Пейринг: Йост/Билл; упоминание Йост/Патрик, Том/Билл.
Рейтинг: R.
Дисклеймер (он же и саммари): всё плохое в этом фике — авторское, всё
читать дальше
ПРОлог
— Ну так что, ты берёшься?..
— При одном условии…
— Ну и?..
— Ты отдашь мне его…
— А я и не знал, что ты…
— Теперь будешь…
— О'кей, он твой…
— Но это ещё не всё…
— Ты же сказал, «при одном»…
— Условие-то одно, но у него несколько подпунктов…
***
— Доброе утро, ребята! — в студию бодрым шагом врывается Хоффманн.
— Доброе утро! — отвечает ему вразнобой квартет сонных голосов, среди которых явно выделяется его.
«Вообще-то уважительная причина для явки на репетиции невыспавшимся у тебя, вроде, должна появиться только в недалёком будущем», — цинично усмехаюсь про себя, откровенно разглядывая это божественное создание, на которое я так нереально запал.
Так близко я вижу его впервые.
«А в жизни он даже ещё соблазнительнее, чем на фото и видеозаписях, — с удовольствием отмечаю про себя. — В своей сделке с Хоффманном я явно не прогадал».
— Доброе утро, мальчики! — вслед за Хоффманном здороваюсь и я. Он тут же чуть отступает в сторону, представляя меня:
— Знакомьтесь, это Дэвид Йост! Я вам уже говорил о нём. Помимо исполнения чисто продюсерских функций…
«Да, милый, я буду не только твоим продюсером…»
— …Дэвид будет также вашим менеджером и куратором. Прошу любить и жаловать!
«Да, насчёт любить — это ты очень верно заметил, Петер!»
Я по очереди пожимаю мальчишкам руки, придирчиво оценивая их. Ничего особенного, даже близнец, но на роль свиты Билла сойдут: чем ночь темней, тем звёзды ярче.
На Билле же мой взгляд останавливается чуть внимательнее, его ухоженные пальцы я задерживаю чуть дольше, и обращаюсь я к нему чуть чувственней: «Привет, Билл! Очень рад познакомиться с тобой и тем более — работать. Я уже много наслышан о тебе».
Я не просчитался: даже от такого пустячного эксклюзива со стороны будущего шефа у мальчика польщённо зажигаются глаза.
«Хм, кажется, это будет даже проще, чем я себе представлял», — удовлетворённо хмыкаю про себя, едва заметно поглаживая нежную ладонь Билла во время рукопожатия.
Приручать и соблазнять — это так просто: лесть и ласка, ласка и лесть.
«Да, Патрик?»
***
Работа в студии над первым альбомом под моим руководством. Я делаю первый шаг.
— Ну… как вам? — с робкой гордостью в голосе спрашивает Билл после записи первой песни. Подведённые глаза блестят в предвкушении похвалы, он то и дело сдувает непослушную чёлку, закрывающую пол-лица, и облизывает губы.
У меня учащается дыхание.
«Чёрт, до чего же он хорошенький, когда волнуется! Надо бы его почаще… волновать».
Вопрос задан всем присутствующим в студии, но интересует Билла ответ только одного-единственного человека.
«Хм, это было неплохо, Билли. Да что там, просто замечательно, как для первой записи. Но тебе об этом знать совершенно необязательно».
Я, развалившись в кресле, добрую минуту прожигаю ему душу тяжёлым немигающим взглядом, прежде чем хмуро, смакуя каждое слово, отчеканить:
— Scheisse! Это… самое… большое… Scheisse, которое я когда-либо слышал в своей жизни, Билл!
Явно не ожидая критики и в шоке от её откровенности, его миндалевидные глаза распахиваются на пол-лица. Алый рот приоткрывается в немом вопросе: «Я не ослышался? Это ты — мне?!»
«Да, милый, тебе! Кому ж ещё?» — смотрю, прищурившись из-под кепки, прямо ему в глаза.
