Сага о власти. Часть 2. Власть идеи. We Control the World!

[La PIOVRA]

Часть 1. Власть красоты.

Часть 2
ВЛАСТЬ ИДЕИ
We Control the World!

— Том приезжает.
— Когда?
— В субботу.
— Надолго?
— Насовсем — я об этом позабочусь.
— Тогда с возвращением блудного сына. — Мужчина в кресле напротив поднял бокал.
Йорг помолчал, собираясь с духом.
— Я хочу ввести его в дело.
— Насколько глубоко?
— Полностью.
Его визави расхохотался.
— Йорки, так дела не делаются, — примирительно ответил он, отсмеявшись. — Это не семейный бизнес. И тебе это известно. Мы с самого начала играли с тобой открыто, так что у тебя вроде не должно быть повода для иллюзий.
Тогда, сломленный многолетними неудачами, Йорг был согласен на всё, лишь бы, наконец, воплотить в жизнь свою мечту. Теперь он чувствовал себя героем сказки, опрометчиво пообещавшим отдать незнакомому спасителю то, что ждёт его в будущем, но о чём он пока не знает. И, точно так же, как в сказке, с приближением условленного срока всё сильнее становилось нежелание выполнять обещанное.
— Дэйв, мне скоро пятьдесят. Пора уже…
— …подумать о будущем детей, — в голосе Йоста Каулицу послышались едва уловимые насмешливые нотки. — Забудь. Том мальчик… специфический. Не хотелось бы, чтобы у него… у нас возникли проблемы. Потому что если возникнут проблемы, отвечать придётся не только мне.
Некоторое время курили молча. Лицо Йорга оставалось непроницаемым, но рука, в которой он держал сигарету, чуть заметно подрагивала.
— Дэйв, я понимаю. После Томовой выходки ты вправе не доверять ему. Но поверь мне, он одумался.
— Надеюсь.
— Знаешь, из всех моих детей, — уголок рта Каулица потянулся в горькой усмешке, — эта фирма, по ходу, единственная удачная. Я вложил в неё полжизни. Не хотелось бы отдавать её… чужому.
— Йорки. — Дэвид, поняв, что перегнул палку, потрепал его по плечу. — Не спеши сбрасывать себя со счетов: ты ещё нам — и детям — послужишь. А Том без дела не останется — для начала мы пристроим его простым юристом. Я… мы присмотримся к мальчику, и если он оправдает наши ожидания… Почему бы и нет?

***

Дэвид любил бывать у Кристиана.

Здесь был его дом. Настоящий, тот, куда хочется возвращаться и где тебя всегда ждут. Другого он не знал.

Был вечер пятницы. В кувшине, источая умопомрачительный аромат, дымился глинтвейн, собственноручно сваренный Кеймом, в камине потрескивали дрова. Кристиан умел создавать уют.

В такие минуты безмятежности и покоя Дэвид испытывал сильную ностальгию по тем временам, когда они жили вместе. Но Кристиан поступил правильно: иногда, чтобы не потерять, надо отпустить.

— Как у тебя дела, мальчик? — Кристиан, стоя к нему спиной, поворошил кочергой дотлевающие угли в камине и подбросил пару поленьев. Вверх взметнулся сноп искр; сухое дерево, вмиг подхваченное огнём, тут же вспыхнуло. Дэвид поморщился.
— Не кривься. — Кристиан подошёл к нему и знакомым до боли движением взъерошил ему волосы. — Для меня ты навсегда останешься мальчиком. Ты ничего не хочешь мне рассказать? Я же вижу, что с тобой что-то происходит.
Дэвид немигающим взглядом гипнотизировал пламя.
— Опять не сошлись во мнениях с Петером?
— Нет.
— Значит, влюбился.
Дэвид с досадой откинулся на спинку кресла. Глупо было надеяться, что Кристиан ничего не заметит, а заметив, отстанет, не получив удовлетворительного объяснения.
— Это не влюблённость. — Он всё же попробовал ограничиться неопределённым ответом. — Всего лишь небольшое увлечение. Ничего серьёзного.
Уловка не сработала.
— Мальчик… — Кристиан укоризненно покачал головой. — Ты можешь обмануть себя, но не меня. Я же вижу, что ты запал не на шутку. Кто он?
— Сын Йорга Каулица, — неохотно, сквозь зубы, процедил Дэвид и, заметив, как у Кристиана вытянулось лицо, поспешно уточнил: — Не Том.
— Младшенький, значит, — ухмыльнулся Кейм. — Роскошный мальчик, есть от чего потерять голову. Одобряю.
Дэвид перевёл дыхание. Что ж, этого можно было ожидать. В случае с Кристианом следовало опасаться не ревности, а презрения за выбор «недостойного» партнёра.
— Помню, какой фурор он произвёл на праздновании пятидесятилетия Йорки, — ударился в воспоминания Кейм. — Я уже тогда понял, что он далеко пойдёт. Но не думал, что настолько.

Дэвид улыбнулся: фурор — это ещё мягко сказано.

С юбилея, собственно, всё и началось.

Праздновали с размахом, как того требовали событие и статус именинника, в ресторане при отеле «Louis C. Jacob». К семи вечера все приглашённые уже были в сборе и в ожидании начала банкета толпились в малом зале. Отсутствовали только дети юбиляра. В отношении Тома, впрочем, никто иллюзий не питал — близкие и приближённые, знавшие о ссоре Каулица-старшего со своим сыном от первого брака, его отсутствие деликатно старались не замечать.

Играла негромкая музыка, сновали официанты с аперитивами. Юбиляр внимательным взглядом окинул присутствующих. Верхушка Корпорации — главное украшение банкета, которым он намеревался козырнуть перед знакомыми, — все как один явились без женщин, несмотря на полученные приглашения на двоих, и Йорга это задело. Значит, для них этот приём — всего лишь дежурное деловое мероприятие, которое приходится посещать по долгу службы, а не день рождения друга, который отмечают с жёнами или подругами. И ладно бы Хоффманн с Кеймом — с ними у Йорга и вправду отношения были эпизодичными и сугубо деловыми. Да и по возрасту они вполне уже могли быть вдовцами, а юных блядей в приличное общество притащить постеснялись, за что им, конечно, спасибо. Но Йост…
— Симона, а где Билл? — повернулся он к жене — раздражение нужно было на ком-то согнать прежде, чем он ненароком выплеснет его на истинных виновников. — Уже пора начинать, а он шляется неизвестно где.
— С минуты на минуту будет. Он ещё из парикмахерской не вернулся. Пробки, наверное.
— Какие пробки в субботу вечером? — буркнул Йорг, добавив более миролюбиво: — Слава Богу, ему хватило ума подстричься.
— Ну, я же говорила тебе, что он образумится. Он не Том.
Йорг нахмурился. Симона пригубила бокал, пряча улыбку. Не следовало, конечно, омрачать настроение мужа в такой день, но уж больно велик был соблазн выставить в выгодном свете своего сына. И в неприглядном… чужого.

Билл появился в пять минут восьмого. Как потом выяснилось, на самом деле он прибыл вовремя, просто задержка возникла из-за препирательства с охраной на входе: парни из фейс-контроля никак не хотели верить, что сногсшибательная юная брюнетка, без приглашения пытающаяся проникнуть внутрь, — сын юбиляра. Исчерпав все аргументы, Билл вызвал отца. И грянула буря.

— Сейчас буду. — Йорг захлопнул крышку телефона и повернулся к стоявшим рядом представителям Корпорации: — Билл звонил. Представляете, эти придурки на входе не впускают его под предлогом, что у него нет приглашения. Я что, собственного сына должен приглашать письменно?
Святая троица рассмеялась.

Прошло пять минут. Юбиляр с сыном всё не появлялись.
— Дэйв, разберись, что там происходит, — тихо велел ему Кристиан, перехватив очередной встревоженный взгляд Симоны на входную дверь. Дэвид кивнул и, отставив бокал с шампанским на поднос проходившего мимо официанта, быстрым шагом направился к выходу.

— Вот что, сучонок, — разъярённый голос Каулица-старшего донёсся до него прежде, чем он увидел его самого. — Сейчас ты немедленно отправишься домой, а завтра мы поговорим.
— Йорки, что происх… — Дэвид запнулся на полуслове, а придя в себя, смог лишь выдохнуть: — Ва-а-ау!
— Это было бы «вау», если бы не было пацаном, — рявкнул Йорг. — И моим сыном в придачу!
Если бы Дэвид не ожидал увидеть Билла, ни за что бы не поверил, что это он. Последний раз он видел мальчишку около месяца назад, когда приезжал в Эппендорф на встречу с Томом. Тогда своими влажными от геля, торчащими во все стороны волосами Билл напоминал взъерошенного галчонка. Сейчас же перед ним стоял резко повзрослевший и похорошевший, а оттого ставший вдруг интересным именно в этом плане парень: чёрные как смоль, длинные — явно крашенные и наращённые — волосы ему невероятно шли. Хоть и делали его похожим на девушку.
— Да ладно тебе. Лично мне нравится — он очень оживит собранный тобой парад чопорных старых хрычей и кошёлок, — хохотнул Дэвид и, вмиг посерьёзнев, добавил: — Йорки, сейчас не время устраивать скандал. Пошли — гости уже волнуются.
— Ты что, издеваешься?! Я не могу выпустить его в таком виде на глаза всего гамбургского бомонда! Он выглядит, как…
— …звезда вечера, — невозмутимо докончил Дэвид и подмигнул мальчишке: — Пошли, красивый. Раз твой папаша тебя стесняется, сделаем вид, что ты со мной, — у меня приглашение на двоих. А на этого старого брюзгу не обращай внимания — возраст, знаешь ли.
Губы мальчишки дрогнули в подобии улыбки.
— Перестань паясничать, Дэйв, — прошипел Йорг.
— Не зарывайся, Йорки, — тихий властный голос Дэвида подействовал сильнее окрика. — Я сказал, он идёт с нами.
Билла, бросавшего на него внимательные взгляды исподлобья, после этих слов будто подменили. Он мгновенно оживился и уставился на Дэвида с неподдельным интересом.
— Прости, Дэйв, сорвался, я сейчас не в себе, — пробормотал вмиг присмиревший Йорг.
Лицо мальчишки озарила непередаваемая смесь улыбок: признательности — Дэвиду, одержанной победы — отцу, собственного превосходства — всему миру? Дэвид мысленно присвистнул.

В банкетный зал вошли вдвоём — Йорг отстал от них: то ли решил взять тайм-аут, чтобы прийти в себя от потрясения, то ли и вправду не желал показывать, что имеет с семейным позором что-либо общее.
— Спасибо! Если бы не вы, он бы убил меня на месте.
— Ты тоже хорош — испортить отцу праздник. Он ещё после выходки Тома не оправился, а тут ты подлил масла в огонь.
— Это был мой единственный шанс — я уже давно хотел имидж сменить, — затараторил Билл, — но в любой другой день он бы тут же заставил всё состричь. А сегодня, я думал, он не станет скандалить.
— Запомни: чтобы бунтовать, надо сначала обеспечить тылы. Том — плохой пример для подражания.
— Я не повторю его ошибок, — фыркнул Билл. — Я буду действовать по-другому.

За столом они тоже оказались рядом: приглашённых рассадили согласно заранее составленному списку, в котором для Билла место за главным столом было предусмотрено на правах сына юбиляра. Там же сидел и Дэвид как представитель Корпорации.

— Что будете пить, господа?
— Для вас, мадам?
— А вам…? — официант запнулся, не зная, как обратиться к Биллу.
— Колу лайт! — Каулиц-старший ответил раньше, чем Билл успел открыть рот.
— Кампари-оранж для звезды! — вскинул руку Йост. — От одного бокала ему ничего не сделается, зато мальчик почувствует себя взрослым.

Симона смотрела на него с неодобрением. Йорг молчал. Остальные гости пялились на них исподтишка. Билла это, похоже, ничуть не смущало — он явно был в своей стихии и наслаждался всеобщим вниманием. И улыбался ему. Дэвид подавил довольную улыбку: вечер, вопреки ожиданиям, обещал быть нескучным.

После торжественного ужина гости разбрелись по вестибюлю и террасе. Все они были деловыми людьми и подобные сборища рассматривали, прежде всего, как дополнительную возможность обсудить дела или завести нужные знакомства. Симона на правах хозяйки вечера порхала от стола к столу и поддерживала светскую беседу с жёнами приглашённых бизнесменов и чиновников. Хоффманн с Кеймом тоже куда-то удалились. Билл потягивал через соломинку колу. Вид у него при этом был откровенно скучающий, что неудивительно: публика здесь собралась почтенная, в возрасте и при должностях. Здесь даже Дэвид в свои тридцать три казался слишком молодым недоразумением, что уж говорить о четырнадцатилетнем подростке.

Подошедший к ним официант что-то прошептал Йоргу на ухо.
— Прошу прощения, Дэвид, — сказал, поднимаясь, тот. — Мне надо отлучиться ненадолго.
— Не стоит беспокоиться — Билл составит мне компанию, — заверил его Дэвид и повернулся к мальчишке: — Пошли на балкон, поболтаем.
— А вам правда понравилось? — спросил Билл, едва они остались наедине. — Или вы просто так сказали, лишь бы отца подразнить?
— Понравилось? Да я в полнейшем восторге! — Дэвид медленно провёл рукой по его волосам, поправляя выбившуюся прядь. — А насчёт обещанной отцом разборки не переживай. Я с ним поговорю. Скандала не будет.
— Спасибо вам!
— Кстати, можно и на «ты». Ты же не считаешь меня… старым?
— Нет, ты не старый. — Мальчишка с задумчивым видом облизнул губы. — Ты… прикольный.

— Так в чём проблема? — голос Кейма вернул его к реальности.
— Ему… пятнадцать… Будет… В сентябре.
Кристиан подбросил в камин полено.
— А ты гурман, Дэйв.
— У меня были хорошие… учителя, сумевшие привить мне хороший вкус.
Кристиан вздохнул.
— Надеюсь, ты соображаешь, что делаешь?
— Соображаю… Потому и не делаю. Кристиан, ты не думай, я его не обижу — у меня на этого мальчика большие виды.

***

Йорг Каулиц к своим пятидесяти годам добился многого: собственная транспортная компания, контрольный пакет акций крупной строительной фирмы, земельный участок с огромным садом и роскошной виллой в Эппендорфе. Всем этим он был обязан Корпорации. Именно Корпорация поверила в него тогда, когда никто не верил, а банки даже слышать не хотели о не в меру амбициозном дальнобойщике, возмечтавшем о собственном деле и обивавшем их пороги в надежде на кредит. Корпорация не только снабдила его необходимым стартовым капиталом, но и оказала неоценимую юридическую и прочую поддержку, благодаря чему он в рекордные сроки превратился в одного из ведущих предпринимателей Гамбурга.

Правда, имелось одно «но», о котором не знала даже жена: на самом деле ничто из вышеперечисленного ему не принадлежало.

«Мы предоставляем тебе капитал и полную свободу действий, — сообщил ему Йост условия сделки. — Половина прибыли твоя. В случае твоего ухода или несоответствия нашим ожиданиям созданные тобой предприятия возвращаются к нам. Управлять ими будут те, кого назначим мы».

Йост был его куратором со стороны Корпорации. Какое место Дэвид занимал в ней, Йорг не знал, но мог догадываться о его стремительном продвижении в структуре по косвенным признакам. Из сдержанного парня, который десять лет тому назад каждое своё сообщение начинал словами «Руководство просило передать», тот быстро превратился в жёсткого, уверенного в себе мужчину, небрежно бросавшего: «Мы решили». В последнее время в его речи всё чаще проскальзывало «я».

