замечает.
— Алек, — задумчиво говорит он, — очень сложный мальчик. Очень тяжёлый… бэкграунд. Такого непросто любить.
Маркиз молча кивает.
— Так что там с Грегом?
— Совсем расклеился. На занятия не ходит, ни с кем не общается, даже спорт забросил. А через месяц — выпускные экзамены. Если ничего не сделать, он их просто не сдаст.
— А «сделать», я так понимаю, должен именно я?
— Да. Больше некому. Никого из нас он слушать не станет — мы уже пробовали. Единственное, что нам удалось, — уболтать мистера Стюарта, чтобы он пока ничего не говорил его родителям.
— «Пока»? — в глазах герцога — изумлённое недоверие. — Длиною в месяц? И он согласился?!
— Это было несложно, — пожимает плечами маркиз. — Ему сейчас не до этого. Они с Грегом… собратья по несчастью.
Герцог в ответ лишь сдувает со лба непослушную прядь.
— Но он дал нам крайний срок — к экзаменам Грег должен «образумиться».
— И вы решили, что меня он послушает? — в голосе герцога — неприкрытый скепсис.
— Ну, по крайней мере, — выслушает.
— Откуда такая уверенность?
— Ну-у-у… — тянет в своей фирменной загадочной манере маркиз, чтобы тут же расплыться своей фирменной очаровательной улыбкой, за которую герцог готов отдать герцогство и половину королевства в придачу: — Наши парни тебя очень уважают — и в первую очередь Грег. Ты же самый продвинутый отец в Англии, а может, и во всём мире. Ну, в Итоне — точно. Мне весь Дом завидует.
Герцог смеётся. У его сына дюжина недостатков, способных загубить любую карьеру, а то и жизнь: плохая успеваемость, дефицит внимания, неспособность сосредоточиться на чём-то одном, бесхитростность, доверчивость, детская непосредственность и даже наивность, — но всё это с лихвой компенсирует его обаяние, устоять перед которым не может никто.
— Хорошо. — Герцог поднимается. — Я с ним поговорю.
— Спасибо! — Маркиз тут же подлетает к нему и звонко, по-девичьи чмокает в щеку. — Ты супер! Я тебя люблю!
— Я тоже тебя люблю, Маркиз. — Герцог треплет его по затылку и прижимает лицом к груди — незачем сыну видеть, как у него блестят глаза.
Герцог трижды стучит в дверь капитана Игр Коттон-Холла, ручку которой украшает самодельная табличка «Не беспокоить», но в ответ ему — тишина.
— Фергюсон, — говорит герцог. — Это Генри Рассел. Откройте, пожалуйста.
Уловка срабатывает: правила этикета и социальной иерархии для английского лорда — сильнее любой депрессии.
— Входите, герцог, — слышится из-за двери глухой голос. — Не заперто.
Герцог входит. Грег лежит в мятом, не первой свежести спортивном костюме на незастеленной постели — герцог с удивлением отмечает, что у него две кровати, — и смотрит в одну точку на потолке. При виде герцога он лишь чуть поворачивает голову в его сторону.
— Извините, герцог, — отсутствующим тоном говорит он. — Я себя неважно чувствую.
— Именно об этом я и пришёл с вами поговорить. Вы позволите? — герцог вопросительно смотрит на стул, заваленный грязной спортивной одеждой. Грег не выдерживает и поднимается на ноги.
— Лучше здесь. — Грег неловко поправляет покрывало на кровати, и в его неуклюжих движениях герцогу чудится смущение. — Извините. У меня не прибрано. Я… не ждал гостей.
«Оно и видно», — мысленно хмыкает герцог: судя по кавардаку и затхлому запаху в комнате, запрет на визиты касается даже горничных. Герцог подходит к окну, раздвигает невесомые занавески и распахивает старинную раму. В комнату врывается майский вечерний воздух, насыщенный свежестью недавней грозы. Герцог неспешно снимает плащ, достаёт из внутреннего кармана плоскую серебряную фляжку с виски унций на шесть и присаживается на кровать.
— Доставайте стаканы, Фергюсон, — командует он.
— Я… — возникшую на миг паузу заполняет треск рвущейся картины мира Грега. — У меня… нет, герцог.
— Вы знаете, Фергюсон, — герцог вздыхает, в голосе его — печаль и разочарование. — Моему поколению в Итоне жилось не в пример тяжелее. Но стаканы у нас были всегда.
Цвет лица Грега неуловимо меняется.
— Подождите! Я… сейчас. Я мигом!
Грег пулей вылетает из комнаты, а герцог с интересом принимается её рассматривать — не спальня, а музей спортивной славы и достижений. Кубки выжили с полок книги, стены оккупировали флажки и медали, а каждый дюйм того небольшого пространства, которое каким-то чудом устояло перед трофеями, заполонили снимки — свидетельства более эфемерных мгновений триумфа. Тренировки, игры, финишные прямые. Гребля, плавание, крикет. Регби, поло, итонский пристенок. Одна из фотографий — самая большая, в рамке, по центру — повёрнута изображением к стене. Герцог осторожно снимает её и переворачивает. Грег и Алек крупным планом, оба с капитанскими отличиями — воротник и галстук-бабочка — и в форменных красно-белых бейсболках Коттон-Холла. Грег одной рукой сжимает в кулаке высоко поднятый над головой очередной спортивный трофей, другой обнимает Алека. Оба беззаботны, как дети, живущие одной игрой, и счастливы, как взрослые, сорвавшие в ней джек-пот. В коридоре слышны шаги, и герцог поспешно возвращает снимок на место. Как раз вовремя — в комнату входит Грег с двумя небольшими стаканами и гроздью красного винограда на плоской тарелке.
Они усаживаются на кровать: Грег в изголовье, герцог — в изножье. Посередине — импровизированный столик-поднос из стопки старых журналов: «Rugby World», «Polo Times», «Match», «The Field» — what else?
— Хорошо нынче в Итоне. — Герцог выразительным жестом обводит вторую кровать, которая, несмотря на царящий вокруг бедлам, содержится в идеальном порядке: ни складки, ни пятнышка, ни соринки — ни дать ни взять настоящий алтарь. — Мы в своё время одной обходились, — говорит он, отвинчивая крышечку фляжки с фамильным гербом.
— Здравый обычай, герцог, — скупо говорит Грег, подставляя стаканы. — Проверенный веками. Мне бы тоже не следовало его нарушать.
— Генри, — выразительно говорит герцог, протягивая ему один шот. — Для вас, Фергюсон, я Генри.
— Грегори, — машинально отвечает Грег и тут же поправляется: — Грег.
— По именам, Грег? — герцог вопросительно поднимает стакан.
— По именам, Генри! — Грег в явном замешательстве, чтобы не сказать — в шоке, но потрясение идёт ему на пользу: в его потухших глазах впервые появляются проблески жизни.
— Я, — говорит герцог, когда они делают по глотку, — в курсе твоих… затруднений, Грег.
— Вся Англия в курсе, — философски отвечает Грег.
— Но мне они известны не понаслышке. — Герцог, уставившись в стакан, делает выразительную паузу.
Грег молчит, но герцог чувствует его настороженность.
— Не бойся, Грег, я не буду тебя «лечить». — Герцог приподнимается, озирается, замечает на второй кровати подушку, подходит к ней, взбивает и, подложив под плечи, растягивается во весь рост на «алтаре». Рост герцога явно превосходит длину «алтаря», и герцог, заложив руки за голову, без зазрения совести забрасывает ноги на спинку «священной» кровати. — Я просто расскажу тебе одну историю. Про лорда и герцога. — Герцог подбородком указывает на кровать рядом. — Ложись, Грег. Рассказ будет долгим.
Грег, видимо, решив уже ничему не удивляться, сдвигает «поднос» со стаканами и виноградом на границу между кроватями и растягивается рядом. И герцог, для удобства скрестив ноги в лодыжках, начинает свою историю.
— И какая отсюда мораль, герцог? — глухо спрашивает Грег, когда вечность спустя — за окном уже совсем стемнело — герцог замолкает.
— Во-первых, Генри. — Герцог приподнимается на локте и разливает виски по второму разу. — Твоё здоровье, Грег, — протягивает он стакан Грегу.
— Твоё здоровье, Генри!
Полулёжа в кроватях, они выпивают.
— А во-вторых, — говорит герцог, отрывая от грозди крупную виноградину, — тут важно помнить вот что. — Герцог запрокидывает голову и отправляет ягоду в рот. — Содержание нашей истории никак не изменит вашу. Но твою историю может изменить осознание того, что кто-то уже через это прошёл.
— Как?
— Здесь всё индивидуально — у каждого свои «лекарства». Меня спасли творчество и сын. К искусству, насколько я знаю, ты равнодушен. А о детях, — на губах герцога мелькает ухмылка, — тебе ещё рано думать.
— Это как посмотреть, — хмыкает Грег, и его просветлевшее лицо тут же мрачнеет. — Ещё одна больная мозоль, — вздыхает он. — Я единственный сын, а это обязывает. А я… не уверен, что смогу.
— Не бери в голову, — говорит ему герцог. — По крайней мере, сейчас. В запасе у тебя как минимум лет двадцать. Когда придёт время, тогда и будешь решать. А сейчас у тебя есть проблема понасущней.
— И какие у меня варианты?
— Навскидку, то, что может помочь именно тебе, — путешествия, спорт, секс. И лучше всего — в совокупности.
— Исключено, — усмехается Грег. — Ничто из этого без… него… меня не интересует.
— А ты через «не хочу» — в этом деле, к сожалению, только так. С дальнейшей учёбой уже определился?
Грег мотает лохматой головой.
— Я… думал поступать туда же, куда и… он.
— Знакомая история, — хмыкает герцог. — И тупиковая. Вот что я тебе скажу. — Герцог разливает по стаканам остатки виски. — Бери gap year и отправляйся куда подальше. Новые впечатления, новые знакомства, побольше секса — это лечит.