Наконец Билли, кажется, убеждается, что этот кошмар — не сон. Его глаза мгновенно наполняются слезами, покрытые нежным блеском губы вздрагивают, а он сам резко бледнеет и выбегает из студии. Да, он смахивает на девочку не только внешне.
Ребята, шокированные реакцией Билла (а может, скорее, моей — на его запись), стоят в растерянности. Первым опомнился Том и хотел уже было броситься за братом вдогонку.
Я предостерегающе вскидываю руку: «Постой, я сам!» Уже в коридоре замечаю, что Билл скрылся из виду в туалете.
Когда я вбежал туда следом за ним, он уже успел запереться в одной из кабинок.
— Билл, открой, слышишь?
В ответ — лишь сдавленные рыдания.
Минут через пять Билл наконец поддаётся уговорам и выходит, на ходу вытирая клочком туалетной бумаги косметику, перемешанную со слезами. Жалкое зрелище. Но в то же время нереально возбуждающее. Стараясь не смотреть мне в глаза, подходит к раковине, умывается.
Я всё это время молча наблюдаю за ним в сторонке.
— Ну что, успокоился? — спрашиваю наконец подчёркнуто сухо и даже пренебрежительно.
И от этого безразличия Билла захватывает новая волна отчаяния. Слёзы начинают литься с удвоенной силой.
Я, понимая, что хватил лишку, смягчаюсь, подхожу к нему, приобнимаю. В голове (вернее, в её коллеге гораздо ниже) вопит одно желание — затолкать его поскорее туда, откуда он только что вышел, и… жёстко так утешить. Но я сдерживаю себя — ещё не время.
— Ну, тихо, тихо. Извини, я погорячился. Пойдём ко мне, поговорим спокойно.
Билл, стараясь подавить слёзы, послушно плетётся за мной, сжатый, как запуганный зверёк.
У себя в кабинете усаживаю его на диван, обнимаю и, успокаивающе поглаживая, то и дело повторяю:
— Ну, всё, всё, перестань.
И, как это часто бывает, попытки успокоить приводят только к тому, что Билл зарыдал по новой, уткнувшись лицом мне в футболку и сотрясаясь под моими намеренно рассеянными поглаживаниями.
— Я ведь стараюсь! Я ведь правда стараюсь, Дэвид! — отчаянно бормочет он в перерывах между всхлипываниями.
— Ну-ну, успокойся, я ведь не отрицаю этого, — я накрываю его ладонь своей и, приподняв его подбородок пальцем, пристально смотрю ему в глаза: — Но только этого мало.
Вызываю секретаршу, заказываю себе кофе, ему — какао с молоком. Распечатываю коробку шоколадных конфет.
Билл постепенно успокаивается, я начинаю давно и тщательно продуманный разговор:
— Видишь ли, Билл, у вас есть потенциал. Но только этого мало. Над ним ещё работать надо. А Хоффманну подавай готовый результат, и чем быстрее, тем лучше. Ты ведь в курсе, контракт с «Sony BMG», на который он так рассчитывал, сорвался: никто не хочет вкладывать деньги, силы и время в сырой материал — а таковым вы на данный момент и являетесь, — который ещё шлифовать да шлифовать, и неизвестно, окупится ли это в конечном итоге.
Если и второй контракт, с «Universal», тоже не выгорит, на вашей карьере можно будет поставить крест.
Но чтобы заполучить его, вам ещё нужно работать и работать над собой — ты сам мог только что в этом убедиться. Поэтому я и здесь. Я верю в вас и согласен заниматься вами круглые сутки. Я готов рискнуть, Билл. Но… в ответ я ожидаю, что вы будете подчиняться мне беспрекословно. Какие бы требования я ни выдвинул.
И в первую очередь это касается тебя, Билл: ты — фронтмен, ты — лицо группы. Поэтому запомни: успех и будущее группы зависят на девяносто девять процентов от тебя.
Я верю в тебя, ты ведь не подведёшь меня, да?
Радужные перспективы (да, да, мальчик: перспективы у тебя именно что радужные) вкупе со сладкими речами делают своё дело:
— Я понимаю, Дэйв. Я сделаю всё, что в моих силах — и даже больше! Я не подведу тебя, вот увидишь!