Йорг понимал, что отпущено ему немного. Нужно было ещё при жизни обеспечить будущее детей. В стремлении к быстрой наживе он не гнушался самыми стрёмными, а значит, и самыми выгодными делами. Но он слишком заигрался с огнём. В воздухе запахло жареным. Он понимал, что в случае ареста не только потеряет всю собственность, но и подставит Корпорацию, а это было гораздо опаснее. Единственным выходом было обратиться за помощью к человеку, который уже не раз выручал его.

Несмотря на разницу в возрасте — Дэвид был почти на двадцать лет моложе и годился Йоргу в сыновья, — они довольно сильно сблизились, хотя и не были друзьями в привычном понимании этого слова: не ходили друг к другу в гости, не выбирались по пятницам на пиво и не трепались о женщинах. Зато на Дэвида можно было положиться: он никогда не отказывал в помощи и не раз вытаскивал его из серьёзных передряг. А что ещё требуется от друга? Так что когда угроза ареста и конфискации имущества повисла над ним, Йорг, после долгих раздумий, предложил Йосту сделку — перевести на него виллу и сбережения, а заодно, от греха подальше, и бизнес.

Дэвид согласился.

Йорг неблагодарным не был.

— Дэйв, ты очень много для меня сделал. Я считаю тебя своим самым близким другом. Хочу пригласить тебя к нам на воскресный обед.

Дэвид приглашение принял.

***

«Симона, Билл, познакомьтесь — это Дэвид Йост, мой деловой партнёр и друг нашей семьи».

Йост не считал Каулица другом — кроме бизнеса, у них не было ничего общего. А если хорошо разобраться, то их не связывал даже он: с тех пор как Дэвид стал третьим человеком в Корпорации, ведение ключевых клиентов больше не входило в его обязанности. Йорга давно можно было передать одному из КАМов, но отказываться от Каулица Дэвид не спешил.

Каждый успех — плод той первой победы, после которой всем — и прежде всего тебе самому — становится ясно, что это всерьёз и надолго. Для спортсмена призовое место в первом серьёзном турнире значит больше, чем титул чемпиона мира; восторженный отзыв первого поклонника для начинающего певца дороже, чем толпа преследующих его фанатов на пике славы; первый мужчина, как бы ни сложились отношения дальше, запоминается на всю жизнь. Просто потому, что это первое, а оттого самое яркое и важное событие. Потом ещё будут сотни побед, но каждая из них будет всего лишь повторением первой: будут меняться декорации, но не суть. Она — отправная точка, она — талисман. Именно таким талисманом и был для Дэвида проект «Йорг Каулиц»: отнюдь не самое большое достижение, но самое значимое, переломное. Именно после него посыпались всё более важные и серьёзные задания, и он из «мальчика Кейма» превратился в самостоятельную фигуру, с которой считаются.

Когда из сотни претендентов он выбрал Каулица, в успех не верил никто, даже Кейм. Простой дальнобойщик без какого-либо образования, больше десяти лет напрасно пытающийся реализовать свой дерзкий бизнес-план. Дэвиду стоило больших усилий пробить своё решение. Он понимал, что в случае провала на его будущем в Корпорации поставят крест. Но в этой жизни он привык верить и доверять только себе. А чутьё вопило: «Рискни!» Как потом сказал Кристиан: «У тебя врождённый нюх на звёзд, мальчик».

В Корпорации всё было слишком отлаженно, слишком предсказуемо, слишком… скучно. Авантюрная жилка в Дэвиде охотно откликнулась на предложение Каулица: в случае провала он лично ничем не рисковал, зато можно было чужими руками пощекотать себе нервы и попробовать себя в «настоящем деле». А заодно и прощупать почву для будущих действий: главными интересами Корпорации были экономика и политика, теневой бизнес оставался вне сферы её влияния, и это… открывало весьма заманчивые перспективы.

Дэвид любил эффектные жесты. В гости он явился с бутылкой французского коньяка — ровесника Йорга — для хозяина дома и новым альбомом «Green Day» для его младшего сына, в котором тот души не чаял.
— Он же вроде только через месяц выходит, — не то сказал, не то спросил потрясённый мальчишка.
— Именно, — лукаво подмигнул ему Дэвид. — Какой смысл дарить то, что ты и сам мог бы купить в магазине?

За столом Билл сидел молча, явно следуя родительскому наставлению «вести себя прилично», хотя от Дэвида не укрылось, как его это напрягало: он беспокойно ёрзал на стуле, то и дело порывался вставить свои пять копеек в беседу взрослых и бросал украдкой любопытные взгляды на подарок и дарителя.

Но стоило им остаться наедине — после обеда Симона отправилась варить кофе, а Йорг — открывать подаренный коньяк, — как мальчишка тут же заговорил с ним:
— Папа сказал, что вы друг нашей семьи. Значит, и мой тоже?
— Разумеется. — Дэвид улыбнулся — детская непосредственность забавляла.
— Это хорошо, — заулыбался Билл в ответ и вздохнул: — А то у меня совсем нет друзей.
— Cовсем-совсем?
— Ну, есть, конечно, приятели, но с ними скучно. Представляете, все мои одноклассники мечтают стать бизнесменами, банкирами или адвокатами, как отцы. А девчонки — выйти за них замуж, как мамы.
— А ты?
— А вы смеяться не будете? — покосился на него с недоверием мальчишка.
Дэвид с серьёзным видом помотал головой.
— В общем, я хочу стать звездой.
Дэвид от неожиданности едва не прыснул.
— Отличная профессия! А в чём?
— Ну, я ещё не решил. Можно стать певцом, можно модельером. А можно вообще ничего не делать, как Пэрис Хилтон. Но мне это не светит — у меня нет своего отеля.
— Другими словами, ты хочешь править миром?
— Хочу! — дерзко тряхнул чёлкой Билл. — Это прикольнее, чем банком.

— Нравится?
Глубокий мужской голос с едва уловимым британским акцентом застал его врасплох. Дэвид повернул голову. На палубе яхты-красавицы, на которую он пялился во все глаза неведомо сколько, показался старший хорошо сложённый мужчина.
— Когда-нибудь я тоже такую куплю! — с вызовом ответил он.
— Точно такую же не получится, — рассмеялся мужчина, судя по всему, владелец яхты. — Она существует в единственном экземпляре, а продавать её я не собираюсь. Но ты можешь подняться на борт посмотреть — вдруг её начинка тебе и не подошла бы?
Дэвид в нерешительности застыл на месте. По всему выходило, что этот самодовольный миллионер над ним просто издевается. Но в голосе никакой насмешки не чувствовалось — за шестнадцать лет, проведённых в детдоме, Дэвид научился неплохо разбираться в людях и улавливать их истинное отношение на уровне инстинкта.
— Давай, давай, поднимайся, — махнул ему рукой мужчина, добавив для верности заклинание, безотказно действующее на всех подростков: — Не бойся!
— А я и не боюсь, — ожидаемо буркнул он и проворно взбежал по спущенному трапу на палубу.
— Я Кристиан. — Мужчина протянул ему холёную загорелую руку с идеальным маникюром. Дэвид впервые в жизни устыдился своих криво остриженных ногтей и разбитых от постоянных тренировок костяшек пальцев.

— И как ты собираешься зарабатывать на яхту, Дэвид? — спросил его Кристиан, когда со знакомством было покончено.
— Брейк-дансом. Я неплохо танцую, чемпион Гамбурга, — небрежно сказал он, пряча руки в карманы шортов. — А ещё мне предлагают контракт в модельном агентстве.
— С такой внешностью это неудивительно. — Кристиан едва заметно прошёлся языком по внутренней стороне верхней губы. Чувствовать на себе откровенный мужской взгляд, полный нескрываемого восхищения, оказалось чертовски… приятно. — Но торговать лицом и задницей — не самое достойное занятие для мужчины.
Не успел он возмутиться, а Кристиан как ни в чём не бывало продолжил:
— Танцы уже лучше. Но танцуя для других, много не заработаешь.
— Зарабатываю, как умею, — огрызнулся Дэвид. — По крайней мере, не ворую и содержу себя сам.
— Тише, тише, гордый мальчик, — засмеялся мужчина и потрепал его по затылку. — Я не хотел тебя обидеть. Просто существуют и другие варианты.
— Например?
— Чтобы другие плясали для тебя. И под твою дудку. — Кристиан по-свойски обнял его за плечи. — Пошли, покажу тебе свою красотку.

Для Кейма он оказался лёгкой добычей, хотя это и не произошло сразу — Кристиан довольно долго и красиво его обихаживал. Но, как потом понял Дэвид, исключительно потому, что ему нравился сам процесс — пресыщенный сорокалетний плейбой был гурманом и любил растягивать удовольствие. Если бы он захотел, получил бы всё уже тогда, в первый день их знакомства, в одной из роскошных кают красавицы «Monsoon». Потому что сам Дэвид хотел и был не против.

Стыдно признаться, но в свои шестнадцать лет он всё ещё был девственником. На подколки пацанов он неизменно отвечал: «Тёлки высшего класса мне пока недоступны, а дешёвых детдомовских шлюх трахайте сами». Разумеется, он лукавил: при его-то модельной внешности и успехах в брейк-дансе девчонки, и весьма приличные, липли к нему, как мухи. Но… ни одной из них ему банально не хотелось. Какие-то они все были мягкие, рыхлые, пухлые. Отталкивающие, одним словом. Он никак не понимал, что такого находят в них остальные пацаны. И почему женщин принято считать лучшей половиной. Ведь мужское тело намного красивее и совершеннее. Он и в брейк-данс пришёл именно по этой причине: его завораживали отточенные движения, игра мышц и торжество ловкости, быстроты и силы. Он мог часами смотреть выступления своих соперников, жадно пожирая глазами гибкие, мускулистые и доведённые до совершенства тела без единой жиринки. А после очередного баттл-данса запирался в душе и снимал напряжение. Завязывать какие-либо реальные отношения с парнями он не осмеливался — в окружении, где царил культ мачо, а «пидор» считалось самым тяжким оскорблением, это было чревато.

Где-то был и другой мир, в котором это считалось нормой и даже особым шиком и проблем с поиском партнёра не было, — мир богатых и знаменитых, мир, вход в который ему был заказан. Именно тогда у него появилось страстное желание пробиться в высший свет — когда тебе шестнадцать и тебя одолевают гормоны, вся твоя мотивация сводится к одному.

Они оказались идеальной парой. Кристиан оформил над ним опекунство, забрал из детдома и нанял лучших репетиторов. Следующие несколько лет показались Дэвиду, оставленному в школе за неуспеваемость на второй год, сущим адом. Но в итоге он получил аттестат с весьма приличным средним баллом, позволившим ему поступить на психологический факультет Гамбургского университета. Однако главные уроки — те, которые действительно пригодились потом, — ему преподал сам Кристиан. Кейм учил его всему: манерам, сексу и жизни в целом. «Финансы, бухгалтерия, юриспруденция — это всё вторично и делегируемо. Не ограничивай себя этими рамками — для этого есть специально обученный обслуживающий персонал. Ты же учись мыслить и управлять людьми. Учись распознавать потенциальных звёзд и использовать их для достижения своих целей — это самый выгодный бизнес».

— И запомни, мальчик: важно не то, кем человек является, а то, кем он может стать. Ты пленил меня своим потенциалом.
— А я думал — потенцией.
Кристиан рассмеялся.
— Вот тебе следующий урок: потенцией пользуйся, а потенциалу помогай.

***

С того воскресного обеда у Каулицев и первой встречи с Биллом прошёл год.

«Милый ребёнок», — подумал тогда Дэвид. Его хотелось баловать. «Роскошный мальчик», — думал Дэвид сейчас. И его… хотелось.

«Так в чём проблема?» — спросил его Кейм.

Если бы он знал. Заполучить приглянувшееся труда не составляло — Йорг был всецело в его власти и даже пикнуть не посмел бы. И если бы дело было только в сексуальном влечении, он бы так и поступил. Но, помимо чисто физического желания, было что-то ещё, мучившее его и вызывавшее болезненную, неведомую раньше тоску: мальчишку хотелось не просто взять, его хотелось завоевать. Не помогало даже психологическое образование.

«Значит, влюбился», — поставил диагноз Кейм.

Скрывать это от самого себя больше не имело смысла. Что с ним, Дэвид знал. Но не знал, что с этим делать, — такое с ним было впервые после Кристиана.

Он боялся сделать неверный шаг, как три года тому назад, и всё испортить. Но если тогда ценой ошибки оказалось лишь уязвлённое самолюбие, то сейчас на кону стояло гораздо больше.

И было ещё кое-что, чего он боялся не меньше: что кто-то, пока он думает и ждёт, опередит его. От Дэвида не укрылось, какими маслеными взглядами провожали Билла присутствовавшие на юбилее отца мужчины. И как сам Билл купался во всеобщем внимании и раздавал авансы направо и налево, сам ещё толком не понимая, что к чему. Впрочем, он сам был мужчиной. И если за себя он мог поручиться, то за остальных — нет.

Вскоре план был готов.

— Йорки, не хотелось бы волновать тебя понапрасну, но… Я бы советовал тебе нанять для Билла охрану.
— Думаешь, они способны зайти так далеко? — все мысли Йорга, которого в последнее время тревожили предстоящие разборки с наркоторговцами, были только об одном.
— Я сейчас проверяю, — уклончиво ответил Дэвид. — Но бережёного Бог бережёт.
Йорг задумчиво покивал.
— Если хочешь, я могу сам подобрать надёжных проверенных людей.
— Спасибо, Дэйв, буду очень признателен. У тебя и вправду в этих делах больше опыта.
— Не волнуйся, Йорки, всё будет в порядке — я об этом позабочусь. — Дэвид улыбнулся и поднял бокал: — Твоё здоровье!

***

Телохранителей он нанял в «VSD Hamburg» — фирме, которая специализировалась на охране знаменитостей и прочих важных персон. Начальником охраны был назначен Заки Пелька — у него как раз закончился контракт с одной подростковой рок-группой, а значит, имелся немалый опыт работы с детьми.

— Заки, официально ты работаешь на Йорга, но отчитываться будешь мне. Я буду платить тебе дополнительно столько же, сколько ты получаешь от него, а взамен ты будешь информировать меня обо всём, что происходит с Биллом: чем он интересуется, куда ходит, с кем дружит. У каких витрин простаивает, на каких вещах задерживает взгляд и о чём мечтает. Но главное — запомни: ты отвечаешь за этого мальчика головой.

***

Безопасность и сохранность Билла он обеспечил. Но собственный покой потерял — не видеть Билла было выше его сил.

Но и эту проблему он решил.

Навести Каулица на нужную мысль особого труда не составило.

— Эх, до чего же у тебя здесь здорово, Йорки! — Дэвид с хрустом потянулся и, распрямив плечи, облокотился на перила террасы, с наслаждением втягивая сосновый воздух. — Вот никогда не понимал радостей загородной жизни, а у тебя проникся. Даже уезжать отсюда не хочется. Старею, что ли?
— Так оставайся у меня! — с энтузиазмом воскликнул Йорг. — У нас пять свободных гостевых покоев, выбирай любой и живи, сколько хочешь.
— Ты это серьёзно? Я тебя не стесню?
— В этой громадине можно с комфортом разместить десяток гостей, не то что тебя одного. Тем более, — Йорг хохотнул, — теперь это твой дом.
Желая как-то отблагодарить Дэвида за помощь, он всё больше воодушевлялся этой идеей.
— К тому же, в случае чего, у нас будет доказательство, что ты здесь и вправду живёшь, и что дом принадлежит тебе не только по бумагам. Да и мне будет с кем вечером пива выпить. В общем, решено, Дэйв. Пошли смотреть гостевое крыло.