— Мне никто не нужен. — Грег тут же закрывается. — Кроме него.
— То, что тебе никто не нужен, — неторопливо и методично продолжает герцог, — не отменяет того, что тебе это нужно.
Грег молчит, уставившись в потолок.
— Или, как вариант, — как ни в чём не бывало продолжает герцог, — с утра до ночи убиваться в спортзале. Но секс, как по мне, эффективнее.
— В профессиональный спорт мне уже поздно. — Грег демонстративно уходит от темы секса в «терапевтических» целях. — Да и не интересен он мне сам по себе.
— В смысле? Я думал… — герцог выразительным взглядом обводит стены.
— Все так думали, — усмехается Грег. — Я до Итона к спорту вообще равнодушен был. Но задатки, конечно, были, и немалые, так что, едва я сюда попал, меня тут же взяли в оборот. Сам знаешь, как у нас здесь всё спортивным духом пропитано. Хочешь-не хочешь, станешь чемпионом, — на губах Грега мелькает что-то похожее на улыбку, но он тут же мрачнеет: — Я в спорт из-за Алека пришёл. — Грег впервые за время разговора называет его по имени. — Мы с ним в одном блоке учились. Я на него с первого дня запал. А он меня в упор не замечал. Он всегда был рафинированным снобом, очень высоко метил. С тринадцати лет тусовался с капитанами и прочей элитой Дома. Я был — и останусь — ничем не примечательным лордом, а он готов был снизойти только до королей — не только по крови, но и по духу. Очень скоро он стал капитаном Дома. Мне не оставалось ничего другого, как стать ему равным. И я стал капитаном Игр, а потом — лучшим из них. Он был… смыслом всего этого. — Грег замолкает, и взгляд его застывает на свидетельствах его былой славы. — Без Алека всё это не имеет смысла. — В голосе Грега прорезается явственное раздражение, он явно злится, что позволил втянуть себя в этот разговор. — Без него вообще ничто не имеет смысла!
Грег отворачивается и гипнотизирует тьму за окном.
— Ясно, — говорит герцог. — Тебе нужна новая цель и смысл.
— Типа того.
— Хорошо. — Покладистость герцога настораживает. — Тогда вот тебе смысл. Приезжай на лето к нам в Уобурн. Считай, что я приглашаю тебя в качестве персонального тренера для своего сына. Тем более что ему действительно не помешало бы подтянуть физическую форму.
Грег непроизвольно кривится, и герцог тут же добавляет:
— Не бойся, никаких церемоний и политеса. Будем только мы с Кристианом. — В контексте истории герцога его последние слова звучат весьма интересно, но никто из них этой двусмысленности, похоже, не замечает.
— Исключено, — говорит Грег. — Кристиан… — Грег умолкает, и герцог тут же подхватывает:
— …к тебе неравнодушен.
Грег кивает.
— И что тебя смущает?
— То, что это… неправильно. Давать ему пустую надежду.
— И я о том же, — кивает герцог. — Надежду лучше давать… не пустую.
— Я сегодня что-то плохо соображаю, — мотает головой Грег. — Что ты имеешь в виду?
— Всего лишь то, — говорит герцог, глядя ему в глаза, — что если ваши занятия спортом не ограничатся, я… возражать не стану. И голову тебе не оторву.
— Пф-ф. — Грег откидывается на подушки и сдувает выступившую над верхней губой испарину.
— Грег, — с досадой говорит герцог. — Не пойми превратно. Я не пытаюсь подложить под тебя своего сына. Но я трезво смотрю на вещи. Кристиан вступает в тот возраст, когда это… выходит на первый план и затмевает всё остальное. Слишком рано говорить что-то с уверенностью, потому не стану утверждать, что он гей или би, но несомненно одно — ему это интересно. У него перед глазами мой пример — и весь Итон в придачу. Он не уймётся, пока не попробует. И я бы предпочёл, чтобы этот опыт он приобрёл с тобой, а не с каким-нибудь обормотом, которому приспичило поразвлечься. Тебе я верю — я знаю, что ты его не обидишь.
— Генри…
— Грег. — Герцог встаёт, и вслед за ним поднимается Грег. — Ещё раз: моё приглашение не накладывает на тебя никаких обязательств — ни в ту ни в другую сторону. Я всего лишь хочу, чтобы ты знал: если ты… захочешь, я ничего против иметь не буду. Но решать, конечно, тебе.
— И Кристиану.
— Ну, — ухмыляется герцог, — этот как раз для себя уже всё решил. Он ведь упрям, как… как один его тёзка. Так что если моё предложение для кого-то и неэтично, то исключительно по отношению к тебе. А пока, — шутливые нотки в голосе герцога испаряются без следа, — ты должен взять себя в руки и окончить школу. Обещаешь?
Грег отводит взгляд.
— Постараюсь.
— Обещаешь?
— …
— Обещаешь?
— Да.
— Вот и отлично. — Герцог хлопает его по спине. — Я в тебя верю, капитан.
— Спасибо. — Голос Грега дрожит, и герцог без слов обнимает его и притягивает к себе. И потом лишь молча поглаживает беззвучно сотрясающиеся под его руками мощные плечи пловца и регбиста, чувствуя, как за ворот ему стекает тёплая влага. Минутой спустя вздрагивания затихают. Грег осторожно отстраняется и, отвернувшись к стене, запрокидывает голову и быстро проводит ребром ладони по глазам — большой, слишком рано и неправильно повзрослевший ребёнок.
— Ты хороший парень, Грег, — тихо говорит ему герцог. — Качественный. Таких уже давно не выпускают. Так что береги себя — для того, кто это оценит.
— Спасибо, герцог. Вы мне очень помогли.
— Грег…
Грег поворачивается к нему и не отводит покрасневших глаз.
— Так будет правильно, герцог. Это был форс-мажор, и я вам очень благодарен, что вы… но в дальнейшем, думаю…
— Грег, — повторяет герцог. — Я предложил это не из-за «форс-мажора». Я хочу, чтобы мы и впредь оставались друзьями. — В глазах Грега вновь появляется подозрительный блеск, и герцог ухмылкой снимает пафос: — Как-никак, ты мой потенциальный зять.
Приём срабатывает — Грег ухмыляется тоже:
— Спасибо, тесть.
— Но я бы прежде времени не обольщался, — продолжает ухмыляться герцог. — Кристиан — мальчик такой… — герцог неопределённо шевелит в воздухе растопыренной пятернёй. — Он и передумать может. Если слишком долго не давать ему желаемого.
— Разжигаешь во мне спортивный азарт?
— Есть немного, — ухмыляется герцог, но тут же серьёзнеет: — Кстати, о спорте. Чтоб завтра утром был на пробежке.
— До утра ждать не обязательно. — Грег оживает, словно только этого и ждал, и натягивает кроссовки.
— Вот это по-нашему, — треплет его по плечу герцог. — Узнаю дух Коттон-Холла. Грег выпрямляется.
— Спасибо, — повторяет он. — Ты даже не представляешь, что ты для меня сделал.
— Не за что, — скупо говорит герцог. — Я это делаю для себя. Будучи немногим старше тебя, я отчаянно нуждался в подобной поддержке.
Экзамены Грег сдаёт — со средним баллом, о котором семья деликатно умалчивает, — но от легендарного капитана Игр Коттон-Холла никто и не ждёт, что он будет блистать ещё и на интеллектуальном поприще.
Лето в Уобурн-Эбби пролетает легко и быстро. Герцог держит слово: никаких светских приёмов и званых обедов, только он, его сын и Грег — даже герцогиня Бедфорд наведывается в загородное имение всего пару раз, да и то проездом. Весь досуг — пикники, барбекю и долгие задушевные чаепития с герцогом. Привольная идиллическая деревенская жизнь, которая осталась разве что на страницах викторианских романов — и в Уобурн-Эбби. В Уобурн-Эбби одна проблема — маркиз. Кристиан так по-подростковому наивно и незатейливо пытается с ним заигрывать и соблазнять, что Грег чувствует себя последним мерзавцем — и спасается в компании герцога, который после того памятного разговора в Итоне не предпринимает больше никаких сватовских попыток. По утрам, после обильного затяжного завтрака, они с герцогом отправляются на неспешную двухчасовую прогулку с неизменными откровенными разговорами. Но разговоры эти для Грега не просто убежище — они его исцеляют. К ленчу просыпается Кристиан — и герцог передаёт «эстафету» ему.
В последний день каникул они с Кристианом, как обычно, отправляются на ежедневную пробежку. Грег даёт маркизу несколько ярдов форы, а потом в два счёта нагоняет его и валит с разбегу на землю. Кристиан, вжавшись под ним в траву, замирает, как заметивший опасность вальдшнеп, и только выражение его широко распахнутых голубых глаз выдаёт, что неподвижность эта скорее охотничий манёвр с целью привлечь к себе будущую добычу, чем защитная реакция в расчёте на то, что преследователь не заметит его и оставит в покое. Слышно только, как гулко бьются сердца обоих. Грег приподнимается на локтях, склоняется над лицом Кристиана и осторожно целует в губы. Завтра Маркиз возвращается в Итон. Грег хорошо знает, что такое Итон. Особенно этой осенью: их легендарная «команда» во главе с капитаном ушла, грядёт большой передел власти, а у Грега достаточно опыта, чтобы безошибочно предсказать, какая роль в новом школьном порядке уготована Кристиану.
— Дождись меня, ладно? — хрипло выдыхает он, отрываясь от тёплых и мягких, совсем ещё невинных мальчишеских губ. Кристиан смущённо кивает. Они поднимаются и, отряхнувшись от налипших на форму «улик», возвращаются в дом.
Герцог переводит быстрый внимательный взгляд с одного на другого.
— Что это ты так сияешь, Маркиз? — спрашивает он с привычной ухмылкой. — Никак не нарадуешься, что Грег наконец уезжает и не будет больше тебя мордовать своими тренировками?