Я удовлетворённо улыбаюсь и похлопываю его по плечу (хотя руку манит коленка): «Ну, значит, договорились!»
Да, мой сладкий Билли, я почему-то стопроцентно уверен, что из моего кабинета ты выйдешь с твёрдым намерением сделать всё, что в твоих силах, — и даже больше, — только чтобы заслужить мою благосклонность и не навлечь на себя повторения сегодняшнего спектакля.
***
Простой провинциальный мальчишка с зачатками мании величия, посмевший возмечтать о невозможном только потому, что никто вовремя не предупредил его, что это невозможно… Нигде не бывавший, ничего не знавший о жизни… Да и откуда было взяться этим знаниям, в таком-то возрасте, да ещё и отвергнутому всеми сверстниками? Он верил мне беспрекословно и ловил каждое моё слово. И, конечно, работал, как проклятый.
Несмотря на двойную разницу в возрасте, мы очень быстро подружились. Я давал ему всё то, в чём он так отчаянно нуждался: поддержку, заботу, внимание, признание. И засыпал его дорогими подарками: практически все эти побрякушки, которые он так любит, — это от меня.
Его врождённое чувство стиля и гипертрофированное тщеславие вместе с роскошными природными данными, щедро сдобренные моими деньгами, очень быстро переплавились в тот образ, который меня всегда так пленял в мальчиках.
С каждым днём он привязывался ко мне всё больше. Как Патрик.
Подготовительные работы завершены.
***
— Знаешь, что? Давай поужинаем сегодня вместе.
— А куда мы пойдём? Мне ведь нужно знать, чтобы одеться соответствующе.
Я облегчённо вздыхаю: значит, проблем действительно быть не должно, раз это единственное, что его волнует в ответ на моё двусмысленное предложение.
— Предлагаю ко мне домой.
У Билла наконец-то просыпается недоверие — смотрит на меня вопросительно.
— Ну, во-первых, я неплохо готовлю, — как можно искреннее улыбаясь, отвечаю на невысказанный вопрос. — А во-вторых, нам нужно поговорить… Нам ведь нужно серьёзно поговорить, Билл, правда?
Билл осторожно кивает. Я продолжаю под аккомпанемент как нельзя кстати разрывающегося телефона и нетерпеливого стука в дверь:
— И желательно в месте, где нас не будут прерывать каждые пять минут «вопросами, не терпящими отлагательства» и где малейшее наше движение не будет запечатлено на плёнку папарацци. А для этой цели моя квартира — идеальное место, не находишь?
Опять кивок, уже более уверенный.
— Хорошо, значит, договорились, — и, не давая ему опомниться, тут же набираю Заки:
— Вечером после репетиции отвезёшь Билла ко мне домой.
Плевать, догадывается ли он, для чего именно мне понадобился Билл и что он вообще об этом может подумать: весь обслуживающий персонал для Билли & Co. подбирал и утверждал лично я. И решение о его увольнении — тоже исключительно моя прерогатива, предусмотрительно выторгованная в своё время у Хоффманна. Все они об этом прекрасно знают. Особенно телохранители: репутация и благонадёжность в глазах потенциальных работодателей в этой профессии — это всё. Значит, будут молчать.
***
Семь часов вечера. Я — в фартуке, руки — в муке.
«Ты так любишь пиццу? Хорошо, будет тебе пицца. Сегодня, в виде исключения, будет всё, как ты захочешь. Я буду нежным с тобой, Билли. Очень нежным и ласковым. Я хочу привить тебе вкус к этому. Чтобы в скором времени уже не я разыгрывал перед тобой сцены в попытках заманить тебя в свою постель, а ты сам на коленях умолял меня об этом. Как Патрик».
Наконец оживает домофон — Заки докладывает о доставке Билла.
«А вот и моя "пицца"!»
Благодарю и добавляю:
— Ты свободен, Заки, ждать не надо будет: обратно я его сам отвезу.