На выходных Дэвид перевёз на виллу Каулица свои вещи.

***

С Биллом он быстро подружился.

Мальчишка с таким восторгом принимал подарки, так искренне радовался любой, даже самой скупой похвале и так чутко отзывался на малейшее проявление доброты и участия, что создавалось впечатление, будто он не сын живых благополучных родителей, а такой же брошенный и никому не нужный ребёнок, каким когда-то был он сам. Похоже, если проявить чуточку терпения и подойти к делу с умом, то всё окажется не так уж сложно…

Вскоре, к своему немалому удивлению, Дэвид заметил, что к Биллу его тянет не только физически. Ко всем своим предыдущим парням он относился сугубо потребительски — для душевной близости ему вполне хватало Кейма. Кристианом он восхищался, Кристиана он уважал, на Кристиана он равнялся. Кристиан был другом, партнёром и единственным близким человеком. Но… Для Кристиана он был, прежде всего, его лучшим творением. С Кристианом всегда надо было держать марку. Рядом с ним он подсознательно боялся оказаться не на высоте и проявить свою слабую или неприглядную сторону.

И только с сыном Йорга получалось быть самим собой: мальчишка в своём детском обожании боготворил его, ему не надо было ничего доказывать, с ним можно было не носить защитную маску и не опасаться удара в спину. И это оказалось самым лучшим и быстрым способом расслабиться.

Однажды Дэвид застал мальчишку непривычно грустным.
— Что-то случилось, Билли? — почуяв неладное, он пытливо посмотрел ему в глаза.
— Дэвид, я тебя напрягаю? — спросил тот, избегая его взгляда.
— С чего ты взял?!
— Отец сказал, что я провожу с тобой слишком много времени, и велел не надоедать тебе.
— Глупости! — от облегчения Дэвид едва не рассмеялся. — Я с тобой, малыш, душой отдыхаю. А отца не слушай — это он завидует: вместо того, чтобы пить с ним пиво по вечерам, я с тобой кино смотрю.

Для Кристиана он всегда был «мальчиком», вечным подопечным. Теперь у него появилась возможность самому проявлять заботу, опекать и баловать. Он начал понимать Кейма.

А потом ему стало не до Билла — любовные терзания сменились иными заботами.

***

— Дэйв, у меня плохие новости, — начал Кристиан, едва Дэвид переступил порог его кабинета. — Нуо женится на Молли Киршенбаум — в минувшее воскресенье в Лос-Анджелесе состоялась помолвка.
Дэвид уставился на него с изумлением.
— Из семьи Киршенбаум?!
— Не просто из семьи: я говорю о единственной дочери и наследнице Мартина.
— Ф-ф-фак! — Дэвид выбил сигарету из пачки на столе Кейма и, плюхнувшись в кресло для посетителей, закурил. — Это точно? Что-то слабо верится, что пизда такого полёта ему по члену.
Кристиан, утончённый эстет, посмотрел на него с укором.
— Думаешь, я стал бы волновать тебя непроверенными слухами? А насчёт второго пункта… Почему это тебя удивляет? Патрик, будем откровенны, мальчик смазливый. Если он смог вскружить голову…
— Заткнись, — буркнул Дэвид.
— …то юной глупенькой блондиночке — и подавно, — выдержав красноречивую паузу, докончил Кристиан.
— Девочке-то мог, но не Мартину.
— Вот мы и переходим к существу вопроса. — Кейм встал из-за стола и принялся мерить шагами кабинет. — Раз Мартин дал согласие на этот брак, значит, считает его достойным зятем. Ни денег, ни карьеры, ни положения, которые бы соответствовали этой семье, у Нуо нет. Пока. Значит, всё дело в его исключительном потенциале, отрицать который не станешь даже ты. Думаю, Мартин рассматривает его как своего преемника.
Платиновая змейка — неизменная спутница Дэвида, первый подарок Кристиана — «У тебя очень красивые руки, мальчик, эта безделушка выгодно подчеркнёт их изящество» — быстро заскользила меж его пальцев. Кристиан, как всегда, прав — высказанное им предположение только на первый взгляд могло показаться абсурдным. Сыновей, которым можно передать семейный бизнес, у Мартина нет. Сам он в последнее время тоже всё больше отдалялся от дел, концентрируясь на своей истинной страсти — собственной продюсерской компании «Черри Три», призванной совершить переворот в мировой музыкальной индустрии. «Дон Корлеоне на старости лет выращивал помидоры, а я буду звёзд, — шутил Мартин, с гордостью демонстрируя им после переговоров свой „огород“ — самую современную в мире студию звукозаписи. — Будущее, а значит, и реальная власть, не за политиками, а за шоуменами. Современную молодёжь не загонишь на избирательные участки даже с помощью самых прогрессивных пиар-технологий. Но стоит баллотировать на пост сенатора или президента какого-нибудь поп-идола, как все голоса будут наши, причём с минимумом затрат — достаточно одного проникновенного обращения кумира к фэндому. Идолы будут управлять массами, а мы — идолами. Идолов буду создавать я, вот в этой „лаборатории“. Шварценеггер был всего лишь первой пробной ласточкой». Мартин настолько уверовал в собственную теорию, что даже из единственной дочери решил сделать звезду Голливуда.
— С помощью Нуо старый лис не только сохранит власть за своим кланом, но и обрежет клювы стервятникам из ближайшего окружения, которые уже почувствовали скорую деловую кончину сбрендившего старика, — подтвердил догадки Дэвида Кейм. — Даже если это не так, родство с Киршенбаумом открывает перед Нуо невиданные возможности.
— В первую очередь для сведения счетов.
— Не только. Для него — а теперь и для тебя — это вопрос выживания. После ухода Петера в Корпорации останется место только для одного из вас — кому-то придётся посторониться.
— Кого-то придётся посторонить, — в голосе Йоста зазвучали рассеянные нотки. Змейка сделала молниеносный кульбит и ловко обвилась вокруг его правого запястья. — Нужно решать вопрос с Нуо.
— Если решим вопрос с Нуо, Петер поймёт, откуда ноги растут, и тогда уже придётся решать вопрос с Петером.
— Именно! — Дэвид оживился и многозначительно пошевелил бровями: — Так не проще ли?..
— Нет! — отрезал Кейм. — Для нас сейчас самое важное — альянс с американцами. Если Мартин увидит, что мы между собой не можем договориться по-цивилизованному, он не захочет иметь с нами дела.
— Дэйв… — Кристиан положил ему руку на плечо. Тон его смягчился. — Я понимаю, тебе надоело быть штурманом, когда можно стать капитаном. Но ещё не время.
— Наоборот, сейчас идеальное время. Союз с Мартином практически достигнут. Старик уже представил меня ему как своего преемника. Петер сделал своё дело, Петер может уходить.
— Дэвид…
Дэвид от злости и бессилия прикрыл глаза. Кристиан называл его полным именем только в исключительных случаях — когда хотел подчеркнуть, что решение окончательное и обжалованию не подлежит. Так родители осаждают своих не в меру расшалившихся детей.
— Я сказал — нет.

Этот спор у них вёлся уже давно и безрезультатно.

— Кристиан, ждать, пока место освободится естественным путём, значит усложнять себе жизнь. Решения, которые он принимает сегодня, — это проблемы, которые мне придётся решать завтра. Вместо того чтобы расхлёбывать потом последствия, я бы предпочёл уже сейчас сделать правильный выбор. Будущее должны определять те, кто будет в нём жить. У нас же его создают те, кто уже одной ногой стоят в могиле и вместо домов для детей строят себе посмертные мавзолеи. И когда к власти, наконец, приходим мы, добрая половина нашей жизни уходит на уборку мусора после их стройки.
Вот Кристиан в понимании Дэвида был правильным стариком: используя свой богатый опыт и недюжинный ум, он помогал советами, но в дела не лез, вмешиваясь только в исключительных случаях. Хоффманн же, по-видимому, считал, что будет жить — и править — вечно.

Прекрасно понимая, что в эпоху глобализации Корпорация сможет сохранить своё положение лишь в союзе с американцами — с чем Дэвид был полностью согласен, — старик в своём рвении уж слишком прогибался под Мартина. Будущее создаётся сегодня. Когда настанет его время, менять что-то в устоявшейся расстановке сил будет поздно. Быть в пассиве Дэвид не хотел.

— Дэйв, — Кристиан говорил с ним как с любимым, но неразумным чадом, тем же тоном, что и пятнадцать лет тому назад. — На дворе двадцать первый век, а мы всё так же решаем проблемы средневековыми методами. Совершенствуем оружие, но не способы решения конфликтов. Противника надо переиграть, а не убрать. Устраняя препятствие, вместо того чтобы его преодолеть, ты тем самым расписываешься в собственной несостоятельности и поражении.

Кристиан был отпетым пацифистом. Ему был интересен не столько результат, сколько сама игра. Именно поэтому он довольствовался положением главного советника президента Корпорации, или, как он сам себя в шутку называл, креативного директора, когда вполне мог бы сам возглавить структуру. Дэвид однажды пошутил:
— Знаешь, Крис, ты по натуре классический геймер. Мне кажется, ты пришёл в этот бизнес исключительно потому, что во времена твоей молодости ещё не изобрели компьютерных игрушек, вот ты и принялся играть в стратегию в реале. Вместо того чтобы самому стать полководцем, ты предпочитаешь устроиться в удобном кресле перед монитором и вести в бой своего героя.
Кристиан рассмеялся удачному сравнению.
— И меня это вполне устраивает. Денег у меня больше, чем я успею потратить за всю оставшуюся жизнь. Детей, будущее которых надо обеспечивать, у меня нет. Власть в привычном понимании меня не интересует. Преимущество виртуальной игры в том, что ты получаешь полный спектр реальных ощущений, но при этом тебе не надо опасаться клыков таких вот голодных нетерпеливых волчат, как ты.

***

Лорд Кейм, отец Кристиана, обладал двумя ценными качествами: он был отличным стратегом и умел приспосабливаться к любым условиям. Когда после Второй мировой войны стало ясно, что Европа и роль аристократии в ней уже никогда не будут прежними, он, в отличие от многих других представителей знати, не пал духом. Что ж, если заря Кеймов начала медленно, но необратимо угасать в Англии, нужно помочь ей взойти в другом месте.

В конце 40-х годов, согласно плану Маршалла, Западная Германия получила полтора миллиарда долларов для восстановления экономики. Финансирование должно было осуществляться через специально созданный для этих целей Банк реконструкции. Когда Кейму-старшему, высокопоставленному чиновнику британского Министерства финансов и родственнику Черчилля, союзники предложили возглавить контроль над распределением хлынувших в Германию финансовых потоков, он не раздумывал ни секунды. Это был шанс.

Германн Йозеф Абс, председатель правления банка, имел большой деловой опыт, но ввиду своего нацистского прошлого, хоть он и был в ходе денацификации признан невиновным, не пользовался доверием союзников. Фактически, его роль ограничивалась финансовыми консультациями, а реальная власть в банке принадлежала его заместителю Конраду Хоффманну, который, к тому же, имел обширные связи среди немецкой буржуазии. Договориться с «серым кардиналом» особого труда не составило: Хоффманн отчаянно хотел вернуть потерянный во время войны капитал.

С возрождением Германии зарождалась и будущая Корпорация: предоставляя кредиты и поддержку нужным людям на своих условиях, Кейм с Хоффманном мастерски плели собственную сеть лояльных предпринимателей, сложных взаимосвязей и участия в капитале, закладывая тем самым основу для будущей семейной империи.

Петер, единственный сын Конрада, уже в раннем детстве был не по годам развитым и смышлёным мальчиком. Кейм, желая укрепить дружеские связи с Хоффманном и привязать его ещё и моральными обязательствами, великодушно предложил посодействовать зачислению мальчика в Итон, членом правления которого он был и куда собирался отправить на учёбу собственного сына Кристиана — ровесника Петера. Хоффманн был очень польщён и с радостью принял предложение. Там мальчики и познакомились.

В элитном Итоне, где почти каждый ученик был пэром или сэром, юный Петер чувствовал себя нелепым недоразумением. Он стыдился своего простоватого имени и ещё больше — простецкой фамилии. Бюргер среди аристократов, немец среди англичан, «фашист» среди «освободителей», Петер был проигравшим уже по праву рождения. Точно так же, как Кристиан — победителем.

Они были слишком разными.

Петер, дитя послевоенной Германии, от въевшегося в подсознание страха голода никак не мог насытиться и по ночам тайком грыз под одеялом печенье. Кристиан добровольно голодал по одному дню в неделю, потому что «настоящий аристократ с юных лет должен закалять дух и тело». Кристиан гордился своим атлетическим сложением и самозабвенно шлифовал его в спортзале. Петер ненавидел своё рыхлое тело, но спорту предпочитал игру на скрипке.

Петер, раздираемый комплексами, надеялся завоевать признание успехами в учёбе и не вылезал из учебников. Кристиан ответственно относился только к урокам истории, на которых то и дело мелькали имена его знаменитых предков, а вместо подготовки к остальным предметам читал запоем древнегреческих философов. Петер был первым учеником колледжа, Кристиан — главным затейником. Петер в пятнадцать начал робко заглядываться на девушек. Ну, а Кристиан…

«Питер, женщины — это развлечение для плебса. Аристократам они нужны только для продолжения рода. Впрочем, продолжение рода — это тоже для черни, для тех, кто не способен оставить после себя ничего иного. — Именно тогда у Кейма впервые промелькнула та самая идея, которой суждено было изменить ход всей европейской истории. — Приходи сегодня на вечеринку к Джошу — пора тебе приобщаться к любимому спорту настоящих аристократов».

От вечеринки осталось чувство жгучего стыда и неловкости, а по ночам его ещё долго преследовали слюнявые губы Алистера, седьмого баронета Ричмонда. Но, похоже, в этой среде и вправду «так было принято». И Петер, не желая становиться изгоем ещё и в этом, наступал на горло своему отвращению и встречался с парнями. Тем более что в школе для мальчиков возможностей для знакомств с девушками всё равно не было.

Потом была учёба в Кембридже. Кристиан выбрал факультет философии; Хоффманн-старший сказал, что столь бесполезное образование может позволить себе только отпрыск лорда Кейма, и Петер, втайне мечтавший о музыкальном, пошёл на экономический.

Казалось, теперь их дороги окончательно разойдутся, но после университета дипломированный философ, к несказанному удивлению обоих Хоффманнов, решил присоединиться к бизнесу своего отца в Германии.

Кристиан был немного сумасшедшим, всегда и во всём. Его постоянно обуревали странные идеи. Его беспокойный дух метался от проекта к проекту, один безумнее другого. Его страстью было совершенство и совершенствование. Впоследствии Петер даже склонялся к мысли, что на самом деле их с Кристианом связали не столько доставшиеся им в наследство от отцов дружба и общее дело, сколько страстное желание аристократа-перфекциониста облагородить его, неотёсанного бюргера.

Впрочем, чем ещё заняться человеку, предки которого сделали за него всё на несколько поколений вперёд?