В Итон они отправляются вместе — благо после окончания школы Грег был не в кондиции, чтобы передать дела своему преемнику как полагается, так что сейчас, под предлогом «смотра» нового капитана, он ненавязчиво, но недвусмысленно заявляет свои права на Маркиза. Уезжает Грег с лёгким сердцем — у бывшего капитана достаточно авторитета, чтобы на его «трофей» никто не позарился, да и Маркиз теперь не заурядный «lower boy», всецело зависимый от благосклонности капитана и его «команды», а настоящая звезда: не только вернул к жизни легенду Дома, но и прибрал его к рукам — даже если в действительности этого никогда не случится.
Он встречает его полгода спустя. Вернее — их, но одного беглого взгляда достаточно, чтобы понять: эти двое — единое целое. Грег усмехается своей наивности — а он-то думал на сына!
Один из бесконечных рождественских балов, от которых высшему обществу не отвертеться. Грег только начал выходить в свет — noblesse oblige, — но уже на дух их не выносит. И не улизнёшь через полчаса, как обычно, — приём даёт сам герцог Девонширский. И дело не в иерархии: герцог — легендарная личность и занимает среди британской знати особое место не из-за титула. В то время как все идут по проторённому пути: из дельцов — в аристократы, — герцог плывёт против течения: из потомственных пэров — в преуспевающие магнаты: половина Сити в его руках, в том числе и отец Грега — он, как и большинство других английских лордов, предпочитает, чтобы его семейные дела вела финансово-юридическая корпорация герцога — «Демонширский», как заправский кукловод-демиург, держит в своих руках ниточки от всей британской аристократии и славится тем, что за «своих» стоит горой: вековые капиталы под его опекой, как в сейфе, — продержатся ещё столько же. Так что придётся терпеть до конца. Пока родители радушно обмениваются приветствиями с хозяином дома и его спутником, Грег, не дожидаясь своей очереди отвешивать реверансы, незаметно проскальзывает в зал — от отца, конечно, потом влетит, но разве ему привыкать — и, сняв на ходу с подноса проходящего мимо официанта узкий высокий бокал, отступает в тень. Шампанское тут же ударяет в голову, пузырьки приятно щекочут низ живота, тело, от кончиков пальцев до макушки, томно покалывает — Грегу очень хочется верить, что дело только в шампанском, хотя раньше это благородное пойло никогда на него так не действовало, — Грег прикипает взглядом к хозяевам вечера.
Волосы обоих — одинаковой длины, до плеч — расчёсаны на прямой пробор и обрамляют волевые уверенные лица — с той лишь разницей, что у герцога они молочно-белые, а у Алека — лорда Саффолка, мысленно поправляется Грег, — смоляно-чёрные. Фрак Алека похож на итонские «хвосты», а белая пикейная бабочка напоминает о знаках отличия капитана Дома: Грег сам выглядит так же. На мгновение он переносится в Итон, и кажется, что они всё такие же беззаботные школяры — и по-прежнему вместе. Даже «команда» вся в сборе — Итон можно окончить, но с ним нельзя распрощаться: сюда попадают из одного круга, живут пять лет одной семьёй и в неё же потом возвращаются — вся европейская знать — один большой и сплочённый клан. Воспоминания ещё слишком ярки и сильны — и чтобы их приглушить и отвлечься, Грег по старой капитанской привычке «пересчитывает» своих — ритуал переклички перед игрой ему всегда помогал собраться: неразлучные близнецы Джеф и Хью на глазах родителей упиваются дармовым шампанским — теперь уже можно! — и, как обычно, настолько поглощены друг другом, что не замечают никого и ничего вокруг; Дуг откровенно пялится на смазливого официанта; Мэт украдкой пробирается к выходу — наверняка на перекур — и часа без сигареты не выдержит, в Итоне на перемену первым пулей всегда вылетал; а Зак, как нашкодивший подросток, с понуренной головой и отсутствующим видом вполуха слушает, как ему вполголоса что-то выговаривает сердитая леди Арлингтон, его мать. Не хватает только Робина — каникулы в Итоне ещё не начались. Впрочем, в «команде» он всегда был «в запасе», а в родном доме — и вовсе третьим лишним. Сейчас, когда до Грега доходит, что бедный нелепый маркиз ему не соперник — и никогда им не был, — Грег чувствует угрызения совести за то, как несправедливо вёл себя с ним, отвоёвывая то, что никогда ему и не принадлежало. Надо бы встретиться и извиниться. Всё как всегда. Было бы. Если бы не одно «но»: капитан уже не тот. В осанке Алека столько уверенности, достоинства и внутренней силы — настоящих, не показных, как в Итоне, — что Грег невольно ёжится. Он столько сил положил на создание и поддержание мифа о крутизне Алека — не только в Доме, но и в самом Алеке — ведь для Алека это так важно! — а сейчас, когда Алек действительно таким стал, Грег чувствует только разочарование и обиду — словно его лишили не только самого дорогого, но даже памяти о нём. Летом, во время каникул в Уобурн-Эбби, герцог Бедфорд сказал очень важные — и верные — слова: «Ты, Грег, джентльмен, а не игрок. Твоя опора в том, чтобы быть кому-то опорой. Без неё ты и сам теряешь стержень». Алек же в опоре не нуждался. Больше всего на свете он хотел найти эту опору в себе. Ему нужен стержень внутри, а не подпорка снаружи. Пора признать, что Генри был прав. Он не столько любил Алека, сколько то, каким сам становился рядом с ним. А Алек это чувствовал — и не смог ему это простить: он всегда хотел быть, а не казаться. Это уже не его Алек. Чужой и холодный. Такой, с горечью думает Грег, каким он всегда был, но он, Грег, упорно не хотел это видеть. Счастлив ли он? Так, навскидку, сложно сказать — рана в сердце Грега ещё слишком свежа, чтобы ответить на этот вопрос объективно, — но несомненно одно: Алек впервые в жизни уверен в себе и спокоен. Самоуверенность сменилась уверенностью в себе, а на смену внешнему равнодушию пришло внутреннее спокойствие. Герцог Девонширский сумел дать ему то, в чём он так отчаянно нуждался и что оказалось не под силу самому Грегу, — некоторые вещи явно передаются половым путём. Вот только — глухой укол ревности — от него Алек ничем не «заразился». В душе Грега расплывается странное спокойствие: у Алека всё хорошо — это главное. Этому Алеку опора не нужна. Он игрок, блестящий игрок, а с таким «тренером», как герцог «Демонширский», ему прямой путь на мировой пьедестал, к которому он всегда стремился. Кристиан совсем не такой — Грег и сам не замечает, как его мысли сворачивают к Маркизу, — он прост и бесхитростен, как и сам Грег. И у него такая обаятельная улыбка — и такой мировой отец. Грег невольно улыбается — и понимает, что приглашение «тестя» на Рождество в Уобурне он, без сомнения, примет.
…Алек сам к нему подходит — Грег не придаёт этому значения — положение «хозяйки дома» обязывает. Короткое неловкое рукопожатие, обычный трёп ни о чём. «Намело в этом году». — «Да, еле к вам добрались».
— Поднимайся наверх. — Переход от снежных заносов столь внезапен и неожидан, что Грегу кажется, будто ему послышалось. Но «капитан» негромким отрывистым голосом продолжает отдавать команды-приказы, объясняя, куда идти. Тон его, властный — обычно-привычный, всегда таким был, — в этот раз — впервые — почему-то задевает Грега, но от потрясения он повинуется.
Грег без преград пробирается на верхний этаж — замок потонул в предрождественской кутерьме, дом переполнен гостями, большинство из которых с ночёвкой, так что его появление в приватных покоях вопросов не вызывает. С трудом отыскав в хитросплетениях коридоров и переходов старинной резиденции герцогов Девонширских указанную Алеком комнату, Грег осторожно открывает дверь и проскальзывает внутрь. Крохотная скромная комнатушка — во времена не столь отдалённые здесь наверняка ютилась какая-нибудь горничная — поразительно напоминает спартанские спальни Итона. Но Алек, выбирая её, вряд ли отдавал дань ностальгии — не в «супружескую» же спальню его приглашать, в самом деле, а все мало-мальски приличные комнаты наверняка уже заняты — в преддверии Рождества в родовых имениях всегда аншлаг и столпотворение. Грег не успевает толком осмотреться, как появляется Алек, — Грег и не ожидал его так скоро — в Итоне своё появление «капитан» неизменно превращал в шоу и возникал в последний момент, когда Грег от отчаяния уже готов был перейти на «самообслуживание».
Раздевается, вернее, разоблачается Грег степенно и обстоятельно — как истый лорд перед брачной ночью: бабочка, жилет, крохотные пуговки рубашки под фраком.
— Можно без стриптиза? — в голосе Алека — нетерпение и недовольство. Грег и сам удивляется: в Итоне он бы избавился от помехи одним рывком — только пуговицы бы на пол посыпались — Алек явно не прочь «взрыва страсти» — всегда питал слабость к подобным эффектам — не в собственном исполнении, конечно, а по отношению к себе, — но Грег ловит себя на том, что ему доставляет странное садистское удовольствие дразнить Алека.
— А потом что надену? — покончив с последней пуговицей, невозмутимо говорит он — и переходит к запонкам.
Алек отворачивается к окну. Герцог всегда берёт его так медленно, неспешно, неторопливо — Эрмес всё делает с «возведённой в высшую степень страстью». И начинает он всегда с запонок — снимает их с таким видом, словно перчатки перед операцией надевает.
— У меня… — запоздало спохватывается Грег, проведя рукой по пустым карманам, — ничего с собой нет.
— И не надо, — хрипло отвечает ему Алек. — Хочу мужчину — этого достаточно.