Вау! Круто! Билл явно успел смыться с репетиции пораньше и навести марафет. Хм, неужели эта святая невинность догадывается о цели своего визита? Или желание нравиться у него на уровне инстинкта?
— Билл, ты выглядишь просто сногсшибательно! — вполне искренне срывается с моих губ восхищённый возглас: что ни говори, а я всё-таки эстет — толк в красоте понимаю.
Билл, чрезвычайно довольный произведённым эффектом, улыбается своей лучезарной улыбкой, которая будоражит меня вот уже которую ночь.
Романтический ужин явно удался на славу: пицца, кола, ред-булл в качестве афродизиака — всё в лучших традициях дома Каулицев. «Господи, первым делом отучу его от этой гадости и приучу к другой, — ухмыляюсь про себя. — В голове не укладывается: как можно питаться исключительно такой дрянью и при этом так эксклюзивно выглядеть?!»
Я много шучу и вообще веду себя очень прилично, не позволяя себе даже намёка на что-нибудь «этакое».
Вскоре Билл уже окончательно расслабляется. Мы весело болтаем о всякой ерунде, потом плавно переходим к его планам на будущее. Забавно, некоторые его идеи действительно показались мне во многом интересными. Юный, красивый да к тому же не совсем глупый мальчик возбуждает гораздо сильнее, чем просто юный и красивый.
Я продолжаю плести паутину соблазна:
— Не следовало бы тебе этого, конечно, говорить — всё-таки это твои друзья, — но без тебя группа не представляет собой ровным счётом ничего. Таких, как они, навалом в каждом городке.
Я уже давно в этом бизнесе, многое и многих повидал, но ты — это что-то особенное. Ты с самого начала произвёл на меня очень сильное впечатление, Билл. Ты невероятно яркий во всех отношениях мальчик, с индивидуальностью и харизмой, а в этом бизнесе это намного важнее таланта. Именно из-за тебя я согласился продюсировать вашу группу.
«Да-да, Билли, я не вру!»
Билл млеет прямо на глазах и буквально лоснится от удовольствия.
«Ну-ну, Билли, не так быстро: главное удовольствие ещё впереди!»
Финальный аккорд:
— Ты далеко пойдёшь. А я помогу тебе в этом. Но об этом поговорим в следующий раз, а на сегодня, думаю, хватит уже о делах, ты и без того перенервничал и устал. Пора отдохнуть.
Он уже и так пьяный от моих чересчур лестных слов, но я разливаю по бокалам мартини:
— Ну что, за твой будущий успех!
Так что когда я вдруг принимаюсь обнимать его и осыпать жадными поцелуями, он, в принципе, не очень-то и сопротивляется: ровно настолько, чтобы ещё больше распалить меня, но при этом не успеть разозлить.
***
— Ну что, тебе, наверное, уже пора?
На разморённого лаской Билла эти слова действуют, как отрезвляющий удар плети. Он непонимающе смотрит на меня:
— А можно… я останусь у тебя? — В глазах — невысказанное детское «пожалуйста».
— Проблем с братом не боишься?
— Нет. У меня ведь теперь есть ты — ты за меня заступишься.
Я не возражаю: Билли на завтрак — это должно быть очень вкусно.
***
Том действительно оказался проблемой, не дававшей мне покоя, как надоедливая муха. Но и её я решил очень быстро и эффективно, а главное — эффектно.
Однажды во время репетиции, когда я, не рассчитав аппетита, особенно разошёлся с Билли в своём кабинете, и вместо объявленных пятнадцати минут перерыва мы вернулись только через час, он не стерпел и едко сказал мне:
— Мог бы и предупредить, что у тебя такие грандиозные планы, — я б тоже куда-нибудь смотался.
В принципе, Том ко мне часто доёбывался, так что я в результате привык и вообще перестал обращать на него внимание. Правда, раньше он позволял себе такое исключительно наедине со мной или, на крайний случай, только «в семейном кругу», то есть при ребятах. Но на этот раз всё было сказано под аккомпанемент плохо скрываемой ухмылки всё понимающего звукорежиссёра, присутствовавшего на записи.