Как многие молодые люди из высших слоёв общества, Кристиан, за неимением других проблем, страдал поисками смысла жизни и, как большинство своих сверстников, жаждал изменить мир к лучшему. И, подобно юным дворянам царской России, отказывавшимся от титулов и тратившим унаследованные состояния на революцию, Кристиан, английский эрл в двенадцатом поколении, стал ярым борцом против института наследственности.

Семейное честолюбие ему не было чуждо. Кристиан замыслил ни много ни мало — построить новый, более совершенный мир. Мир, которым будут править ум, талант и способности.

«Главная проблема нашего общества, — любил рассуждать он во время их университетских посиделок, — институт наследственности, благодаря которому богатство, положение и карьера переходят от родителей к детям, а не к тем, кто этого на самом деле достоин. Всё просто: есть рождённые властвовать и рождённые им служить. Первые должны решать судьбы мира, вторые — воплощать их решения в жизнь. И это не имеет ничего общего с происхождением. Важны интеллект и характер, а не внешняя мишура. Манеры можно привить, знания получить, опыт нажить; характер перевоспитать нельзя. Настоящая элитарность не в генах, а в духе».

От разговоров об избранности, о высших и низших расах Петеру было не по себе: слишком живы были ещё отголоски Второй мировой войны, причиной которой стала подобная, доведённая до абсурда, идея о расовом превосходстве. По иронии судьбы, его многострадальной родине судилось вновь стать площадкой для испытания очередной бредовой теории.

Кристиан был отличным психологом. Он умел найти и надавить на самое больное.

«Подумай сам. Разве не прекрасно будет, если именно Германия станет первой страной в истории мира, где людей будут ценить за их личные достижения, а не за происхождение и заслуги предков? И тем самым искупит свою вину перед человечеством. Ты можешь поспособствовать тому, что быть немцем перестанет быть стыдно».

Против подобного аргумента Петер устоять не смог. После окончания учёбы они с Кристианом вернулись в Германию и влились в семейный бизнес. В конце 70-х годов управление Корпорацией перешло к ним, и они принялись активно внедрять в жизнь теорию Кристиана.

Они переняли родительские методы, но при этом преследовали совершенно иные цели. Отцы, создавая Корпорацию, думали о будущем детей. Дети наследниками обзаводиться не собирались.

«Мы сами покажем миру пример. Своих детей у нас не будет, а богатство и власть мы передадим тем, кого посчитаем достойными».

Используя связи, влияние и деньги Корпорации, они оказывали всестороннюю помощь и поддержку одарённым людям в разных сферах, подобно Йоргу Каулицу. На тех же условиях.

Достойные — выбранные по итогам специальных тестов кандидаты — получали необходимый стартовый капитал для создания собственного дела. Одна половина прибыли оставалась им, вторая уходила Корпорации и служила основой для создания фонда поддержки для других достойных. Во избежание подозрений и чрезмерного интереса со стороны контролирующих государственных органов владение вновь созданным бизнесом оформлялось на них. Однако после выхода на пенсию, смерти или просто ухода из бизнеса созданные ими предприятия возвращались Корпорации, которая передавала их другим Достойным. Передача бизнеса детям и прочим наследникам исключалась — это было одним из главных условий сделки.

«Всё, что заработаешь, твоё, — сказал в своё время Йоргу его куратор. — Но созданное тобой вернётся к нам — твоим детям придётся начинать с нуля».

Штаб-квартиру Корпорации решено было разместить в Гамбурге, который Кристиан в шутку окрестил северной столицей.

Экономическое чудо, щедро удобренное деньгами Корпорации и способностями её протеже, не заставило себя ждать. Германия быстро превратилась в ключевую силу на континенте, и те, кто контролировали её, автоматически получили власть над всей Европой.

***

Своей мощью и влиянием, помимо доставшихся им в наследство от родителей положения, денег и связей, Хоффманн с Кеймом были обязаны продуманной кадровой политике — проповедуемые Кристианом принципы верховенства духа и интеллекта царили и в самой Корпорации. В попытке заполучить лучшие умы они не останавливалась ни перед чем. В ход шли деньги, головокружительные посты и даже шантаж и угрозы, если по-другому не получалось никак. Но главным и наиболее действенным орудием в их богатом арсенале оставалась бескорыстная помощь, с которой они поспевали к утопающему в последнюю минуту, и, как следствие, пожизненная благодарность, которую спасённый ощущал к своим благодетелям всю последующую жизнь. Стоит ли уточнять, кто зачастую создавал те непреодолимые проблемы, которые потом волшебным образом решала Корпорация?

Особая ставка делалась на молодёжь. Хедхантеры Корпорации вели активные поиски среди студентов всех европейских вузов: во внимание брался не статус заведения, а потенциал учащихся. Даже больше, особый упор делался как раз на университеты средней руки: именно туда обычно поступала одарённая молодёжь, не имеющая возможности оплачивать учёбу в элитарных учебных заведениях. Да и прельстить головокружительными перспективами в Корпорации таких студентов было гораздо проще, чем выпускника какого-нибудь Гарварда. Последним, но отнюдь не по значимости, аргументом было то, что щедро облагодетельствованные Корпорацией юноши без роду и племени были к ней намного лояльнее, чем разбалованные сынки из высшего класса.

Ещё до окончания учёбы Патрик Нуо, лучший студент экономического факультета Цюрихского университета по специальности «Банки и финансы», получил от Корпорации очень заманчивое предложение в отдел аналитики. Предложение он, не раздумывая, отверг: юный честолюбивый финансист имел весьма амбициозные планы на эту жизнь и в недалёком будущем, лет этак через пятнадцать-двадцать, видел себя не иначе как в президентском кресле какого-нибудь банка-монстра — благо его родина способствовала этим планам, как никакая другая. Уезжать из Швейцарии, тем более ради сомнительной корпорации в Германии, название которой нигде не мелькало и у которой даже не было своего сайта в интернете, он не собирался. Впрочем, представители Корпорации и не настаивали.

Получив диплом с отличием, Патрик энергично принялся рассылать резюме в самые престижные банки Швейцарии. И был немало озадачен, когда в ответ хлынули стандартные безликие отказы. Патрик снизил уровень притязаний и начал обивать пороги учреждений рангом пониже. Ситуация повторилась. Опускаться до совсем уж шарашкиных контор не позволило гипертрофированное честолюбие. Так что когда ему однажды позвонил человек, представившийся сотрудником HR Корпорации, и поинтересовался, не передумал ли он, Патрик скрепя сердце согласился. Должность и возможности роста предлагались солидные, с зарплатой, какую в Швейцарии, даже в самом крутом банке, он смог бы получать лишь года через три.

После полугода работы в финансовом отделе и ряда сложных психологических тестов его как одного из самых перспективных сотрудников включили в «золотой фонд» Корпорации и представили президенту. После обстоятельного личного разговора Хоффманн рекомендовал его на работу в святая святых.

— Позволь тебе представить, Пат. Это Дэвид Йост, директор по контроллингу — твой будущий шеф и мой будущий преемник. Надеюсь, вы сработаетесь.
— Я тоже на это… надеюсь. — Директор скользнул по нему долгим оценивающим взглядом, задержав его руку в своей, как показалось Патрику, чуть дольше, чем следовало.
— Я много наслышан о вас, господин Йост. Для меня очень большая честь работать с вами, — шаблонная фраза в исполнении Патрика сочилась предельной искренностью.
— Брось, Пат, — директор одарил его тёплой обаятельной улыбкой свойского парня. — И давай сразу на «ты» — терпеть не могу эти формальности.

После официального представления у президента они спустились на лифте на этаж ниже, всецело отведённый под владения Йоста. Вход на него украшал пафосный слоган «We Control The World!».
— Выше нас — только звёзды! — директор многозначительно поднял брови в направлении президентского этажа, который делили Хоффманн с Кеймом.

Едва переступив порог своего кабинета, Йост стянул галстук и, небрежно скомкав, засунул его в карман пиджака. Сам пиджак он снял и прицельным броском отправил на стул для посетителей.
— Можешь последовать моему примеру, — обернулся он к Патрику. — В непринуждённой обстановке лучше работается. Тот ослабил узел галстука, но пиджак всё же снимать не стал — что позволено Юпитеру…

— Ну что, приступим. — Пальцы директора проворно забегали по клавиатуре его макинтоша. — Прежде всего, я хочу прояснить, чем занимается вверенное мне подразделение. Пусть тебя не сбивают с толку понятия, которыми мы оперируем. Забудь всё, чему тебя учили о контроллинге в университете. В нашей корпорации под этой вывеской прячутся вещи гораздо интереснее и важнее банального финансово-экономического анализа. Если коротко, это контроль нужных нам политиков, чиновников, руководства компаний — наших собственных и тех, в бизнесе которых мы заинтересованы, создание общественного мнения, возведение на пьедестал и свержение оттуда знаменитостей. Мы те, кого на телевидении называют «голос за кадром». Мы продюсеры политики и экономики. Мы всегда за кулисами. Но под написанные нами «хиты» танцует вся Европа. Новости, которые ты смотришь по телевизору и читаешь в газетах, создаются здесь. Это то, чем занимаюсь я. Это то, чем будешь заниматься ты. Разумеется, при условии, что мы… сработаемся.

Директор умолк, давая Патрику возможность проникнуться сказанным. Насладившись эффектом, он продолжил. На экране замелькали колонки двенадцатизначных цифр, известные имена и шокирующие своей реалистичностью концепции.

Чем больше Патрик узнавал, тем чётче понимал, что нарушение подписки о неразглашении, которую он давал при поступлении на работу, и которая в любой другой компании грозила «всего лишь» юридическими и финансовыми неприятностями, в этой корпорации понесёт за собой гораздо более серьёзные последствия. Путей для отступления отсюда нет. Впрочем, отступать Патрик и не собирался. Под конец презентации ореол вожделенных банковских монстров существенно померк в его глазах, а слоган у входа больше не казался Патрику пафосным.

Закончив, директор налил себе воды и повернулся к панорамному окну, из которого открывался умопомрачительный вид на Альстер.
— Вопросы?
— Если я правильно понял, наше, — Патрик произнёс это слово с особым пиететом — осознание причастности к подобной структуре кружило голову, — влияние распространяется только на легальную сферу. А как насчёт теневой экономики?
Директор медленно повернулся всем корпусом и посмотрел на него с нескрываемым интересом.
— Скажем так: я подумываю об… экспансии. Но посвящать тебя в подробности пока рано. — Дэвид подошёл к нему и не то похлопал, не то погладил свободной рукой по спине: — А ты сообразительный мальчик. Мне нравится ход твоих мыслей — думаю, мы и вправду сработаемся.
Ответить Патрик не успел. Раздался нетерпеливый стук, и в дверном проёме возникла светлая кудрявая голова.
— Hi Dave! Sorry, что нарушаю ваше уединение, но мне срочно нужен твой автограф.
Йост милостивым взмахом руки пригласил посетителя войти.
— Что там у тебя?
— Я дожал наш проект в «Юниверсал». На следующей неделе запуск. Но без твоей визы никак.
— Браво! — директор отставил стакан и театрально зааплодировал. Пробежавшись глазами по документам, он вывел на месте подписи лаконичное «J» и повернулся к Патрику:
— Познакомься, Пат — это Флориан Вальберг, мой заместитель. У Флориана самый злачный участок — он курирует массмедиа и шоу-бизнес. Если у тебя вдруг выдастся хмурая беспросветная ночка, которую захочется скрасить какой-нибудь звёздочкой, это к нему — Фло организует. А это Патрик Нуо — наш новый аналитик.
— С пополнением, Dave! — сверкнул белозубой улыбкой Флориан. — Welcome to the club, Pat! Патрик осторожно пожал протянутые ему длинные худые пальцы, щедро унизанные дизайнерским серебром.
— Приглашаю вас обоих вечером в клуб, — сказал Дэвид. — Отпразднуем успешное завершение проекта Флориана, заодно познакомимся поближе с тобой, Пат, — хотелось бы узнать тебя не только с… деловой стороны.
Вальберг бросил короткий пытливый взгляд на шефа. Его идеально ровная по форме и цвету — явно выщипанная и подведённая — бровь взметнулась в немом насмешливом вопросе. Йост кивнул. Оба рассмеялись: директор, как показалось Патрику, весьма довольно, его зам — снисходительно. Патрику отчего-то стало не по себе. Так бывает, когда попадаешь в незнакомую сплочённую компанию, где все понимают друг друга с полуслова и даже полужеста, и ты вдруг очень остро осознаёшь, что ты здесь чужой и лишний.

Впрочем, это чувство, благодаря Дэвиду, быстро прошло. Кажется, ему очень повезло с шефом.

Йост, несмотря на ранг и занятость, вызвался лично его курировать и ввести в курс дела. Он охотно отвечал на вопросы, не скупился на похвалу и даже позвал его с собой на обед. Молодой — оказалось, что директор всего на семь лет старше его, — толковый и харизматичный, Дэвид вызывал восхищение. Работать с ним было одно удовольствие. Так что когда первый день на новом месте внезапно подошёл к концу, Патрик даже почувствовал некоторую досаду.

Продолжение — в комментариях.

 

запись создана: 16.05.2010 в 12:53

@музыка: Кашин - "Чудный город"

@темы: Вторчество

Comments

[La PIOVRA]

В семь вечера они захватили Вальберга и после ужина в модном, недавно открывшемся фьюжн-ресторане отправились в ночной клуб, где для них уже была забронирована VIP-комната.