Слова Алека, как обычно, дают простор для интерпретации, и Грег — впервые! — позволяет себе самую лестную из них. Хоть в чём-то он лучше герцога — хоть Алек наверняка имел в виду что-то другое. От формулировки, даже в её самом лестном варианте, горчит: не «тебя» — «мужчину». Но Алек всегда был таким откровенным.
— Ты чистый, — продолжает Алек, — у тебя никого не было, я знаю. — Тон у Алека самоуверенный — Алек уверен не столько в нём, сколько в себе, — и Грега задевает эта уверенность — собственная верность кажется ему таким же ненужным и нелепым пережитком, как старинный фарфоровый кувшин для умывания в углу комнатушки. — А я… — хриплый бархатистый смешок, — всегда предохранялся.
Дальнейшее происходит быстро — у тела хорошая память — и грубо — сказывается полугодичное воздержание — и невесть откуда взявшееся желание сделать Алеку больно. Но желание это терпит фиаско — если Алеку и больно, то именно этого он добивался — даже не отвалился от него сразу же, как обычно, на губах — довольная улыбка сытой пиявки.
— Останешься на Рождество. — В вопросе Алека не слышен вопрос.
— Нет. — В ответе Грега — ни следа колебания. — Меня уже пригласили.
Рейтинг: R.
Жанр: детектив отношений.
Размер: мини (4.700 слов).
Статус: закончен.
Об истории:
После того как я целый день прорыдала над сценой расставания Грега и Алека, я всю ночь не могла уснуть, а утром на одном дыхании написала этот текст — просто потому, что поняла: не будет мне покоя, пока я не устрою судьбу Грега. К тому же, латентный авто-слэшер во мне настоятельно требовал "историю про сына герцога Бедфорда". Да и по герцогу я что-то соскучилась. В общем, под катом то, что из этого вышло...
От автора:
Признаться, я долго думала, публиковать ли эту историю. При всей её незатейливости, она очень
читать
Когда герцог Бедфорд переступает порог итонской спальни своего сына, юный маркиз тут же подрывается ему навстречу и, по обыкновению, не дав отцу даже присесть, обрушивает на него поток своего красноречия.
— Привет, пап! — на щеке герцога оседает лёгкий небрежный поцелуй. — Здорово, что ты приехал! Мне надо с тобой поговорить. Посоветоваться.
Кристиан трещит без перебоя, как всегда, чуть не захлёбываясь словами, но чуткий отцовский слух тут же улавливает в голосе сына несвойственное ему волнение.
— Маркиз… — герцог избегает называть сына по имени — несмотря на то, что сам его выбрал — и использует его титул учтивости как домашнее прозвище. Маркиз предсказуемо морщится — титулование претит его демократическим идеалам, — и герцог в который раз обещает себе собраться с духом и рассказать сыну правду об «этимологии» его имени. Герцог неспешно снимает плащ, вешает его на крючок у входа и, тщательно распрямив плечики, усаживается в единственное кресло. — У тебя проблемы, — констатирует он.
— Да. — Маркиз плюхается на кровать рядом. — Но не у меня.
Герцог вскидывает бровь.
— У одного парня из нашего Дома, — продолжает маркиз. — Грега Фергюсона. Ты его наверняка знаешь.
— Сын лорда Лиффорда? Конечно знаю. Наслышан. Отличный парень, теперь таких не делают.
— Ну вот, — маркиз едва заметно розовеет. — И я о том же.
В прищуренных глазах герцога вспыхивают и тут же гаснут смешливые искорки.
— Он тебе нравится, — констатирует он.
— Очень. — Маркиз вспыхивает и на миг опускает взгляд, чтобы тут же поднять его и с вызовом посмотреть на отца: — И не только мне. Его весь Дом любит. Он капитан Игр — с ним наш Дом ни разу не проиграл, между прочим, — и всё такое. В общем, он очень крутой — и классный.
Маркиз от переизбытка эмоций переводит дыхание и отводит глаза, и герцог прячет понимающую улыбку.
— И у Грега проблема, — не желая больше смущать сына, герцог возвращает разговор в первоначальное русло.
— Да! — Маркиз охотно ухватывается за подсказку. — Можно даже сказать — беда.
«Беда в этом возрасте может быть только одна», — думает герцог, а вслух произносит:
— Несчастная любовь.
— Да, — вздыхает маркиз. — Понимаешь, он влюбился в… — маркиз на миг запинается, — …в одного человека.
— В парня, — уточняет герцог; в глазах его — укоризна: — Со мной можно называть вещи своими именами — я тоже в Итоне учился.
— Да. — По лицу маркиза разливается заметное облегчение. — Я знал, что ты поймёшь правильно.
— …а тот не ответил ему взаимностью, — как ни в чём не бывало возвращается к сути герцог: с Кристианом всегда так — перескакивает с пятого на десятое, совершенно не способен сосредоточиться на вопросе.
— Н-не совсем.
Маркиз краснеет, и герцог берёт на себя нелёгкую обязанность «называть вещи своими именами».
— Другими словами, — говорит он, — тот парень в постели ему не отказывает, но любви там нет и в помине. Обычная итонская история.
— Да. Но теперь уже нет и… постели — месяц назад он его бросил. И Итон тоже. Это-то и доконало Грега.
— Алек Ховард. — Герцог вопросительно выгибает бровь, но в голосе его не слышен вопрос.
— Ну вот, — досадливо хмурится маркиз. — Проговорился. Теперь ты знаешь.
Обычно герцог, когда ему удаётся подловить сына — Кристиан совершенно прост и бесхитростен, скрытничать, юлить и темнить совсем не умеет, — тут же его поддразнивает, но сейчас он этого, кажется, вообще не замечает.
— Алек, — задумчиво говорит он, — очень сложный мальчик. Очень тяжёлый… бэкграунд. Такого непросто любить.
Маркиз молча кивает.
— Так что там с Грегом?
— Совсем расклеился. На занятия не ходит, ни с кем не общается, даже спорт забросил. А через месяц — выпускные экзамены. Если ничего не сделать, он их просто не сдаст.
— А «сделать», я так понимаю, должен именно я?
— Да. Больше некому. Никого из нас он слушать не станет — мы уже пробовали. Единственное, что нам удалось, — уболтать мистера Стюарта, чтобы он пока ничего не говорил его родителям.
— «Пока»? — в глазах герцога — изумлённое недоверие. — Длиною в месяц? И он согласился?!
— Это было несложно, — пожимает плечами маркиз. — Ему сейчас не до этого. Они с Грегом… собратья по несчастью.
Герцог в ответ лишь сдувает со лба непослушную прядь.
— Но он дал нам крайний срок — к экзаменам Грег должен «образумиться».
— И вы решили, что меня он послушает? — в голосе герцога — неприкрытый скепсис.
— Ну, по крайней мере, — выслушает.
— Откуда такая уверенность?
— Ну-у-у… — тянет в своей фирменной загадочной манере маркиз, чтобы тут же расплыться своей фирменной очаровательной улыбкой, за которую герцог готов отдать герцогство и половину королевства в придачу: — Наши парни тебя очень уважают — и в первую очередь Грег. Ты же самый продвинутый отец в Англии, а может, и во всём мире. Ну, в Итоне — точно. Мне весь Дом завидует.
Герцог смеётся. У его сына дюжина недостатков, способных загубить любую карьеру, а то и жизнь: плохая успеваемость, дефицит внимания, неспособность сосредоточиться на чём-то одном, бесхитростность, доверчивость, детская непосредственность и даже наивность, — но всё это с лихвой компенсирует его обаяние, устоять перед которым не может никто.
— Хорошо. — Герцог поднимается. — Я с ним поговорю.
— Спасибо! — Маркиз тут же подлетает к нему и звонко, по-девичьи чмокает в щеку. — Ты супер! Я тебя люблю!
— Я тоже тебя люблю, Маркиз. — Герцог треплет его по затылку и прижимает лицом к груди — незачем сыну видеть, как у него блестят глаза.
Герцог трижды стучит в дверь капитана Игр Коттон-Холла, ручку которой украшает самодельная табличка «Не беспокоить», но в ответ ему — тишина.
— Фергюсон, — говорит герцог. — Это Генри Рассел. Откройте, пожалуйста.
Уловка срабатывает: правила этикета и социальной иерархии для английского лорда — сильнее любой депрессии.
— Входите, герцог, — слышится из-за двери глухой голос. — Не заперто.
Герцог входит. Грег лежит в мятом, не первой свежести спортивном костюме на незастеленной постели — герцог с удивлением отмечает, что у него две кровати, — и смотрит в одну точку на потолке. При виде герцога он лишь чуть поворачивает голову в его сторону.
— Извините, герцог, — отсутствующим тоном говорит он. — Я себя неважно чувствую.
— Именно об этом я и пришёл с вами поговорить. Вы позволите? — герцог вопросительно смотрит на стул, заваленный грязной спортивной одеждой. Грег не выдерживает и поднимается на ноги.
— Лучше здесь. — Грег неловко поправляет покрывало на кровати, и в его неуклюжих движениях герцогу чудится смущение. — Извините. У меня не прибрано. Я… не ждал гостей.
«Оно и видно», — мысленно хмыкает герцог: судя по кавардаку и затхлому запаху в комнате, запрет на визиты касается даже горничных. Герцог подходит к окну, раздвигает невесомые занавески и распахивает старинную раму. В комнату врывается майский вечерний воздух, насыщенный свежестью недавней грозы. Герцог неспешно снимает плащ, достаёт из внутреннего кармана плоскую серебряную фляжку с виски унций на шесть и присаживается на кровать.
— Доставайте стаканы, Фергюсон, — командует он.
— Я… — возникшую на миг паузу заполняет треск рвущейся картины мира Грега. — У меня… нет, герцог.
— Вы знаете, Фергюсон, — герцог вздыхает, в голосе его — печаль и разочарование. — Моему поколению в Итоне жилось не в пример тяжелее. Но стаканы у нас были всегда.
Цвет лица Грега неуловимо меняется.
— Подождите! Я… сейчас. Я мигом!
Грег пулей вылетает из комнаты, а герцог с интересом принимается её рассматривать — не спальня, а музей спортивной славы и достижений. Кубки выжили с полок книги, стены оккупировали флажки и медали, а каждый дюйм того небольшого пространства, которое каким-то чудом устояло перед трофеями, заполонили снимки — свидетельства более эфемерных мгновений триумфа. Тренировки, игры, финишные прямые. Гребля, плавание, крикет. Регби, поло, итонский пристенок. Одна из фотографий — самая большая, в рамке, по центру — повёрнута изображением к стене. Герцог осторожно снимает её и переворачивает. Грег и Алек крупным планом, оба с капитанскими отличиями — воротник и галстук-бабочка — и в форменных красно-белых бейсболках Коттон-Холла. Грег одной рукой сжимает в кулаке высоко поднятый над головой очередной спортивный трофей, другой обнимает Алека. Оба беззаботны, как дети, живущие одной игрой, и счастливы, как взрослые, сорвавшие в ней джек-пот. В коридоре слышны шаги, и герцог поспешно возвращает снимок на место. Как раз вовремя — в комнату входит Грег с двумя небольшими стаканами и гроздью красного винограда на плоской тарелке.
Они усаживаются на кровать: Грег в изголовье, герцог — в изножье. Посередине — импровизированный столик-поднос из стопки старых журналов: «Rugby World», «Polo Times», «Match», «The Field» — what else?
— Хорошо нынче в Итоне. — Герцог выразительным жестом обводит вторую кровать, которая, несмотря на царящий вокруг бедлам, содержится в идеальном порядке: ни складки, ни пятнышка, ни соринки — ни дать ни взять настоящий алтарь. — Мы в своё время одной обходились, — говорит он, отвинчивая крышечку фляжки с фамильным гербом.
— Здравый обычай, герцог, — скупо говорит Грег, подставляя стаканы. — Проверенный веками. Мне бы тоже не следовало его нарушать.
— Генри, — выразительно говорит герцог, протягивая ему один шот. — Для вас, Фергюсон, я Генри.
— Грегори, — машинально отвечает Грег и тут же поправляется: — Грег.
— По именам, Грег? — герцог вопросительно поднимает стакан.
— По именам, Генри! — Грег в явном замешательстве, чтобы не сказать — в шоке, но потрясение идёт ему на пользу: в его потухших глазах впервые появляются проблески жизни.
— Я, — говорит герцог, когда они делают по глотку, — в курсе твоих… затруднений, Грег.
— Вся Англия в курсе, — философски отвечает Грег.
— Но мне они известны не понаслышке. — Герцог, уставившись в стакан, делает выразительную паузу.
Грег молчит, но герцог чувствует его настороженность.
— Не бойся, Грег, я не буду тебя «лечить». — Герцог приподнимается, озирается, замечает на второй кровати подушку, подходит к ней, взбивает и, подложив под плечи, растягивается во весь рост на «алтаре». Рост герцога явно превосходит длину «алтаря», и герцог, заложив руки за голову, без зазрения совести забрасывает ноги на спинку «священной» кровати. — Я просто расскажу тебе одну историю. Про лорда и герцога. — Герцог подбородком указывает на кровать рядом. — Ложись, Грег. Рассказ будет долгим.
Грег, видимо, решив уже ничему не удивляться, сдвигает «поднос» со стаканами и виноградом на границу между кроватями и растягивается рядом. И герцог, для удобства скрестив ноги в лодыжках, начинает свою историю.
— И какая отсюда мораль, герцог? — глухо спрашивает Грег, когда вечность спустя — за окном уже совсем стемнело — герцог замолкает.
— Во-первых, Генри. — Герцог приподнимается на локте и разливает виски по второму разу. — Твоё здоровье, Грег, — протягивает он стакан Грегу.
— Твоё здоровье, Генри!
Полулёжа в кроватях, они выпивают.
— А во-вторых, — говорит герцог, отрывая от грозди крупную виноградину, — тут важно помнить вот что. — Герцог запрокидывает голову и отправляет ягоду в рот. — Содержание нашей истории никак не изменит вашу. Но твою историю может изменить осознание того, что кто-то уже через это прошёл.
— Как?
— Здесь всё индивидуально — у каждого свои «лекарства». Меня спасли творчество и сын. К искусству, насколько я знаю, ты равнодушен. А о детях, — на губах герцога мелькает ухмылка, — тебе ещё рано думать.
— Это как посмотреть, — хмыкает Грег, и его просветлевшее лицо тут же мрачнеет. — Ещё одна больная мозоль, — вздыхает он. — Я единственный сын, а это обязывает. А я… не уверен, что смогу.
— Не бери в голову, — говорит ему герцог. — По крайней мере, сейчас. В запасе у тебя как минимум лет двадцать. Когда придёт время, тогда и будешь решать. А сейчас у тебя есть проблема понасущней.
— И какие у меня варианты?
— Навскидку, то, что может помочь именно тебе, — путешествия, спорт, секс. И лучше всего — в совокупности.
— Исключено, — усмехается Грег. — Ничто из этого без… него… меня не интересует.
— А ты через «не хочу» — в этом деле, к сожалению, только так. С дальнейшей учёбой уже определился?
Грег мотает лохматой головой.
— Я… думал поступать туда же, куда и… он.
— Знакомая история, — хмыкает герцог. — И тупиковая. Вот что я тебе скажу. — Герцог разливает по стаканам остатки виски. — Бери gap year и отправляйся куда подальше. Новые впечатления, новые знакомства, побольше секса — это лечит.
— Мне никто не нужен. — Грег тут же закрывается. — Кроме него.
— То, что тебе никто не нужен, — неторопливо и методично продолжает герцог, — не отменяет того, что тебе это нужно.
Грег молчит, уставившись в потолок.
— Или, как вариант, — как ни в чём не бывало продолжает герцог, — с утра до ночи убиваться в спортзале. Но секс, как по мне, эффективнее.
— В профессиональный спорт мне уже поздно. — Грег демонстративно уходит от темы секса в «терапевтических» целях. — Да и не интересен он мне сам по себе.
— В смысле? Я думал… — герцог выразительным взглядом обводит стены.
— Все так думали, — усмехается Грег. — Я до Итона к спорту вообще равнодушен был. Но задатки, конечно, были, и немалые, так что, едва я сюда попал, меня тут же взяли в оборот. Сам знаешь, как у нас здесь всё спортивным духом пропитано. Хочешь-не хочешь, станешь чемпионом, — на губах Грега мелькает что-то похожее на улыбку, но он тут же мрачнеет: — Я в спорт из-за Алека пришёл. — Грег впервые за время разговора называет его по имени. — Мы с ним в одном блоке учились. Я на него с первого дня запал. А он меня в упор не замечал. Он всегда был рафинированным снобом, очень высоко метил. С тринадцати лет тусовался с капитанами и прочей элитой Дома. Я был — и останусь — ничем не примечательным лордом, а он готов был снизойти только до королей — не только по крови, но и по духу. Очень скоро он стал капитаном Дома. Мне не оставалось ничего другого, как стать ему равным. И я стал капитаном Игр, а потом — лучшим из них. Он был… смыслом всего этого. — Грег замолкает, и взгляд его застывает на свидетельствах его былой славы. — Без Алека всё это не имеет смысла. — В голосе Грега прорезается явственное раздражение, он явно злится, что позволил втянуть себя в этот разговор. — Без него вообще ничто не имеет смысла!
Грег отворачивается и гипнотизирует тьму за окном.
— Ясно, — говорит герцог. — Тебе нужна новая цель и смысл.
— Типа того.
— Хорошо. — Покладистость герцога настораживает. — Тогда вот тебе смысл. Приезжай на лето к нам в Уобурн. Считай, что я приглашаю тебя в качестве персонального тренера для своего сына. Тем более что ему действительно не помешало бы подтянуть физическую форму.
Грег непроизвольно кривится, и герцог тут же добавляет:
— Не бойся, никаких церемоний и политеса. Будем только мы с Кристианом. — В контексте истории герцога его последние слова звучат весьма интересно, но никто из них этой двусмысленности, похоже, не замечает.
— Исключено, — говорит Грег. — Кристиан… — Грег умолкает, и герцог тут же подхватывает:
— …к тебе неравнодушен.
Грег кивает.
— И что тебя смущает?
— То, что это… неправильно. Давать ему пустую надежду.
— И я о том же, — кивает герцог. — Надежду лучше давать… не пустую.
— Я сегодня что-то плохо соображаю, — мотает головой Грег. — Что ты имеешь в виду?
— Всего лишь то, — говорит герцог, глядя ему в глаза, — что если ваши занятия спортом не ограничатся, я… возражать не стану. И голову тебе не оторву.
— Пф-ф. — Грег откидывается на подушки и сдувает выступившую над верхней губой испарину.
— Грег, — с досадой говорит герцог. — Не пойми превратно. Я не пытаюсь подложить под тебя своего сына. Но я трезво смотрю на вещи. Кристиан вступает в тот возраст, когда это… выходит на первый план и затмевает всё остальное. Слишком рано говорить что-то с уверенностью, потому не стану утверждать, что он гей или би, но несомненно одно — ему это интересно. У него перед глазами мой пример — и весь Итон в придачу. Он не уймётся, пока не попробует. И я бы предпочёл, чтобы этот опыт он приобрёл с тобой, а не с каким-нибудь обормотом, которому приспичило поразвлечься. Тебе я верю — я знаю, что ты его не обидишь.
— Генри…
— Грег. — Герцог встаёт, и вслед за ним поднимается Грег. — Ещё раз: моё приглашение не накладывает на тебя никаких обязательств — ни в ту ни в другую сторону. Я всего лишь хочу, чтобы ты знал: если ты… захочешь, я ничего против иметь не буду. Но решать, конечно, тебе.
— И Кристиану.