Большие боссы оказались весьма раскрепощёнными ребятами, умеющими не только ударно работать, но и славно отдыхать. Выпивка лилась рекой. Ближе к полуночи Йост раздобыл травку. Патрик, который даже обычные сигареты курил лишь от случая к случаю, поначалу пытался отказаться.
— Давай-давай, милый. — Дэвид был ласков, но непреклонен. — Ты что-то слишком напряжён, тебе надо расслабиться.
Что правда, то правда: не привыкший к подобному досугу и столь влиятельному обществу, Патрик робел и чувствовал себя не в своей тарелке. Но репутация белой вороны в глазах начальства — не лучшее подспорье для карьеры. Он взял раскуренный директором косяк и сделал первую неуверенную затяжку. Потом ещё, и ещё одну.
— Ну, как?
— Кру-у-уто, — выдохнул вместе с дымом Патрик. — Спасибо.
— Обращайся! — подмигнул ему довольный Йост. — Ты же мой подопечный, я обязан заботиться о тебе… во всех отношениях.
— Для полного кайфа не хватает только девочек. Может, позовём? — Патрик и сам не понял, как с его губ сорвалось это шальное предложение, — до этого он никогда в жизни не пользовался услугами шлюх. Наверное, ему просто захотелось внести свою лепту в поддержание царивших в этом кругу свободных нравов. Показать, что он принимает правила игры. Что он свой. Йост с Вальбергом, переглянувшись, рассмеялись. Патрик тоже засмеялся, непонятно чему. На душе было легко и весело, сковывавшее его напряжение ушло, и губы сами растягивались в глупой бессмысленной улыбке.
— А у твоего нового протеже отличное чувство юмора, — ухмыльнулся Дэйву Флориан.
— Других не держим, — в тон ему ответил Йост. — Перспективный парень — далеко пойдёт. А мы ему в этом… поможем. Правая рука Дэвида расслабленно легла на спинку дивана позади Патрика. Вальберг поднялся.
— Ладно, Дэйв, я, пожалуй, пойду — думаю, ты и без моей помощи справишься. — Флориан сделал последнюю глубокую затяжку, размазал окурок в пепельнице и, залпом допив свой виски, подмигнул им на прощание: — Enjoy yourselves, guys!
Дверь за Вальбергом закрылась. Директор смотрел на него странным затуманенным взглядом; в помещении повисло физически ощутимое напряжение, отчего Патрик вдруг почувствовал себя очень неуютно. Отчаянно захотелось, чтобы в комнате появился хоть кто-нибудь ещё.
— Так как насчёт девочек? — ухватился он за спасительную мысль.
— Девочки? Зачем нам девочки? — хрипло рассмеялся Дэвид, опуская руку ему на шею. — Мы и сами прекрасно справимся. Не дав Патрику опомниться, директор притянул его к себе и впился в губы. От неожиданности и потрясения Патрик некоторое время сидел в оцепенении, покорно позволяя себя целовать. Но требовательный чужой язык во рту и наглая мужская рука на ширинке привели его в чувство. Патрик резко отпрянул.
— Дэвид… господин Йост… — от шока переход на официоз случился сам собой. — Нет. Не надо.
— В чём дело, милый? — Дэвид, уже порядком возбуждённый, схватил его за волосы и, больно дёрнув вниз, навис над его лицом. — У тебя никогда не было мужчины? Это поправимо — всё когда-нибудь случается в первый раз.
Патрик рванулся и, несмотря на количество выпитого, резво вскочил на ноги. Дурман как рукой сняло.
— Господин Йост. — Язык одеревенел и плохо слушался. — Вы меня, наверное, с кем-то перепутали.
— Да нет, мальчик, это ты, похоже, кое-что недопонял. Не советовал бы тебе ссориться со мной.
— Мне надо… подумать, — выдавил он первое, что пришло в голову. Чёрт, что он несёт?! О чём здесь думать? А впрочем, плевать, неважно, это всё от шока. Сейчас главное — отвлечь Йоста и поскорее убраться отсюда.
— Подумай, милый, — покладисто согласился директор. — Тебе понравится, я тебе это гарантирую.
Все те несколько шагов, что отделяли его от двери, Патрик кожей чувствовал тяжёлый немигающий взгляд шефа.

Йост перепил. Обкурился. Потерял ориентацию во времени и пространстве и принял его за одну из упомянутых им девочек. Бывает. Патрик готов был найти и поверить в любое, даже самое абсурдное, предположение, кроме самого очевидного. Потому что это не может быть правдой.

Дэвид проспится и назавтра всё забудет. Но даже если и так, это всё равно не имеет никакого значения… Потому что не забудет он, Патрик.

…Домой Патрик добрался около двух часов ночи. От потрясения и нервной усталости он долго не мог уснуть. Безуспешно проворочавшись в кровати всю ночь, он забылся коротким беспокойным сном лишь на рассвете.

В шесть утра прозвенел будильник.

Первые несколько секунд Патрик лежал неподвижно; ему снился один из тех снов, после пробуждения от которых хочется выть от отчаяния, что всё закончилось. Во сне ему было так хорошо, как в реальности ещё никогда не бывало. Вспомнить сам сон почему-то не получалось. Так иногда бывает: помнишь только послевкусие — общее ощущение от приснившегося, но подробности ускользают, как туман на рассвете.

Окончательно проснувшись и смирившись с возвращением к серой действительности, Патрик включил свет, опустил ноги на пол и зашарил ими в поисках тапочек. Взгляд зацепился за трусы. Твою мать! Обделался, как прыщавый подросток! И в этот миг он вспомнил. В голове, словно в калейдоскопе, закружились обрывки сна. Патрик застонал сквозь сжатые зубы и от бессилия ударил кулаком по стене — во сне директор получил от него то, чего вчера добивался наяву. Без малейшего сопротивления с его стороны. Но это было ещё не самое страшное. Настоящий ужас был в том, что ему — ему, Патрику — не Йосту! — это и вправду понравилось. Настолько, что на память осталось внушительное пятно на трусах. Патрик с отвращением стянул с себя плавки и вместо корзины для белья отправил их в мусорное ведро.

Стоя под упругими горячими струями душа, он с остервенением намыливал голову, будто надеялся вымыть из неё воспоминания о вчерашнем вечере. И сегодняшнем сне. Живой ум аналитика лихорадочно искал приемлемое объяснение.

Ему просто приснился банальный кошмар — каждому в жизни хоть раз да снятся кошмары. Если человеку, к примеру, снится, что за ним гонится убийца, это же не значит, что подсознательно ему хочется быть убитым? «После сна с преследованием люди обычно не просыпаются в блаженстве, а трусы если и оказываются мокрыми, то отнюдь не спереди», — ехидно заметил внутренний оппонент.

Патрик проигнорировал этот довод и попробовал зайти с другой стороны.

Йост был для него идеалом, живым наглядным воплощением того, к чему он сам так рьяно стремился. Не удивительно, что его подсознание таким причудливым образом решило с этой проекцией… слиться. Извращённые игры бессознательного, щедро сдобренные бухлом и травой и усиленные банальным недотрахом, — вот что это такое. Плюс гипнотический эффект пресловутого «последнего слова», которое лучше всего запоминается в любом разговоре: «Тебе понравится, я тебе это гарантирую», брошенное вдогонку Йостом. Ничего более.

Всё, решено. Больше никакой дури. И поскорее обзавестись бабой.

И только разобравшись с фрейдистскими мотивами, он, наконец, вспомнил, что у него имеется гораздо более серьёзная и реальная проблема, чем извращённые игры разнузданного подсознания.

Получивший строгое католическое воспитание, Патрик был довольно набожным, как для сегодняшнего времени и человека его склада ума. Воздержание от секса до брака, проповедуемое родителями-пуританами, было, конечно, перебором, но вот то, что предлагал ему шеф, — это однозначно… Патрик запнулся. Понятие «грех» его прогрессивный ум признавать отказывался. Но само явление, увы, существовало, и его надобно было как-то обозначить. Услужливый мозг тут же подбросил более приемлемый вариант, не ущемляющий его интеллектуального достоинства: никакой это не грех, это… извращение. И вообще, при чём здесь грех? То, что предлагает ему Йост, просто-напросто претит его честолюбивой натуре: Патрик очень гордился своим умом и деловыми способностями. Он вполне в состоянии достичь вершины сам. Делать карьеру через постель равнозначно признанию того, что ты не способен сделать её с помощью ума и профессионализма. Вот, именно! Он боится этого, а вовсе не… греха, страхом перед которым было пропитано всё его детство.

Размышляя в таком ключе, Патрик по дороге на работу и сам не заметил, как свернул в церковь Св. Бонифация.

Было раннее утро. Торжественная тишина и полумрак пустого храма сильно подействовали на него. Заиграл орган, и стройная философско-логическая концепция, выстроенная им по пути, рухнула. А вместе с нею рухнул на колени и Патрик, принявшись неистово молиться, как не молился до этого ни разу в жизни.

Полчаса спустя он вышел из церкви душевно умиротворённым и в непоколебимой внутренней уверенности, что всё будет хорошо.

[La PIOVRA]

Но чем ближе он подходил к зданию штаб-квартиры Корпорации, тем больше его вера ослабевала.

На свой этаж он поднимался уже, как великомученик на эшафот. Директор, несмотря на раннее время и тайные надежды Патрика, уже был на месте — дверь в его приёмную была открыта настежь. Пройти незамеченным вряд ли удастся. Так и не решив, как к нему обратиться — по имени или официально, Патрик изобразил на лице некое подобие улыбки и как можно небрежнее бросил на ходу нейтральное «Доброе утро!». В ответ раздался негромкий властный оклик: «Патрик!» Патрик застыл на месте.
Директор подошёл не спеша. Его свежее бесстрастное лицо ничего не выражало, но в воздухе отчётливо пахнуло опасностью. Патрик замер и перестал дышать, когда Дэвид грубо схватил его сухими горячими пальцами за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза, и вместо приветствия спросил:
— Ну что, милый, ты подумал?
— Нет, — выдохнул он и против воли сглотнул. Кадык упёрся в пальцы Йоста.
— Плохо, милый. У тебя для этого было достаточно времени. Тебе нужно научиться быстро принимать правильные решения, если хочешь выжить и удержаться в этом бизнесе.
— Вы не так поняли, господин Йост. Я подумал. Это был мой ответ.
Из-под манжеты директорской рубашки матово блеснули холодные немигающие глазки-рубины платиновой змейки. Йост отпустил его подбородок, больно дёрнув напоследок в сторону, и быстрым шагом вернулся к себе.

Патрик поплёлся в свой кабинет, попутно раздумывая, собирать вещи сейчас или сначала дождаться звонка из отдела кадров. Звонок не заставил себя долго ждать — в десять его вызвали к президенту.

— У меня только что был Дэвид, — вместо приветствия сказал Хоффманн. — Таким взбешённым я его в жизни не видел. Он накатал на тебя убийственную характеристику с требованием немедленного увольнения ввиду полного несоответствия занимаемой должности.
Патрик молчал.
— Я так понимаю, у тебя с ним возникли разногласия по причине, о которой ты предпочёл бы… не говорить?

От неожиданности Патрик прикрыл глаза. Хоффманн знает. Хоффманн всё понял.

Ему вдруг подумалось, что лучше бы Хоффманн поверил Йосту, чем узнал правду. Патрик почувствовал, как к его щекам стремительно приливает кровь. Он быстро кивнул и опустил глаза, избегая проницательного взгляда старика.

— Я так и думал, — сказал тот. — Вот что, Пат, не бери в голову. Ты слишком ценный сотрудник, чтобы потерять тебя из-за… расхождения в характерах с шефом. С этого дня ты будешь работать непосредственно со мной. Я назначаю тебя на должность своего личного ассистента.
— Господин Хоффманн, я не уверен, что…
— Не спеши отказываться — это единственное место, где ты будешь для него недосягаем. И имей в виду: принимая твою сторону, я тем самым иду против своей правой руки, что, вообще-то, не есть коллегиально. Надеюсь, оно того стоит и мне не придётся раскаиваться в своём решении.
— Спасибо, господин Хоффманн, — пробормотал вконец опешивший Патрик. — Клянусь, вы не пожалеете.

[La PIOVRA]

***

С возрастом Петер Хоффманн всё больше убеждался, что жизнь прожита зря.

На первый взгляд, ему не в чем было себя упрекнуть: им удалось сполна осуществить безумную мечту Кейма — никогда ещё Германия не знала такого расцвета и благосостояния. Но…

Во-первых, это была мечта Кейма. Это Кейм прожил интересную, насыщенную, полную, свою жизнь. А он все свои лучшие годы потратил на воплощение чужих замыслов, хотя больше всего на свете хотел заниматься музыкой и сочинять песни.

А во-вторых, не всё было хорошо в Кеймовом королевстве. На первом этапе планировалось создать финансово-экономическую базу для будущего совершенного мира, что им с блеском удалось. Следующим шагом должна была стать радикальная законодательная реформа, призванная упразднить институт наследственности. Это было возможно, с точки зрения Кристиана, только одним способом — чтобы к власти пришли геи. У них, по вполне понятным причинам, не будет семьи и, прежде всего, детей, а значит, не будет и соблазна копить деньги для потомков. В итоге, предпочтение во всех сферах отдавалось юношам, увлекавшимся, подобно Кейму, философией древних греков. Германию, с лёгкой подачи комика Оливера Похера, стали называть Gaymany, а то и более откровенно — Gaymania.

И было кое-что ещё, волновавшее Петера не меньше: Кристиан действительно ценил в людях только интеллект и характер. Когда Кейм начал активно продвигать на роль его преемника Йоста, Хоффманн поначалу пытался обратить внимание Кристиана на моральные качества его протеже, но тот лишь отмахнулся: «Петер, не оценивай людей по меркам плебса. Гения без порока не бывает. Закон равновесия: если в одном месте прибавится, в другом — убавится. Если человек даёт миру больше, чем другие, мир и прощать ему должен больше, чем остальным».

Но больше всего на склоне лет Хоффманн сожалел о том, что так и не создал семью или хотя бы не обзавёлся ребёнком. Поддерживая заданный Кеймом стандарт, он так и не смог найти в себе мужество быть собой. Стыдясь своей тяги к примитивным бюргерским удовольствиям, он для виду содержал смазливых мальчиков, с которыми появлялся на модных тусовках, а тайком бегал в простецкие пивнушки и к женщинам.

Они были ровесниками, но Кейм выглядел лет на двадцать моложе своего истинного возраста, Хоффманн — на столько же старше.

«Это твоя страна, тебе и править, а я буду тебе помогать».

То, что по молодости и глупости казалось Петеру проявлением истинного великодушия и благородства, на поверку оказалось холодным расчётом: Кристиан был философом-теоретиком, он создавал концепции, а осуществлять их, делать всю чёрную работу приходилось ему, Петеру. Кейм был мозгом, он — рабочими руками. Слишком поздно он осознал, что пресловутое деление на высших и низших имело место и в самой их структуре: Кейм решал судьбы мира, а он просто внедрял его решения в жизнь.

По иронии судьбы, именно Кейм, считавший рождение детей прерогативой и единственно доступным способом самореализации для плебса, всю жизнь занимаясь любимым делом и играя в любимую игру, получил вдобавок ещё и сына. Из Дэвида ему удалось воспитать достойного наследника. Йоста Хоффманн недолюбливал и побаивался — слишком уж тот напоминал Кейма: такой же яркий, сильный и высокомерный, он считал, что весь мир создан исключительно как игровая площадка для его развлечения и принадлежит ему по праву рождения.

Другое дело — Патрик. С первых минут знакомства Хоффманн почувствовал в швейцарце родную душу: такой же усердный, как и он сам, Патрик считал, что признание и успех надо заслужить. Никому ничего просто так не даётся. Нужно много работать, зарекомендовать себя, и когда-нибудь тебя за это оценят и наградят сполна.

Кристиан с Дэвидом были прирождёнными хозяевами-властелинами, Петер с Патриком — добросовестными трудягами-исполнителями. Девизом первого тандема было «Хочу и возьму!», второго — «Постараюсь заслужить».

Дэвид, как и его наставник, был прирождённым геем. Патрик, как и сам Петер, нет. Но, в отличие от него, у Патрика хватило мужества остаться верным себе. Хоффманн его за это очень уважал.

Когда Кейм ненавязчиво заговорил о том, что «нам с тобой уже не двадцать, и пора подумать о преемнике для тебя», Петер не возражал. «Не пойми превратно, никто не собирается устранять тебя от дел, но речь идёт о будущем — Дэвиду понадобится не один год, чтобы полностью войти в курс дела. Начинать готовить его надо уже сейчас». Ему было всё равно. Внутренне он даже испытал сильное облегчение, как от внезапно замаячившего на горизонте привала в конце далёкого изнурительного пути в никуда. Для себя Хоффманн твёрдо решил, что как только Йост более-менее освоится в новой должности, он добровольно уйдёт в отставку. Займётся, наконец, тем, к чему лежит душа: откроет свою музыкальную школу, а возможно, даже продюсерскую студию, будет искать одарённых детей и помогать им проявить себя. А Кейм с Йостом пусть делают что хотят — с него довольно.

Осталась самая малость — заключить альянс с американцами: глобализация всё больше затрагивала и их. В последнее время велись активные переговоры о сотрудничестве и координации совместных усилий с Мартином Киршенбаумом, державшим в своих руках ниточки от ключевых марионеток США, а значит, и всего мира. Желая поскорее со всем покончить, Хоффманн соглашался практически со всеми условиями, которые выдвигал Мартин.