— Ну, — ухмыляется герцог, — этот как раз для себя уже всё решил. Он ведь упрям, как… как один его тёзка. Так что если моё предложение для кого-то и неэтично, то исключительно по отношению к тебе. А пока, — шутливые нотки в голосе герцога испаряются без следа, — ты должен взять себя в руки и окончить школу. Обещаешь?
Грег отводит взгляд.
— Постараюсь.
— Обещаешь?
— …
— Обещаешь?
— Да.
— Вот и отлично. — Герцог хлопает его по спине. — Я в тебя верю, капитан.
— Спасибо. — Голос Грега дрожит, и герцог без слов обнимает его и притягивает к себе. И потом лишь молча поглаживает беззвучно сотрясающиеся под его руками мощные плечи пловца и регбиста, чувствуя, как за ворот ему стекает тёплая влага. Минутой спустя вздрагивания затихают. Грег осторожно отстраняется и, отвернувшись к стене, запрокидывает голову и быстро проводит ребром ладони по глазам — большой, слишком рано и неправильно повзрослевший ребёнок.
— Ты хороший парень, Грег, — тихо говорит ему герцог. — Качественный. Таких уже давно не выпускают. Так что береги себя — для того, кто это оценит.
— Спасибо, герцог. Вы мне очень помогли.
— Грег…
Грег поворачивается к нему и не отводит покрасневших глаз.
— Так будет правильно, герцог. Это был форс-мажор, и я вам очень благодарен, что вы… но в дальнейшем, думаю…
— Грег, — повторяет герцог. — Я предложил это не из-за «форс-мажора». Я хочу, чтобы мы и впредь оставались друзьями. — В глазах Грега вновь появляется подозрительный блеск, и герцог ухмылкой снимает пафос: — Как-никак, ты мой потенциальный зять.
Приём срабатывает — Грег ухмыляется тоже:
— Спасибо, тесть.
— Но я бы прежде времени не обольщался, — продолжает ухмыляться герцог. — Кристиан — мальчик такой… — герцог неопределённо шевелит в воздухе растопыренной пятернёй. — Он и передумать может. Если слишком долго не давать ему желаемого.
— Разжигаешь во мне спортивный азарт?
— Есть немного, — ухмыляется герцог, но тут же серьёзнеет: — Кстати, о спорте. Чтоб завтра утром был на пробежке.
— До утра ждать не обязательно. — Грег оживает, словно только этого и ждал, и натягивает кроссовки.
— Вот это по-нашему, — треплет его по плечу герцог. — Узнаю дух Коттон-Холла. Грег выпрямляется.
— Спасибо, — повторяет он. — Ты даже не представляешь, что ты для меня сделал.
— Не за что, — скупо говорит герцог. — Я это делаю для себя. Будучи немногим старше тебя, я отчаянно нуждался в подобной поддержке.
***
Экзамены Грег сдаёт — со средним баллом, о котором семья деликатно умалчивает, — но от легендарного капитана Игр Коттон-Холла никто и не ждёт, что он будет блистать ещё и на интеллектуальном поприще.
Лето в Уобурн-Эбби пролетает легко и быстро. Герцог держит слово: никаких светских приёмов и званых обедов, только он, его сын и Грег — даже герцогиня Бедфорд наведывается в загородное имение всего пару раз, да и то проездом. Весь досуг — пикники, барбекю и долгие задушевные чаепития с герцогом. Привольная идиллическая деревенская жизнь, которая осталась разве что на страницах викторианских романов — и в Уобурн-Эбби. В Уобурн-Эбби одна проблема — маркиз. Кристиан так по-подростковому наивно и незатейливо пытается с ним заигрывать и соблазнять, что Грег чувствует себя последним мерзавцем — и спасается в компании герцога, который после того памятного разговора в Итоне не предпринимает больше никаких сватовских попыток. По утрам, после обильного затяжного завтрака, они с герцогом отправляются на неспешную двухчасовую прогулку с неизменными откровенными разговорами. Но разговоры эти для Грега не просто убежище — они его исцеляют. К ленчу просыпается Кристиан — и герцог передаёт «эстафету» ему.
В последний день каникул они с Кристианом, как обычно, отправляются на ежедневную пробежку. Грег даёт маркизу несколько ярдов форы, а потом в два счёта нагоняет его и валит с разбегу на землю. Кристиан, вжавшись под ним в траву, замирает, как заметивший опасность вальдшнеп, и только выражение его широко распахнутых голубых глаз выдаёт, что неподвижность эта скорее охотничий манёвр с целью привлечь к себе будущую добычу, чем защитная реакция в расчёте на то, что преследователь не заметит его и оставит в покое. Слышно только, как гулко бьются сердца обоих. Грег приподнимается на локтях, склоняется над лицом Кристиана и осторожно целует в губы. Завтра Маркиз возвращается в Итон. Грег хорошо знает, что такое Итон. Особенно этой осенью: их легендарная «команда» во главе с капитаном ушла, грядёт большой передел власти, а у Грега достаточно опыта, чтобы безошибочно предсказать, какая роль в новом школьном порядке уготована Кристиану.
— Дождись меня, ладно? — хрипло выдыхает он, отрываясь от тёплых и мягких, совсем ещё невинных мальчишеских губ. Кристиан смущённо кивает. Они поднимаются и, отряхнувшись от налипших на форму «улик», возвращаются в дом.
Герцог переводит быстрый внимательный взгляд с одного на другого.
— Что это ты так сияешь, Маркиз? — спрашивает он с привычной ухмылкой. — Никак не нарадуешься, что Грег наконец уезжает и не будет больше тебя мордовать своими тренировками?
В Итон они отправляются вместе — благо после окончания школы Грег был не в кондиции, чтобы передать дела своему преемнику как полагается, так что сейчас, под предлогом «смотра» нового капитана, он ненавязчиво, но недвусмысленно заявляет свои права на Маркиза. Уезжает Грег с лёгким сердцем — у бывшего капитана достаточно авторитета, чтобы на его «трофей» никто не позарился, да и Маркиз теперь не заурядный «lower boy», всецело зависимый от благосклонности капитана и его «команды», а настоящая звезда: не только вернул к жизни легенду Дома, но и прибрал его к рукам — даже если в действительности этого никогда не случится.
***
Он встречает его полгода спустя. Вернее — их, но одного беглого взгляда достаточно, чтобы понять: эти двое — единое целое. Грег усмехается своей наивности — а он-то думал на сына!
Один из бесконечных рождественских балов, от которых высшему обществу не отвертеться. Грег только начал выходить в свет — noblesse oblige, — но уже на дух их не выносит. И не улизнёшь через полчаса, как обычно, — приём даёт сам герцог Девонширский. И дело не в иерархии: герцог — легендарная личность и занимает среди британской знати особое место не из-за титула. В то время как все идут по проторённому пути: из дельцов — в аристократы, — герцог плывёт против течения: из потомственных пэров — в преуспевающие магнаты: половина Сити в его руках, в том числе и отец Грега — он, как и большинство других английских лордов, предпочитает, чтобы его семейные дела вела финансово-юридическая корпорация герцога — «Демонширский», как заправский кукловод-демиург, держит в своих руках ниточки от всей британской аристократии и славится тем, что за «своих» стоит горой: вековые капиталы под его опекой, как в сейфе, — продержатся ещё столько же. Так что придётся терпеть до конца. Пока родители радушно обмениваются приветствиями с хозяином дома и его спутником, Грег, не дожидаясь своей очереди отвешивать реверансы, незаметно проскальзывает в зал — от отца, конечно, потом влетит, но разве ему привыкать — и, сняв на ходу с подноса проходящего мимо официанта узкий высокий бокал, отступает в тень. Шампанское тут же ударяет в голову, пузырьки приятно щекочут низ живота, тело, от кончиков пальцев до макушки, томно покалывает — Грегу очень хочется верить, что дело только в шампанском, хотя раньше это благородное пойло никогда на него так не действовало, — Грег прикипает взглядом к хозяевам вечера.
Волосы обоих — одинаковой длины, до плеч — расчёсаны на прямой пробор и обрамляют волевые уверенные лица — с той лишь разницей, что у герцога они молочно-белые, а у Алека — лорда Саффолка, мысленно поправляется Грег, — смоляно-чёрные. Фрак Алека похож на итонские «хвосты», а белая пикейная бабочка напоминает о знаках отличия капитана Дома: Грег сам выглядит так же. На мгновение он переносится в Итон, и кажется, что они всё такие же беззаботные школяры — и по-прежнему вместе. Даже «команда» вся в сборе — Итон можно окончить, но с ним нельзя распрощаться: сюда попадают из одного круга, живут пять лет одной семьёй и в неё же потом возвращаются — вся европейская знать — один большой и сплочённый клан. Воспоминания ещё слишком ярки и сильны — и чтобы их приглушить и отвлечься, Грег по старой капитанской привычке «пересчитывает» своих — ритуал переклички перед игрой ему всегда помогал собраться: неразлучные близнецы Джеф и Хью на глазах родителей упиваются дармовым шампанским — теперь уже можно! — и, как обычно, настолько поглощены друг другом, что не замечают никого и ничего вокруг; Дуг откровенно пялится на смазливого официанта; Мэт украдкой пробирается к выходу — наверняка на перекур — и часа без сигареты не выдержит, в Итоне на перемену первым пулей всегда вылетал; а Зак, как нашкодивший подросток, с понуренной головой и отсутствующим видом вполуха слушает, как ему вполголоса что-то выговаривает сердитая леди Арлингтон, его мать. Не хватает только Робина — каникулы в Итоне ещё не начались. Впрочем, в «команде» он всегда был «в запасе», а в родном доме — и вовсе третьим лишним. Сейчас, когда до Грега доходит, что бедный нелепый маркиз ему не соперник — и никогда им не был, — Грег чувствует угрызения совести за то, как несправедливо вёл себя с ним, отвоёвывая то, что никогда ему и не принадлежало. Надо бы встретиться и извиниться. Всё как всегда. Было бы. Если бы не одно «но»: капитан уже не тот. В осанке Алека столько уверенности, достоинства и внутренней силы — настоящих, не показных, как в Итоне, — что Грег невольно ёжится. Он столько сил положил на создание и поддержание мифа о крутизне Алека — не только в Доме, но и в самом Алеке — ведь для Алека это так важно! — а сейчас, когда Алек действительно таким стал, Грег чувствует только разочарование и обиду — словно его лишили не только самого дорогого, но даже памяти о нём. Летом, во время каникул в Уобурн-Эбби, герцог Бедфорд сказал очень важные — и верные — слова: «Ты, Грег, джентльмен, а не игрок. Твоя опора в том, чтобы быть кому-то опорой. Без неё ты и сам теряешь стержень». Алек же в опоре не нуждался. Больше всего на свете он хотел найти эту опору в себе. Ему нужен стержень внутри, а не подпорка снаружи. Пора признать, что Генри был прав. Он не столько любил Алека, сколько то, каким сам становился рядом с ним. А Алек это чувствовал — и не смог ему это простить: он всегда хотел быть, а не казаться. Это уже не его Алек. Чужой и холодный. Такой, с горечью думает Грег, каким он всегда был, но он, Грег, упорно не хотел это видеть. Счастлив ли он? Так, навскидку, сложно сказать — рана в сердце Грега ещё слишком свежа, чтобы ответить на этот вопрос объективно, — но несомненно одно: Алек впервые в жизни уверен в себе и спокоен. Самоуверенность сменилась уверенностью в себе, а на смену внешнему равнодушию пришло внутреннее спокойствие. Герцог Девонширский сумел дать ему то, в чём он так отчаянно нуждался и что оказалось не под силу самому Грегу, — некоторые вещи явно передаются половым путём. Вот только — глухой укол ревности — от него Алек ничем не «заразился». В душе Грега расплывается странное спокойствие: у Алека всё хорошо — это главное. Этому Алеку опора не нужна. Он игрок, блестящий игрок, а с таким «тренером», как герцог «Демонширский», ему прямой путь на мировой пьедестал, к которому он всегда стремился. Кристиан совсем не такой — Грег и сам не замечает, как его мысли сворачивают к Маркизу, — он прост и бесхитростен, как и сам Грег. И у него такая обаятельная улыбка — и такой мировой отец. Грег невольно улыбается — и понимает, что приглашение «тестя» на Рождество в Уобурне он, без сомнения, примет.
…Алек сам к нему подходит — Грег не придаёт этому значения — положение «хозяйки дома» обязывает. Короткое неловкое рукопожатие, обычный трёп ни о чём. «Намело в этом году». — «Да, еле к вам добрались».
— Поднимайся наверх. — Переход от снежных заносов столь внезапен и неожидан, что Грегу кажется, будто ему послышалось. Но «капитан» негромким отрывистым голосом продолжает отдавать команды-приказы, объясняя, куда идти. Тон его, властный — обычно-привычный, всегда таким был, — в этот раз — впервые — почему-то задевает Грега, но от потрясения он повинуется.
Грег без преград пробирается на верхний этаж — замок потонул в предрождественской кутерьме, дом переполнен гостями, большинство из которых с ночёвкой, так что его появление в приватных покоях вопросов не вызывает. С трудом отыскав в хитросплетениях коридоров и переходов старинной резиденции герцогов Девонширских указанную Алеком комнату, Грег осторожно открывает дверь и проскальзывает внутрь. Крохотная скромная комнатушка — во времена не столь отдалённые здесь наверняка ютилась какая-нибудь горничная — поразительно напоминает спартанские спальни Итона. Но Алек, выбирая её, вряд ли отдавал дань ностальгии — не в «супружескую» же спальню его приглашать, в самом деле, а все мало-мальски приличные комнаты наверняка уже заняты — в преддверии Рождества в родовых имениях всегда аншлаг и столпотворение. Грег не успевает толком осмотреться, как появляется Алек, — Грег и не ожидал его так скоро — в Итоне своё появление «капитан» неизменно превращал в шоу и возникал в последний момент, когда Грег от отчаяния уже готов был перейти на «самообслуживание».
Раздевается, вернее, разоблачается Грег степенно и обстоятельно — как истый лорд перед брачной ночью: бабочка, жилет, крохотные пуговки рубашки под фраком.
— Можно без стриптиза? — в голосе Алека — нетерпение и недовольство. Грег и сам удивляется: в Итоне он бы избавился от помехи одним рывком — только пуговицы бы на пол посыпались — Алек явно не прочь «взрыва страсти» — всегда питал слабость к подобным эффектам — не в собственном исполнении, конечно, а по отношению к себе, — но Грег ловит себя на том, что ему доставляет странное садистское удовольствие дразнить Алека.
— А потом что надену? — покончив с последней пуговицей, невозмутимо говорит он — и переходит к запонкам.
Алек отворачивается к окну. Герцог всегда берёт его так медленно, неспешно, неторопливо — Эрмес всё делает с «возведённой в высшую степень страстью». И начинает он всегда с запонок — снимает их с таким видом, словно перчатки перед операцией надевает.
— У меня… — запоздало спохватывается Грег, проведя рукой по пустым карманам, — ничего с собой нет.
— И не надо, — хрипло отвечает ему Алек. — Хочу мужчину — этого достаточно.
Слова Алека, как обычно, дают простор для интерпретации, и Грег — впервые! — позволяет себе самую лестную из них. Хоть в чём-то он лучше герцога — хоть Алек наверняка имел в виду что-то другое. От формулировки, даже в её самом лестном варианте, горчит: не «тебя» — «мужчину». Но Алек всегда был таким откровенным.
— Ты чистый, — продолжает Алек, — у тебя никого не было, я знаю. — Тон у Алека самоуверенный — Алек уверен не столько в нём, сколько в себе, — и Грега задевает эта уверенность — собственная верность кажется ему таким же ненужным и нелепым пережитком, как старинный фарфоровый кувшин для умывания в углу комнатушки. — А я… — хриплый бархатистый смешок, — всегда предохранялся.
Дальнейшее происходит быстро — у тела хорошая память — и грубо — сказывается полугодичное воздержание — и невесть откуда взявшееся желание сделать Алеку больно. Но желание это терпит фиаско — если Алеку и больно, то именно этого он добивался — даже не отвалился от него сразу же, как обычно, на губах — довольная улыбка сытой пиявки.
— Останешься на Рождество. — В вопросе Алека не слышен вопрос.
— Нет. — В ответе Грега — ни следа колебания. — Меня уже пригласили.
@темы: Вторчество
Да-да-да!!! Как же повезло
читателямвкусителям, которые познакомились с миром Корпорации совсем недавно, и которым благодаря этому перепало счастье почти без перерыва получить от Автора ответы на свои даже невысказанные читательские пожелания) Волшебство!)))Очень теплый, сдобренный нотками светлой грусти текст, вызывающий чувство полнейшего удовлетворения: все так, как и должно быть, и финал единственно, убийственно-неопровержимо верный.
Как же повезло читателям вкусителям, которые познакомились с миром Корпорации совсем недавно, и которым благодаря этому перепало счастье почти без перерыва получить от Автора ответы на свои даже невысказанные читательские пожелания)
Очень теплый, сдобренный нотками светлой грусти текст
Вот да, чего-чего, а светлой грусти здесь навалом: и ностальгия герцога по пошлому и несбывшемуся, и - закулисные - страдания юного Кристиана от первой безответной любви, и даже раскаяние Алека, который запоздало понял, что потерял, - не говоря уже о самом Греге
все так, как и должно быть, и финал единственно, убийственно-неопровержимо верный.
Да
Спасибо, что разделила со мной мои чувства!
Прикольно! Грег такой милаха)))
Да, он такой
Спасибо, что любите и читаете!
И Вам тоже!)
Грег теперь в числе любимых моих твоих мужчин!
И как же я рада, что у Грега это получилось (спасибо герцогу тоже, он смог тактично помочь, их диалог в комнате Грега великолепен!). Как бережно он отнесся к Кристиану, нежно и тактично, не давая обещаний, но обеспечив защитой, так по-мужски. Я бы от "Грега из Алхимика" такого бы не ожидала, и очень рада произошедшим с ним изменениям.
И финал на рождественском балу
И это неторопливое раздевание, это снисхождение "ты дико хочешь меня, ты помнишь меня, я тоже помню тебя и подарю тебе себя сейчас, но только сейчас". Я просто восхищена Грегом!
И почему-то переживаю за Алека.. вот что-то не так у него, неустойчиво как-то, не вижу я длительных отношений его с герцогом "Демонширским", между ними скорее сотрудничество, взаимовыгодное, да, но мне кажется, Алек через какое-то время расстанется с ним.
Спасибо еще раз
Грег теперь в числе любимых моих твоих мужчин!
Все же сначала он для меня был больше этаким "спортсменом", хоть и итонским, действующим прямо, открытым сердцем, несколько наивным
Потому что он - в "Алхимике" - действительно таким был
И жалко было его, правда, а с другой стороны, я даже порадовалась, что Алек ушел , что появился шанс переболеть этой первой любовью и повзрослеть.
Вот мои чувства! Сначала была дикая боль (ведь я, пока писала его, жила им и чувствовала всё, что он чувствовал), а потом, когда эта боль достигла пика, наступило такое блаженное облегчение - и гордость и радость за него, что - смог...
Как бережно он отнесся к Кристиану, нежно и тактично, не давая обещаний, но обеспечив защитой, так по-мужски. Я бы от "Грега из Алхимика" такого бы не ожидала, и очень рада произошедшим с ним изменениям.