Но случай с Патриком внёс в эти планы коррективы: он останется на своём посту до последнего. Его жизнь, наконец, приобрела смысл.

Он был готов защищать «своего мальчика» и защищал, как мог. Ему удалось убедить Кейма не идти на поводу у Йоста в его рвении отомстить. «Кристиан, ты всегда ценил людей за их личные качества. Дэвид позволил эмоциям взять верх. Это не по-деловому». Кейму на это возразить было нечего. Но Хоффманн понимал, что это лишь временная зыбкая уступка. И что после его ухода Йост отыграется за оскорблённое самолюбие вдвойне.

В один из приездов на историческую родину Киршенбаум привёз с собой дочку. И Хоффманн впервые решился на собственную игру. Не ради себя. Ради «сына». Он велел своему ассистенту позаботиться о досуге девушки, а заодно и о собственном будущем. Патрик всё понял правильно. Пока Хоффманн со своим американским коллегой решали судьбу Корпорации, его ассистент и дочь последнего времени даром не теряли.

***

Дэвида донимали две проблемы. Билл и Патрик. Патрик и Билл. Однажды он уже совершил досадную ошибку, за которую теперь приходилось расплачиваться слишком дорого. Ошибиться повторно он права не имел — эта цена ему была не по карману.

Впрочем, решение одной из проблем замаячило на горизонте.

Помог, как всегда, Кристиан.

— Я заказал его психологический портрет. Думаю, тебе небезынтересно будет ознакомиться с ним.

***

Подобрать идеального исполнителя особого труда не составило — у Корпорации была база данных с людьми на все случаи жизни.

— Красивый мальчик, — сказал он, рассматривая фотографии. — С таким я бы не отказался и бесплатно.
— Я предпочитаю заплатить, — отрезал заказчик. — И потребовать отчёт о выполненной работе. Запомни, милый, если что пойдёт не так, я тебя сгною. Но если сделаешь всё как надо, о будущем можешь не волноваться.
Парень кивнул.
— Есть одно усложняющее обстоятельство — он девственник.
Парень хмыкнул.
— Да ну? С такой внешностью?
Дэвид пропустил его замечание мимо ушей.
— И последнее: я хочу, чтобы ему понравилось. Ты должен привить ему вкус к этому.
Парень улыбнулся.
— Не волнуйтесь, господин Йост, всё будет в порядке.

[La PIOVRA]

***

— Дэвид…
— Да, мой хороший?
— А ты мог бы забрать меня завтра из школы?
Дэвид насторожился.
— А водитель что, не может?
— Может. Но я бы очень хотел, чтобы за мной заехал ты. Ну пожалуйста, Дэвид!
— Разве тебе можно отказать, мой хороший?
— Только не опаздывай! Чтоб в три уже ждал у ворот, хорошо?

На скамейке у ворот гимназии, побросав на землю рюкзаки, сидели трое парней — судя по всему, одноклассники Билла. Перед ними стоял сам Билл и что-то взахлёб рассказывал, бурно жестикулируя. О том, что его ждут, он, похоже, совсем забыл. «А ещё просил меня не опаздывать», — мысленно усмехнулся Дэвид. Выждав пару минут, он вышел из машины и, коротко посигналив, помахал обернувшемуся мальчишке рукой. Билл что-то коротко сказал ребятам, они похватали свои рюкзаки и вместе двинулись к выходу.
— Это Дэвид, мой друг! — торжественно представил он его. — Я вам о нём рассказывал.
Мальчишки смотрели на Дэвида как на живую легенду — можно только догадываться, чтó он им там наболтал, — и завистливо косились на его машину: подъезжавшие за учениками лимузины — сплошь «мерседесы», «БМВ» и «ауди», воплощавшие так ценимую их отцами солидность и респектабельность, — ни в какое сравнение не шли с его «мазерати». Дэвид улыбнулся.
— Мы с Билли сейчас едем на мороженое. Присоединяйтесь.
— Ребята, поехали! — по голосу Билла, по тому, как просияли лица его приятелей, он понял, что предложение попало в точку. — Дэвид, он очень классный. Вот увидите!
Билл от переизбытка чувств захлёбывался словами. Дэвида осенило: мальчишка им гордится, гордится настолько, что решил таким нехитрым способом похвастаться им перед друзьями.

***

Всех его одноклассников после занятий забирали неработающие мамы или, как в его случае, нанятые водители. И только за Книспель заезжал её взрослый поклонник — стремительно набирающий популярность рэпер-араб. Изабелль, которая и без того была жуткой задавакой — она считалась первой красавицей школы, — теперь вообще возомнила о себе невесть что.

Книспель надо было проучить. Пусть видит, что у него тоже есть старший… друг, ещё круче, чем её. Манёвр удался на славу — Книспель, дожидавшаяся своего араба на соседней скамейке, едва шею не свернула, пожирая взглядом Дэвида и его тачку.

…Дэвид появился в их доме, когда Биллу исполнилось тринадцать, хотя по-настоящему они подружились лишь год спустя. Всё началось с юбилея отца.

То, что этот, по сути, чужой человек принял его сторону, выступив тем самым против своего друга, потрясло Билла до глубины души. Но ещё больше впечатлила его реакция отца — Дэвид был первым человеком, приказу которого тот безропотно повиновался.

За праздничным столом Биллу общаться было не с кем. Гости посюсюкали над ним на набившую уже оскомину тему — «Вырос-то как!» и «Как дела в школе?» — и вернулись к своим взрослым разговорам. Билл скучал, потягивал колу и наблюдал.

Над шутками Дэвида смеялись особенно старательно, к его словам прислушивались особенно внимательно, и даже официанты обслуживали его с особым почтением. Но самые интересные метаморфозы происходили с отцом: он заглядывал ему в рот, заискивал перед ним; он боялся этого человека, которого называл своим другом. Так Билл понял, что на его всевластного отца тоже есть управа.

Он безошибочно почувствовал исходящую от этого человека внутреннюю силу, как способны её прочувствовать лишь звери и дети, не растерявшие ещё своих первичных инстинктов. И одновременно с этим, тоже пока только на уровне инстинкта, Билл осознал и свою собственную необъяснимую власть над этим человеком, как её ощущают все по-настоящему красивые люди: этот могущественный мужчина, перед которым трепетали все вокруг, вёл себя с ним совершенно иначе, чем с другими. В чём конкретно состояло это отличие, Билл и сам не смог бы сказать. Главное, Дэвид единственный из всех присутствующих был на его стороне.

На лицах остальных гостей читались плохо скрываемое возмущение, шок и насмешка, отец полыхал яростью, а взгляд матери обжигал ненавистью, и только этот необычный во всех отношениях мужчина смотрел на него с нескрываемым восхищением. И не только смотрел, но и выражал свой восторг — за этот вечер Билл получил от него больше комплиментов, чем за всю свою предыдущую жизнь.

…Том, его старший на десять лет сводный брат — сын отца от первого брака, получив диплом юриста, сделал дрэды и отправился в Юго-Восточную Азию — смотреть мир и решать, чем заниматься дальше.

«Пап, ты хотел, чтобы я получил приличное образование. Твоё желание я исполнил. Теперь я буду жить так, как хочу сам».

Дома был страшный скандал — отец уже подыскал ему место в известной адвокатской конторе «Рот, Бенцнер и партнёры». После выходки Тома Биллу совсем житья не стало — отец, считавший, что он что-то упустил в воспитании старшего сына, с утроенным рвением принялся за младшего.

Надежда забрезжила, когда брат после года странствий вернулся в Гамбург. Билл обрадовался, что отец, наконец, оставит его в покое. Но Том преподнёс очередной сюрприз.

«Я понял, чем хочу заниматься, — сказал он. — Моё призвание — музыка. Я вернулся, чтобы создать свою рок-группу».

Может, в другой раз всё бы ещё и обошлось, но в тот день у них присутствовал Дэвид. Биллу врезалось в память его снисходительно-насмешливое: «Йорки, я же говорил тебе, что это бесполезно. Пустое семя».

«Что ж, живи как хочешь. Ты мне больше не сын. От меня ты не получишь ни цента, и когда я умру, на похороны можешь не приходить».

«А насчёт обещанной отцом разборки не переживай. Я с ним поговорю. Скандала не будет».

Скандала действительно не было. Всего несколько скупых слов, обронённых одним и тем же человеком в схожих ситуациях, а какой разительный эффект! Именно тогда у Билла впервые возникла мысль: этого человека надо держаться — если кто и способен поддержать и защитить его, то только он.

Сами обстоятельства способствовали этому — вскоре после празднования юбилея отца Дэвид переехал к ним. Чем конкретно он занимался и почему чувствовал себя у них как дома, Билл не знал — Дэвид не любил распространяться о себе и отделывался общими фразами.

Впрочем, Билла это не особо заботило. Гораздо важнее для него было другое. У Дэвида, в отличие от вечно занятых родителей, для него всегда находилось время. Он живо интересовался его делами, обращался с ним как с взрослым и обладал уникальной способностью, никогда специально не спрашивая, дарить именно то, чего ему больше всего хотелось. Но главное — Дэвид всегда и во всём был его союзником: его можно было без труда уболтать на то, на что отец в жизни не дал бы своего согласия.

Дэвид был вдвое старше, но понимал его, как никто другой.

Отец с матерью постоянно его ругали, иногда по делу, а чаще — без, учителя делали замечания, одноклассники дразнили, Том, хоть и незлобиво, но постоянно подшучивал над «мелким», и только Дэвид называл его «мой хороший». Билл и сам не смог бы сказать, какое из этих двух слов ему нравилось больше. Было в равной степени приятно, что хоть для кого-то он хороший, и что Дэвиду, которого он боготворил, он не чужой.

А ещё… Отец к нежностям склонности не питал, мать его попросту не любила — дети всегда знают, любят их или нет. Родители к нему никогда не прикасались. А Дэвид на ласку не скупился. Он неизменно целовал его на ночь, ласково ерошил или поправлял волосы, гладил по голове и обнимал. Но самые сладкие минуты наступали, когда они оставались наедине: ранними вечерами, когда отца ещё не было с работы, а матери уже не было дома, они с Дэвидом, прихватив колы и вкусностей, усаживались на кровати в комнате Билла и смотрели какой-нибудь фильм. Дэвид, обняв его за плечи, прижимал к себе, крепко-крепко, и рассеянно, не отрываясь от экрана, поглаживал. И Билл затаивал дыхание, боясь спугнуть своё счастье, и полностью растворялся в этих ощущениях.
Вскоре у Дэвида учащалось дыхание, он шумно выдыхал и, бросив на ходу: «Сейчас вернусь», уходил к себе. Возвращался он минут через десять, улыбался ему и говорил:
— Спасибо, мой хороший.
— За что? — удивлялся он.
— Просто за то, что ты есть, — отвечал Дэвид и чмокал его в нос или в макушку.

В общем, Дэвид и вправду был очень классный.

Во время одного из таких киносеансов Билл поймал себя на странном ощущении внизу живота. Ощущение было совершенно новым и даже немного пугающим, но оттого не менее сладким. Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы Дэвид погладил его там. От стыда Билла бросило в жар. Однако все попытки изгнать из мыслей эту неправильную, невесть откуда взявшуюся фантазию распаляли в нём ещё большее желание запретного. И когда Дэвид, как обычно, вышел, он не вытерпел и тоже отправился в ванную и, зажмурив от страха и неловкости глаза, принялся ласкать себя сам. Это было так сладко и восхитительно и не похоже ни на что, пережитое им доселе, — он, наконец, испытал то, о чём так любили трепаться в школе пацаны.

С тех пор Билл прибегал к этому чудесному и одновременно такому простому и доступному удовольствию по несколько раз на дню. Но больше всего, конечно, хотелось после просмотра кино с Дэвидом. Что делать с этим, он не знал, но отказаться от этого было выше его сил.

[La PIOVRA]

***

Патрик привычным движением толкнул дверь и внимательным взглядом окинул помещение бара — сегодня, вопреки обыкновению, он был забит до отказа. Патрик мысленно чертыхнулся и уже было повернул к выходу, как его окликнул бармен. Проследив за направлением его руки, он заметил в полумраке зала, в углу между окном и барной стойкой, крохотный свободный столик на двоих.

Патрик кивком поблагодарил бармена и, бросив на ходу: «Как обычно», прошёл в глубину зала.

Этот неприметный бар, спрятанный в полуподвальном помещении старого дома на тихой тупиковой улочке, Патрик облюбовал ещё в начале своей работы в Корпорации. Впервые, если уж быть точным, он зашёл сюда после инцидента с Йостом.

С тех пор это превратилось в привычку. Привычка всё больше набирала силу и становилась зависимостью.

Патрику было всего двадцать семь, но жизнь его была кончена.

Корпорация напоминала альтернативную реальность: то, что за её пределами считалось извращением, здесь было нормой — все коллеги и начальство были геями. О своей ориентации Патрик предпочитал не распространяться: в подобном окружении, как ни абсурдно это звучит, извращенцем выглядел бы он, — а на расспросы коллег неизменно отшучивался, что пока не нашёл «того единственного».

На корпоративные вечеринки все приходили со своими парнями, на столах у коллег красовались снимки бойфрендов, а на десктопах компьютеров — мальчики модельного вида, вокруг прелестей которых вертелись все разговоры во время перекуров. В ответ на очередной промах Буша реакция была одна — снисходительная усмешка: «Ну, а что вы хотите? Это же потомственный политик, да ещё и натурал. Пока у власти они, в мире и будет бардак». Поймали кого-то на взятке или махинации? А чему тут удивляться: им плевать на судьбы мира, им детей кормить надо.

Патрик чувствовал себя изгоем. Мощная промывка мозгов словом и делом бесследно не минула: ему всё чаще казалось, что он попал в Зазеркалье, что нормальны как раз все они, а дурак и извращенец — это он.

Поначалу он был уверен, что принял единственно правильное решение, и что хуже того, что предлагал ему директор по контроллингу, ничего быть не может. Жизнь показала, что он ошибался. О том, что на самом деле тогда произошло и почему Патрик сменил перспективную работу в самом престижном отделе на заштатную должность ассистента президента, знали, кроме него, только Йост, Хоффманн и Кейм. Остальным оставалось только догадываться, чем они и занимались с упоением. Какие только слухи о Патрике не ходили! И что он настолько туп и бездарен, что удержаться у Йоста ему не помогла даже смазливая мордашка, на которые тот был так падок. Что он настолько глуп и наивен, что посчитал, будто приёмная президента — гораздо лучший трамплин для карьеры, чем отдел Йоста. Поговаривали даже, что он любовник Хоффманна. Что, опять же, вызывало смешки: это до чего же надо любить деньги, чтобы променять видного во всех отношениях Дэвида, которого вожделела половина фирмы, на дряхлого старика, который, к тому же, не сегодня-завтра уйдёт.

Старик, надо отдать ему должное, относился к нему очень хорошо: учил, опекал и поручал проекты, которые по своей важности намного превосходили требования его актуальной должности и ничем не уступали заданиям Йоста. Да и зарплата у него была отнюдь не ассистентская. В материально-профессиональном плане ему жаловаться было не на что. Но что касается карьеры… Патрик понимал, что её первая ступенька окажется и последней. И даже на ней он сможет продержаться ровно до тех пор, пока у власти Хоффманн. Чрезмерная необъяснимая благосклонность президента, к слову сказать, его тоже напрягала — подсознательно Патрик всё ждал, что старик тоже начнёт распускать руки, и тогда его уже никто не спасёт.

Он начал сожалеть о своей безрассудной принципиальности и малодушно проигрывал в воображении сценарии альтернативного развития событий. Не секрет, что Флориан Вальберг, восходящая звезда Корпорации, тоже начинал во всех смыслах под Дэвидом, а сейчас он один из самых влиятельных людей в структуре. Да и сам Йост неизвестно где был бы сейчас, если бы не его связь с Кеймом. У Дэвида была репутация мужчины увлекающегося и любящего разнообразие — дольше полугода в его спальне никто не задерживался. Потерпел бы пару месяцев, а сейчас, глядишь, уже возглавлял бы какой-нибудь отдел.

Но хуже всего было даже не это. Патрика донимали сны и раздирали фантазии. Чем яростнее он боролся с ними, тем сильнее становились они. Постоянную девушку он себе так и не завёл: работа вкупе с депрессией и рефлексией отнимали всё время и силы. Девушки обижались на невнимание и бросали его. Да и знакомиться с женщинами особо было негде: коллектив на работе был почти полностью мужским, даже секретари, и те были парнями. Очень хорошенькими, надобно заметить. По некоторым и не скажешь, что мальчики. Именно они превращали его сны в сладкие кошмары. По части женственности и сексапильности эти холёные леди-бои могли дать фору любой девушке и совратить любого натурала. И Патрик, возможно, даже плюнул бы на свои принципы и сдался окончательно — какая в жопу разница? — да вот только куколки эти, как истинные женщины, предпочитали мужчин с деньгами и перспективой. В этом мире всё было, как везде, только наоборот.

Впрочем, женщины в Корпорации всё же были. Но ещё неизвестно, кто был противнее: сами геи или эти креативные дамочки — пригретые Кеймом слэшеры из отдела пиара и пропаганды, даже в туалет ходившие со своими ноутбуками. У них было только два состояния: «Не трогайте меня, я пишу!» и «Отстаньте от меня, у меня не пишется!».

Об уходе из Корпорации и думать было нечего: после всего, что он здесь узнал, в живых его бы не оставили, а если чудо и случилось бы, это всё равно не имело смысла — Йост достал бы его везде.

И когда Патрик уже потерял всякую надежду и от отчаяния и безысходности всё чаще заглядывал в стакан, в конце его туннеля забрезжил свет.

Молли могла стать той Ариадной, которая не просто выведет его из тупика, но и приведёт к вершине с несметными богатствами.

Вскружить голову юной неопытной дурочке, тщательно оберегаемой не в меру заботливым отцом от реальности и внешнего мира, особого труда не составило. Ну, а Хоффманн — дай ему Бог здоровья и долгих лет жизни! — не пожалел красок, чтобы впечатлить его достоинствами отца. Самому Мартину это тоже оказалось на руку. Он собирался в ближайшем будущем полностью переключиться на шоу-бизнес, но ему не на кого было оставить остальные дела, касающиеся политики и экономики, — в его ближайшем окружении не было человека, которому он достаточно доверял бы. Ввести в игру послушный и лояльный ему джокер и спутать все карты кружившим над ним стервятникам показалось главному кукловоду мира заманчивой идеей. При таком раскладе в выигрыше оставались все. Кроме Йоста, разумеется, грядущее низвержение которого радовало Патрика даже больше, чем собственное вознесение.

За это следовало выпить.

Патрик уже почти допил второй за этот вечер бокал виски, когда входная дверь отворилась и в бар вошёл белокурый парнишка лет двадцати. Заказав пива, он принялся растерянно озираться в поисках свободного места. На миг задержал взгляд на столике Патрика и заскользил глазами дальше. Патрик улыбнулся: с кружкой пива в руках это нежное ангелоподобное создание смотрелось крайне забавно. Настроение, подогретое хмелем и радужными перспективами, было на высоте. Хотелось любить весь мир. Ну, или хотя бы…

— Присоединяйся, — Патрик подозвал паренька взмахом руки.
Тот благодарно улыбнулся, присаживаясь.
— Спасибо, надеюсь, не очень вас стесню.
Хороший мальчик, только уж больно вежливый и застенчивый. Такие всегда вызывали у Патрика симпатию и желание защищать и опекать. Он даже в школе постоянно заступался за подобных неженок — ему нравилась роль старшего брата и друга.
— Да какое там, — рассмеялся Патрик. — И мне веселее будет.
— Ян, — протянул руку парнишка.

[La PIOVRA]

***

В понедельник Патрик впервые шёл на работу как на праздник.

Затяжная чёрная полоса миновала. Жизнь налаживается. И дело не только в предстоящем родстве с Киршенбаумом и неизбежном карьерном взлёте.

Душа и тело Патрика пели. Случилось то, чего он так страшился и одновременно так страстно хотел. И мир не рухнул, бездна не разверзлась, и строгая небесная кара не воспоследовала. Впрочем, ему сейчас было так хорошо, что он готов был заплатить за это любую цену. Впервые в жизни Патрик ощущал глубокую всепоглощающую гармонию с собой и миром, небывалую лёгкость в теле и свободу в душе и такое вселенское счастье и удовлетворение, что хотелось прыгать от переизбытка эмоций, подбрасывая в воздух портфель, как в школе.

— Тебя Дэвид искал, — сообщил ему секретарь Хоффманна, едва он переступил порог приёмной. Сказано это было с таким восторженным придыханием, что Патрик даже уточнять не стал, какой именно, — это мог быть только он. — Сказал, чтобы ты подошёл к нему, как только появишься.
— По какому делу? — насторожился Патрик. Последние четыре года директор по контроллингу не общался с ним принципиально — только скупо отвечал на приветствия при случайных встречах. Впрочем, после его ухода к Хоффманну по работе у них и не было общих точек соприкосновения. Тем более странным был этот внезапный вызов.
— Он не говорил, — ответил Иззи и подбодрил его с мечтательной улыбкой: — Не волнуйся, он сегодня в прекрасном настроении — столько комплиментов мне отвесил.

Директор и вправду встретил его радушно.
— Привет, Пат, отлично выглядишь. Наверное, выходные удались на славу?
— Не жалуюсь. — Патрик усмехнулся, но внутренне напрягся — чрезмерная любезность Йоста обычно не предвещала ничего хорошего. — У вас, судя по всему, тоже.
— Угадал, — ухмыльнулся Дэвид и доверительно сообщил: — Я кино смотрел. Такой увлекательный фильм, что я даже решил поделиться с тобой. Думаю, тебе тоже понравится.

***

Идея Кейма была проста. На основании результатов всестороннего тестирования, которое Патрик проходил при поступлении на работу, он заказал подробный психологический анализ его личности, позволявший выявить его слабые стороны. Авторитетные психологи единодушно сходились во мнении, что Нуо — латентный гей с довольно сильным гомосексуальным началом. Впрочем, для Дэвида это новостью не было: тайная директива Корпорации предписывала отделу кадров при подборе персонала отдавать предпочтение одарённым юношам с гомосексуальными склонностями, особенно если речь шла о претендентах на стратегические должности. Собственно, именно по этой причине он позволил себе тогда действовать нахрапом: Патрик по определению должен был быть не против — «Других не держим!», а то, что парень от него в восторге и ради карьеры готов на всё, сомнения не вызывало. Так что последовавший категоричный отказ Дэвида сильно задел и озадачил. Но отступать было поздно: сделать вид, что ничего не произошло, значило смириться и уступить. Уступить означало проявить слабость. Этого Дэвид не мог себе позволить: ни из-за уязвлённого самолюбия, ни из боязни потерять авторитет.

Психологи дали ответ на мучивший его вопрос, почему, несмотря на столь благоприятные предпосылки, Нуо заартачился, а также составили описание внешности и характера наиболее подходящего ему парня. Лидер по натуре, Патрик тяготел к томным пассивным блондинам — Дэвид явно не был его типом. К тому же, его влечение к своему полу глушила сильная религиозность.

План созрел мгновенно. Первичные инстинкты, столь долго подавляемые и загоняемые в подсознание, при благоприятном стечении обстоятельств просто обязаны были прорваться наружу. Достаточно лишь нажать на спусковой крючок.

Ян О'Брайен, молодой начинающий визажист с непомерными амбициями, с заданием справился блестяще. Приятная беседа, умело направленная им в русло интересов Патрика и щедро сдобренная восхищением и лестью; лёгкий наркотик с сильным афродизирующим действием, незаметно подсыпанный в спиртное; виртуозный флирт, замаскированный под дружеское расположение, — симпатия и влечение «клиента» вспыхнули мгновенно. К закрытию бара Патрик был полностью его и расставаться не хотел совершенно. Ян предложил пойти к кому-нибудь из них домой. Патрик пригласил к себе. Ян не возражал: он был готов к любому развитию событий — камеры установили в обеих квартирах.

Результатом Дэвид остался очень доволен. Патрик, судя по всему, тоже: Ян признался, что Нуо на прощание даже предложил ему снова встретиться. Правда, он не был уверен, сознательное это желание или последствия наркотической эйфории. Но если это и вправду так и господин Йост не против, то он бы с радостью продолжил знакомство. Дэвид не возражал — компромата много не бывает. Своё обещание он сдержал и в благодарность устроил Яна на стажировку к Джеймсу Калиардосу — визажисту, работающему со звёздами мировой величины.

Дэвид прошёлся по Патрику долгим оценивающим взглядом, как тогда на заре их знакомства…

Нуо за это время сильно изменился: раздался в плечах, поправился, возмужал — и уже ничем не напоминал того смазливого мальчика, на которого он когда-то так запал. Впрочем, мальчишкой строптивец перестал быть не только внешне: Патрик повзрослел, заматерел и вызывал теперь одно-единственное желание — взять реванш. Дэвид остыл, а месть — блюдо, которое лучше всего подавать холодным.

…и нанёс финальный удар.

Едва на экране поплыли первые кадры, Патрик почувствовал, как стремительно уходит земля из-под ног и его засасывает в чёрную студёную воронку. А вместе с ним и все его мечты и воскресшие надежды. Но, как ни странно, больше всего в этот миг он сожалел о Яне: что всё закончилось, так и не успев начаться.

Запись была превосходного качества; Патрик слишком довольный, а Ян, несмотря на свои длинные роскошные волосы и девичьи черты лица, вполне себе мальчик. Да и какая, к чёрту, разница: девочка на месте этой подставы в глазах Молли его не оправдала бы и приговора Мартина не смягчила.

Дэвид выключил видеопроигрыватель.

— Что теперь? — вопрос Патрика был риторическим, голос тусклым, ответ известным.
— У тебя два варианта. Первый: я приглашаю в кино Мартина с Молли. Что будет дальше, объяснять не буду, ты мальчик умный. Вариант второй: я сохраню эту запись для своего личного видеоархива — буду просматривать иногда на досуге, люблю эксклюзив, знаешь ли. Ты женишься на своей овечке и получишь все прилагающиеся к ней бонусы, распоряжаться которыми будешь только по согласованию со мной. Будешь моим агентом в логове Мартина.

***

Свадьба Патрика и Молли состоялась двадцать первого августа в Лос-Анджелесе и походила скорее на парад знаменитостей — торжество почтил своим присутствием весь американский, а значит, и мировой бомонд.

Перед самым отъездом в церковь Дэвид перехватил молодых в холле и, извинившись перед Молли, попросил Патрика на пару слов.
— Это по работе, дорогая, — вставил Нуо. Слишком быстро, слишком поспешно. Дэвид усмехнулся.
— Ох уж эти мужчины, — шутливо надула губки невеста. — Даже в такой день не могут забыть о делах.
Дэвид, лучезарно улыбаясь, обнял Патрика за плечи и скрылся с ним в смежной комнате.

— Расслабься, молодожён. — Он со смехом похлопал жениха по напряжённой спине. — На право первой ночи я не претендую — свой шанс ты упустил. Я приготовил тебе свадебный подарок — надеюсь, он тебе понравится.
Дэвид протянул ему несколько согнутых пополам листов. Патрик развернул их и пробежался глазами по бумагам. Судя по документам, он со вчерашнего дня являлся владельцем гей-клуба в Гамбурге.
— Я назвал его «Нуофит». В нём ты сможешь наверстать всё упущенное. Более того, твои регулярные посещения клуба — одно из условий нашей сделки. Мне нужны… дополнительные гарантии, что ты будешь послушным пай-мальчиком.

***

— Крис, что у них там произошло на самом деле? — Хоффманн задумчиво посмотрел на Дэвида с Патриком, мирно беседовавших в стороне, и отпил из бокала шампанского. — Не верю я в это внезапное чудесное примирение.

Кейм проследил за его взглядом и с удовольствием скользнул глазами по своему любимцу. Йост выглядел лучше жениха: Нуо, несмотря на довольно раннее время и собственную свадьбу, уже успел порядочно набраться, да и в целом вид у него был неважный. Кристиан улыбнулся.

— Дэвид умеет убеждать и договариваться — мы с тобой воспитали достойную смену.

[La PIOVRA]

***

Первое сентября 2004 года ознаменовалось сильным смятением для обитателей виллы в Эппендорфе. Виновником оказался Дэвид. Биллу исполнялось пятнадцать лет, и Дэвид сделал ему поистине королевский подарок — арендовал для него на целый день парк аттракционов «Heide-Soltau».

— Дэйв, это и вправду лишнее. — Йорг чувствовал себя откровенно неловко: Дэвид и без того засыпал его сына подарками по поводу и без, но столь широкий жест не лез уже ни в какие ворота.
— Брось, Йорки, — отмахнулся тот, — у мальчишки детство заканчивается — пусть запомнит на всю жизнь.
— Совсем нам пацана избалуешь.
— Такого грех не баловать. — Дэвид ласково взъерошил волосы на затылке Билла.
— Это в тебе отцовский инстинкт проснулся, — подначила Симона. — Своими бы уже пора обзавестись, вот и баловал бы.
— Если была бы гарантия, что получится, как ваш, уже давно бы обзавёлся, — отшутился Дэвид. — Но такие, как он, рождаются раз в столетие. В этом шанс улыбнулся вам, так что мне даже пытаться не стоит.
Симона лишь покачала головой.

— Сегодня парк будет открыт только для тебя и твоих гостей. — Дэвид заговорщически подмигнул Биллу: — Родители исключаются.
— Тогда… — мальчишка на миг запнулся и отвёл глаза, — тогда я приглашаю тебя.
— О'кей. — Дэвид с шутливой торжественностью внёс своё имя в список гостей. — Следующий?
Билл замялся.
— Это всё.
Дэвид уставился на него с изумлением.
— А как же твои друзья, школьные приятели?
— Это другое. Мы с ними потом отметим, а сегодня я хочу только с тобой.
Дэвид молчал, от неожиданности и потрясения не зная, что ответить. Мальчишка, видимо, истолковал его молчание по-своему и принялся оправдываться:
— Ты же сам сказал, чтобы я пригласил только тех, кого на самом деле хотел бы там видеть. А я хочу провести этот день с тобой. Если ты не против, конечно.
Последние слова прозвучали совсем тихо и обречённо, будто он и вправду просил о чём-то невозможном, сам прекрасно это осознавая. Дэвид, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами, осторожно обнял его и притянул к себе.
— Я тоже, малыш. Я тоже. — Склонившись и прижавшись щекой к мальчишескому лицу, он прошептал ему на ухо: — Спасибо за приглашение.
— Спасибо за подарок, — пробормотал Билл и, уткнувшись ему лицом в футболку, еле слышно выдохнул на одном дыхании: — Ятебялюблю.
Впрочем, в том, правильно ли он расслышал последние слова, Дэвид уверен не был.