Да, "Гермиона за лето очень изменилась" (с)
В "Алхимике" он, по сути, и не был собой: подстраивался под Алека, завоёвывал его, отвоёвывал, ну и вообще был таким ошалелым от любви и побед капитаном, не очень думающим о других - Алек ему заменил всё и всех. Но герцог прав, его опора действительно в том, чтобы "быть кому-то опорой". И как только он лишился этого стержня, тут же ухватился за первую же возможность "защищать и опекать".
Алек, ну зачем?? отпусти уже, не получится войти снова в ту реку, это уже другой Грег (хотя и тянет к нему, особенно такому, теперешнему, тут я согласна).
Думаю, Алек (в тот момент) как раз ещё не понял, что это уже совсем другой Грег, - иначе, из гордости, вряд ли открылся бы ему, что "не всё хорошо в герцогстве Демонширском".
И это неторопливое раздевание, это снисхождение "ты дико хочешь меня, ты помнишь меня, я тоже помню тебя и подарю тебе себя сейчас, но только сейчас". Я просто восхищена Грегом!
Вот да, получился такой 100%-ный реверс - Грег просто отзеркалил Алеку его самого - с апогеем в финальном разговоре: ведь ровно год назад всё было с точностью наоборот - Алек снисходил до Грега и отказался от его приглашения на Рождество
И почему-то переживаю за Алека.. вот что-то не так у него, неустойчиво как-то, не вижу я длительных отношений его с герцогом "Демонширским", между ними скорее сотрудничество, взаимовыгодное, да, но мне кажется, Алек через какое-то время расстанется с ним.
С Алеком вообще всё очень туманно (для меня) :/ читать дальше
"а еще???? а больше ничего не задумывается??? а вдруг???
От "вдруга" ни один автор не застрахован
Спасибо за такой подробный отзыв!
И Вам!
Спасибо за отзыв!
Я просто не могу поверить, что в один прекрасный день лорд Кейм и Алек не пересекутся
Ха! Я, кстати, тоже об этом думала. Но тут какой расклад получается: события в "Алхимике" и "Открой глаза и забудь об Англии" происходят большей частью параллельно, то есть у Кейма уже есть Алистер, а Алек на пике своего помешательства герцогом "Демонширским" и никого, кроме него, не видит. А если/когда страсть Алека к герцогу остынет, он уже будет в том возрасте, который не интересен Кейму. Да и у Алека явно не тот склад характера, чтобы посвятить себя борьбе "за мир во всём мире". Так что... хорошая была бы пара, перспективная, многообещающая, но... не судьба
я не о лорде Кейме говорила
А, теперь поняла!
Лорд Кейм не сможет не оценить пользы привлечь Алека к себе, а заодно и подогнать ему ту из своих звезд, которая действительно идеально его будет во всем дополнять.
Но у лорда Кейма сейчас более насущная проблема - ему саму звезду надо сначала склонить на свою сторону: Тило ведь тоже тот ещё крепкий орешек)
почему-то мне не кажется, что Алек им бы настолько сильно увлекся
Вот и мне так кажется
он не озабочен "миром во всем мире", к тому же он быстро наиграется со взрослым и подавляющим его мужиком. Ему, мне кажется, не мир нужен, а партнер, который бы и его подталкивал развиваться
Именно! И он, с одной стороны, такого нашёл. Но... проблема Алека в том, что герцог для него - прежде всего идеал отца, которого у него не было, но очень хотелось. И этот детский идеал у него наложился на первые юношеские сексуальные фантазии. И сейчас у него "раздвоение личности": ему оба нужны, и герцог, и Грег. Герцог - в его отцовской ипостаси, а Грег - как любовник, но сам Алек подошёл к той точке, в которой может потерять обоих (вернее, Грега уже потерял, а герцог - вопрос времени, потому что герцог снизошёл до него в сексуальном плане только для того, чтобы "не выводить секс из дела", а как раз секс - единственное, что не удовлетворяет Алека в его отношениях с герцогом).
Интересная точка зрения про Алек/Тило *задумалась* Честно говоря, эта пара мне даже в голову не приходила - они (по моим внутренним ощущениям) слишком для этого разные - не вижу общих точек соприкосновения. Вот бывают люди, казалось бы, очень похожего склада ума и характера, но практическая реализация этих предпосылок кардинально противоположная (один, при схожих физических/интеллектуальных задатках, идёт в балет/науку, а другой - в футбол/бизнес, образно говоря).
Или у Вас на Тило другие планы?
У меня на героев никогда никаких планов нет - они приходят с полностью сформировавшейся личностью и готовой судьбой и жизненной историей, которую мне остаётся только выслушать и записать. И при малейшей попытке привнести что-то от себя - мгновенно сильнейший творческий блок. Так что я не властелин своих миров и не повелитель населяющих его героев, а всего лишь покорный слуга Захарка
Про Тило я знаю только его бурную молодость и финал жизненного пути и карьеры, а всё что кроме - (пока) овеяно мраком( Но так, навскидку, я этих двух тоже не вижу вместе: оба слишком амбициозны, честолюбивы, эгоцентричны и с лидерскими замашками - из таких получаются хорошие друзья-соперники, которые здорово подстёгивают и мотивируют друг друга. Но в отношениях обычно один ведёт, а другой - ведомый, - а здесь явно не тот случай, когда кто-то добровольно согласится быть на вторых ролях. По-настоящему равные партнёрские отношения получаются только у зрелых состоявшихся людей, которые уже наигрались в игры, самоутвердились, всё всем доказали (и прежде всего себе) и теперь, найдя "того единственного", просто идут дальше рядом, не пытаясь обогнать спутника (и даже в таких отношениях нужны притирки и компромиссы - взять тех же "Вальбрига Бергманна"). А тут юнцы с тараканами, которые только-только выходят на старт... Нет, не вижу
спасибо! Заодно узнала много нового о героях.
Не за что! Я готова обфлуждать свои тексты, миры и мальчиков вечно - были бы уши охочие)))
они могли бы состояться как зрелая пара. Может не навсегда, но им такое близкое взаимодействие могло бы быть очень интересно именно в силу некоторой схожести и лидерства, но в разных сферах.
Я вот уже второй день катаю в черепной коробке эту мысль и отслеживаю реакцию) И вот на друзей-партнёров латентный автор во мне делает стойку, а на любовь/секс (даже в зрелом возрасте) - никакого отклика... Вот есть у меня уже три героя с полной неопределённостью в личной жизни: Билл из "Саги", Алек и Тило - и даже намёка на то, как у них всё там сложилось - только смутные общие ощущения. Билл, мне кажется, пережил настолько мощную внутреннюю трансформацию, что любовь для него вообще перестала существовать, остались только собаки и платья. Тило так
натрахался в юностисублимировался в науку, что ему это банально неинтересно - особенно после того, как лорд Кейм таки нашёл к нему подход и сразил научными перспективами, подкреплёнными возможностями Корпорации. А Алек... здесь пока туман, но боюсь, что в любви его ждёт поражение/разочарование( По крайней мере, сейчас он настолько эгоцентрирован и при этом несчастен, как бывает несчастен только человек, самая заветная мечта которого сбылась или не сбылась (а у Алека и то, и другое одновременно). Думаю, отсюда и неопределённость - он сам сейчас настолько растерян и потерян, что о каком-то определённом будущем для него пока рано говорить.Я просто достаточно близко знаю, насколько сложными и подчас тяжелыми, но одновременно и плодотворными могут быть такие отношения, когда партнеры не просто глубинно понимают друг друга, но еще и перебрасываются репликами на только им доступном уровне, и взаимно развивают друг друга.
Это да. По сути, это и есть тип/модель отношений Кристиана/Дэвида и Франка/Флориана.
А если серьезно, то Дэвид и лорд Кейм - хоть и доросли до равных отношений, всё равно изначально были, как их там - эраст и эротомен
а может им бедняжкам всем тройничек сделать, чтоб не пропадали, жалко же - такая красота - и простаивает
У меня что-то фантазия расшалилась - представила себе такую заключительную "гала-пати" всех героев под занавес
и всехА если серьезно, то Дэвид и лорд Кейм - хоть и доросли до равных отношений, всё равно изначально были, как их там - эраст и эротомен А Флориан с его мачо хоть и равные, но всё равно такие ярко выраженные топ и боттом, что на именно равных во всех смыслах не очень тянут. А вот Алек с Тило - равные во всем, и даже меняться ролями могут за милую душу.
В-о-о-от! И именно поэтому я не вижу их вместе - потому что влечение обычно возникает к противоположности. Через любовь человек обычно добирает то, чего ему не хватает. А когда оба действительно во всём равны, то получается дружба - ну или дружеский перепих на
толстыйхудой конец, - потому как нет того напряжения/притяжения, свойственного неравным в каком бы то ни было плане партнёрамНо это меня чего-то понесло. Герои-то не мои.
Несите-несите, вам здесь всегда рады
Вам спасибо за отзыв и за интересную дискуссию!
Под противоположностями я имела в виду, в первую очередь, психологическую расстановку в паре (которая, понятно, будет отражаться и на сексуальной).
Понятно, что в жизни бывает всё. Но в контексте моего творчества мне интересна именно "жёсткая вертикаль власти", потому что мой кинк и лейтмотив - разновозрастные пары (взрослый мужчина/юный мальчик), с партнёрами, которые существенно отличаются, прежде всего, уровнем развития и жизненным опытом. И если старший на 15-20 лет мужчина позволяет верховодить собой юнцу, и в отношениях, и в постели, то... таковой мужчина становится мне неинтересен (хотя в паре Алистер/герцог именно такая расстановка, но
герцог обаятелен при любом раскладеэто исключение, которое подчёркивает правило). И равноправие в постели (в контексте, опять же, моего творчества) начинает проявляться тогда, когда герои достигают равноправия психологически (те же Кристиан/Дэвид или пары из "Вопроса цены").Возвращаясь к нашим баранам: как раз у Тило и Алека не было бы проблем с "верхом-низом" - оба "могут копать, могут не копать" - но у них, имхо, вообще бы не дошло до постели, потому что отсутствует психологическое напряжение-притяжение