***

На следующий день Дэвид улетел в Дубай. По правде говоря, сделать это нужно было ещё неделю назад, но он не мог позволить себе пропустить день рождения Билла.

«Война с террором», развёрнутая после 11 сентября 2001 года по всему миру, оказалась весьма на руку Корпорации. Во-первых, значительно расширился перечень врагов, с которыми цивилизованному миру надо сражаться с современным оружием в руках. Во-вторых, несмотря на то, что войне этой не было видно ни конца ни края, уже был известен её победитель — немецкая оборонная промышленность, находившаяся под контролем Корпорации и получившая серию дорогостоящих заказов: по выпуску оружия ФРГ вышла на третье место в мире после США и России. Плохо было только одно — в список изгоев попали многие существующие и потенциальные клиенты, прежде всего государства ближневосточного региона.

Марионетки Киршенбаума требовали свести к минимуму поставки оружия в арабские страны. Не считаться с Мартином Корпорация не могла. Потерять столь лакомый кусок клиентуры — тоже: на долю Омана, Саудовской Аравии и ОАЭ приходились около 80 % совокупного немецкого экспорта наиболее востребованных видов вооружения.

Крупнейшие военные расходы на Ближнем Востоке осуществляла Саудовская Аравия — её военный бюджет составлял ежегодно от 35 до 40 % государственных расходов и продолжал неуклонно расти. Уже в 2002 году, согласно данным Стокгольмского института стратегических исследований, она считалась третьим крупнейшим импортером оружия в мире. ОАЭ, напротив, занимали лишь 16-е место.

Стабильность политической системы в Саудовской Аравии считалась неустойчивой, а её режим после 11 сентября 2001 года попал в двусмысленное положение и подвергся международной критике. С одной стороны, правительство страны оказалось в стороне от «международной борьбы с терроризмом», под которую можно было без проблем закупать оружие, с другой — появлялось все больше информации, указывающей на то, что Саудовская Аравия финансово и персонально тесно связана с группами, ответственными за террористические нападения. Ситуация ещё больше усугубилась, когда военные операции США и Великобритании в Ираке весной 2003 года не нашли ожидаемой поддержки с её стороны. Налицо были все предпосылки к существенным переменам в расстановке сил в регионе. Соответствующее предложение не замедлило появиться — на Корпорацию вышел глава военного ведомства ОАЭ, наследный принц Дубая Анис Мохаммед Юсуф Ферчичи. Шейх сообщал о готовности Эмиратов разместить в Германии заказ на 140 миллионов евро, а в обмен на поддержку обещал льготные цены на нефть, выгодные условия для немецких инвесторов и лояльность Корпорации.

Для Эмиратов это был шанс перехватить инициативу у Саудовской Аравии и занять лидирующее положение в регионе, для Корпорации — расширить сферу своего влияния и получить могущественного союзника на Ближнем Востоке, что давало ей существенный козырь перед Америкой и в некоторой степени уравновешивало её пошатнувшиеся позиции в мире. Предложение показалось заманчивым. Надо было искать выход из тупика. Дэвид решил взять на себя роль посредника между Абу-Даби и Вашингтоном и начал готовиться к длительной командировке в ОАЭ для изучения обстановки.

В Дубае он провёл четыре месяца вплоть до нового года. Помимо сугубо деловых интересов в Эмиратах его удерживал и личный: министр обороны оказался своим человеком и толк в удовольствиях понимал. Шейх проявил к нему поистине восточное гостеприимство и щедрость — мальчики, которыми он потчевал его, пленяли и потрясали воображение даже такого, казалось бы, видавшего виды плейбоя, как Дэвид. Особенно его несомненный фаворит Али: ровесник Билла, разительно напоминавший его внешне, был прекрасен, ласков и умел. Юные волшебники из тысячи и одной ночи исполняли самые заветные желания, работа на износ притупляла душевную тоску. Наваждение понемногу отпускало.

К концу года Дэвиду показалось, что он вылечился. Результаты поездки оказались в высшей степени удовлетворительными. Во всех отношениях.

Одержимость ослабела, и Дэвид начал более трезво смотреть на вещи и задумываться, стоит ли ему вообще что-то начинать с Биллом. Имеет ли он право на него? Он, матёрый волк, с его тёмным прошлым, сомнительным настоящим и туманным будущим, и чистый невинный мальчик. Двойная разница в возрасте, непреодолимая пропасть в жизненном опыте… Есть ли у них будущее? В своё время Кристиан сказал: «Иногда, чтобы не потерять, надо отпустить». Может, лучше оставить всё как есть и не опошлять красивую мечту реальностью?

Чтобы не поддаваться лишнему искушению, Дэвид даже на Рождество решил не возвращаться в Германию. Взамен он пригласил Кейма в Эмираты, а Биллу отправил подарок по почте и поздравил по телефону. Кристиан внимательно ознакомился с собранными им материалами, снабдив их по привычке дельными комментариями, и дал добро. Можно было брать курс на Америку.

В начале января 2005 года Дэвид улетел в Лос-Анджелес, куда год назад Мартин перенёс из Нью-Йорка свою штаб-квартиру — поближе к индустрии развлечений, с помощью которой он собирался управлять миром будущего.

[La PIOVRA]

***

Обоснование необходимости предоставить поддержку ОАЭ, разработанное совместно с Кеймом, было на высоте: содействие Эмиратов международной борьбе с терроризмом и желание противостоять ему с помощью новейших технологий; подтверждение обязательств не использовать немецкую военную технику против Израиля; защита доминирующих позиций в нефте- и газодобыче в регионе Персидского залива; стратегическое партнёрство с рядом ведущих стран мира; непосредственная близость к ключевым международным транспортным маршрутам; военное противостояние Ирану; гипотетическая возможность сыграть, в случае надобности, роль сдерживающего фактора в израильско-палестинском противостоянии.*

Мартин дал добро. А это значило, что, несмотря на бюрократическую волокиту в Сенате и прочих ведомствах, решение можно было считать принятым.

Но, хотя с арабским вопросом и было покончено, в Америке Дэвида удерживали ещё кое-какие дела. Во-первых, Кристиан в своих прогнозах не ошибся: после женитьбы Нуо на Молли Мартин начал активно привлекать зятя к делам. Надо было присмотреться к Патрику в новом амплуа и убедиться, что всё идёт по плану. Во-вторых, новаторская идея Мартина об управлении массами через поп-идолов показалась Дэвиду очень привлекательной и перспективной — использовать передовые американские PR-технологии вполне можно было и в Европе. Оба преимущества затянувшейся командировки переплетались и взаимодополнялись: под прикрытием «стажировки» у Мартина можно было беспрепятственно контролировать Патрика. Патрик был умничкой и вёл себя безупречно, чему не в последнюю очередь способствовало возобновление его тайной связи с Яном.
Чем больше Дэвид проникался идеями и теориями Киршенбаума, тем сильнее убеждался, что Билл словно создан для подобных целей.
А начав думать о мальчике в деловом ключе, он уже не смог остановиться: то, с чем он так долго боролся и подавлял, наконец прорвало. Дэвид вдруг понял, до чего же он соскучился, нет, истосковался по Биллу. Не прельщала даже возможность слетать на выходные в Эмираты или вызвать Али в Америку. Более того, одна мысль о смазливом арабе, как и о ком-либо другом, вызывала теперь лишь брезгливость и отвращение к себе.
Дэвид часто вспоминал Билла и время, проведённое с ним вдвоём, их вечерние посиделки и разговоры. И всё чаще в памяти всплывал их последний совместный день в Хайде-Зольтау. Никогда ещё не видел он Билла таким счастливым. Да и сам он радовался, как ребёнок. Дэвид был баловнем судьбы и бывал в жизни счастлив по-разному, но вот так, по-детски беспричинно, — впервые.
Вот они катаются на американских горках. Билл визжит от страха и восторга, обняв и крепко прижавшись к нему. А вот Билл хватает его за руку и тянет за собой, чтобы показать мелькающую среди веток белку. Руку Билл по рассеянности так и не отпускает, и они потом ещё целый час гуляют по парку, взявшись за руки. Потом они едят мороженое, и Билл шутливо слизывает с его пальцев сладкие потёки.
И на задворках сознания эхом отдаётся еле слышное «Ятебялюблю».
Тогда всё это казалось Дэвиду спонтанным проявлением детской непосредственности. Сейчас, на трезвую голову, он видел в поведении Билла то, чем оно было на самом деле — неумелыми робкими юношескими попытками заявить о своих чувствах и «прощупать почву». Мальчишка, насколько позволяли ему смелость и воображение, пытался таким образом намекнуть ему на свои чувства. И ждал, что он как старший сделает первый шаг. Всё было так просто, логично и… ожидаемо — не этого ли он добивался? И теперь, вскружив голову бедному мальчику, он готов пойти на попятную. И тут же отчётливо понял, что не готов. Не из чрезмерной порядочности. Из-за себя самого.

Как там говорил Кейм? «Мы правим миром, а нами правит красота».

Что ж. От себя не убежишь… Пора возвращаться домой.

***

— Привет, Заки. Как дела, как Билли?
— У него всё хорошо, господин Йост, он сейчас к экзаменам готовится. Но очень скучает по вам.
— Я на следующей неделе возвращаюсь в Гамбург. Никак не могу определиться с подарком для него. Что посоветуешь?
— О, в этот раз вам будет очень легко ему угодить. — Даже по телефону чувствовалось, как заулыбался охранник. — Он уже пару месяцев с ума сходит по одной безделушке. Господин Каулиц наотрез отказался покупать, так мы теперь каждый день по дороге из школы делаем остановку у «Тиффани», чтобы он мог полюбоваться. Я даже снимок сделал — так и подумал, что вы будете спрашивать. Переслать?
— Спасибо, Заки, с меня полагается. И, разумеется, мой приезд должен остаться сюрпризом.
— Разумеется, господин Йост.

***

Было душно — в Лос-Анджелесе, несмотря на ранний май, уже началось пекло. В Гамбурге сейчас, наверное, хорошо. Впрочем, в Гамбурге всегда хорошо — там Билл.

Дэвид улыбнулся своим мыслям и открыл небольшую плоскую коробочку, обитую красным бархатом. На атласной подушечке красовался чёрный кожаный ошейник с бриллиантовой звездой посередине. Рядом лежал маленький прямоугольник из плотной бледно-розовой бумаги с надписью от руки: «From LA with love».

Некоторое время Дэвид смотрел на записку. Взял в руки. Повертел. Положил обратно. Снова убрал.

Так и не решившись, он вздохнул, обозвал себя старым сентиментальным идиотом и, захлопнув шкатулку, отправил записку в шредер.

The End.

* — Источник использованных в тексте статистических и аналитических данных по Ближнему Востоку — И.С. Берг. «Ближневосточный вектор немецкого экспорта вооружений».

Саундтрек:

[La PIOVRA]

Что-то кончается, что-то начинается, а что-то продолжается.

Часть 3. Власть несбывшегося.

[море волнуется]

Какая прелесть... Какой милый маленький Билл*.* Очарование. Мечта педофила Я уже в нетерпении прям узнать, что будет дальше. Спасибо.

[Bee4]

ооо....интригующе))) О старых уже героя с нового ракурса! А Дэвид-то еще та оторва))) Хорошая будет пара))

[klavir]

Так, для комментов отдельного поста нет, поэтому я здесь. Офигенно! Очень нравится, я не зря ждала и ужасно рада, что наконец-то, наконец-то. Прочитала все на одном дыхании. Все колоритные, узнаваемые, вкусные. Дэвид, просто супермен ))))) Очень аппетитный текст.

- Это было бы вау, если бы не было пацаном, - рявкнул Йорг. - И моим сыном в придачу!

ы))) классно

[Chiara R]

Ой, какое интригующее начало О как я люблю приквелы к прекрасным фикам Очень интересно будет узнать про Дэвида и его жизнь Жду с нетерпением продолжения

[La PIOVRA]

canibal
Какой милый маленький Билл*.* Очарование. Мечта педофила
Дэвид такого же мнения))

Bee4
А Дэвид-то еще та оторва))) Хорошая будет пара))
Это дааа! Впрочем, там все герои друг друга стоят

klavir
Так, для комментов отдельного поста нет, поэтому я здесь.
Я жуткий противник отзывов в отдельном посте: во-1, это ооочень неудобно для читателя, а во-2, я люблю, чтобы всё было в одном месте

Дэвид, просто супермен )))))
Ты ещё Кейма не видела

Спасибо! Очень рада, что тебе понравилось - значит, есть надежда дождаться-таки баннера

Chiara R
О как я люблю приквелы к прекрасным фикам
А уж как их любит автор: весьма интересное ощущение, когда ты сначала пишешь, казалось бы, от балды про уставшего после трансатлантического перелёта Йоста, а полгода спустя узнаешь, куда и зачем он, собственно, летал. Меня такие моменты повергают в священное благоговение: начинаешь верить, что все истории и вправду уже существуют где-то там в окаменелом виде, а ты - всего лишь археолог, их раскапывающий и вдыхающий в них жизнь

Очень интересно будет узнать про Дэвида и его жизнь
Да, этот фик, главным образом, про Дэвида)

Спасибо

[klavir]

Почитаем ))) Так ты дописала? В письме ты говорила, что еще в пути)))

[La PIOVRA]

klavir
Дописываю)) Иногда единственный способ перестать всё править и переписывать по сотому разу - это публикация))

[klavir]

я тоже подумываю, а то прода застопорилась

[бриец Мэллон]

утёрся не дожившим до Кометы сежеотглаженным слюнявчиком Мала!

[бриец Мэллон]

спромогся

Это что было?

[La PIOVRA]

бриец Мэллон
Мала!
Ну кто бы сомневался)) *с облегчением вытерла испарину со лба* Это ещё не самое страшное, что можно услышать в камментах от Брийца

Это что было?
Эээ... не поняла вопрос

[бриец Мэллон]

La PIOVRA, я тоже. На каковском языке слово?

[La PIOVRA]

бриец Мэллон
На фикрайтерском Чем тебе слово не угодило?)

[бриец Мэллон]

La PIOVRA, фиговостью - я непонятных слов у Хлебникова объелся, на заре туманной юности.

[La PIOVRA]

бриец Мэллон
Значит, у тебя уже должен быть иммунитет

[Bee4]

бриец Мэллон оно не непонятное)) оно украинское)

[бриец Мэллон]

Bee4

оно украинское)

Ппц! За что Украине ещё и это?

[море волнуется]

если уже спрашивали, а я тупица, не увидела, извини...с какой частотой будут появляться проды?

[Bee4]

бриец Мэллон не поняла. шо за наезды на мою мову?!

[La PIOVRA]

бриец Мэллон
Даже странно, что к названию у тебя претензий нет)) Али проглядел?
А вообще, да, сорре, недосмотрела Но нам, иностранцам, простительно

оно не непонятное)) оно украинское)
Во, слышал, что сказал авторитет? Языки учить надо!

canibal
с какой частотой будут появляться проды?
Понятия не имею - я же теперь каждое слово буду в трёх разных словарях выверять

[бриец Мэллон]

La PIOVRA

странно, что к названию у тебя претензий нет))

Тама букав много, я ниасилил.

Языки учить надо!

Писать надо на одном языке. Сказала бы сразу, что фик на украинском - я бы подождал перевода.