Поэтому просто пропустить мимо ушей, как обычно, такую реплику шавки, возомнившей о себе невесть что, я не мог. Да и вообще: во мне это уже давно закипало и наконец прорвало.
Короче, он нахамил, а я, вопреки ожиданию, повернулся к нему, посмотрел ему так пристально в глаза и подозрительно спокойным, не предвещавшим ничего хорошего тоном сказал:
— Пошли, Томми.
Тот от неожиданности замер в кресле.
— Пошли-пошли, я кому сказал? — я чуть повысил голос.
Мы вышли. Я буквально затолкнул его в свой кабинет и тут же захлопнул дверь на замок.
Том уже не на шутку испугался. Я, прищурившись, медленно приближаюсь к нему, а он начинает инстинктивно пятиться назад, пока не упирается спиной в стену.
Не отводя взгляда, резко хватаю его за края футболки, так что он от неожиданности непроизвольно охает, и одним резким движением задираю её до подмышек. Не дав ему опомниться, обматываю его руки этой самой футболкой наподобие смирительной рубашки, чтобы он не мог оказывать сопротивление (небось, впервые искренне пожалел, что носишь такую дрянь, а, Томми?), хватаю за запястья и прижимаю к стене.
— Т-т-т-ы… ч-ч-чего? — с перепугу наш славный мачо уже начинает заикаться.
Я, проигнорировав вопрос, некоторое время откровенно его разглядываю:
— А зря ты носишь эти бесформенные балахоны, Томми, — фигурка у тебя не хуже братовой будет, а может, даже и лучше.
Том в оцепенении молчит, а я продолжаю:
— Видишь ли, Томми, я уже некоторое время наблюдаю за тобой и твоей реакцией на мои с Билли отношения. И что-то мне подсказывает, что в её основе лежит обыкновенная ревность. Спрашивается, кого из нас двоих ты ревнуешь? Билл — твой брат, значит, он отпадает автоматически, логично? — в свои слова, интонацию и взгляд я вкладываю такую откровенную насмешку, что у Тома не остаётся никаких сомнений: «Да, Томми, я знаю о ваших невинных шалостях. Знаю, но молчу. Так почему бы тебе не взять с меня пример и не заткнуть наконец-то свою мерзкую пасть?!»
— А раз Билли, как жена цезаря (или любовник продюсера, что, в принципе, одно и то же), вне подозрения, значит, остаюсь я. Да, Томми?
С этими словами я достаю из ящика стола наручники и опытным отработанным движением защёлкиваю их на его запястьях.
Вижу, что строптивый мальчик догадался. Вспоминаю, как однажды, ничего не подозревая, он допытывался у Билла в моём присутствии, из-за чего у него эти вечные раздражения на запястьях, которые он вынужден постоянно прикрывать напульсниками и кучей побрякушек. Билл, пряча взгляд от нас обоих, ответил тогда: «Ничего страшного, Том, это мне браслетами натёрло».
«Верно, Томми, теперь ты знаешь, какими именно».
— Т-т-ты что… п-п-псих?! Отпусти меня… — пытается тявкнуть маленькая надоедливая шавка, но вместо этого срывается на позорный дрожащий лепет.
Насладившись эффектом, я продолжаю:
— Ты меня хочешь, Томми?
Тот от ужаса вообще чуть в обморок не грохнулся.
— Ну хочешь же, признайся? — это уже вкрадчиво так. — Не бойся, у меня сил на вас обоих хватит, так что твой (а вот здесь с таким ударением) горячо любимый братик в обиде не останется.
— Н-н-нет… — хрипит в ответ.
Его сердце стучит уже так, что, кажется, у меня скоро барабанные перепонки полопаются.
— Нет? Ну тогда веди себя так, чтобы у меня даже мыслей подобных не возникало.
— Ну что, ты понял?
Молчит, найдя в себе силы лишь для едва заметного кивка, больше похожего на судорогу.
Пощёчина, и уже громче и грознее:
— Я спрашиваю, ты меня понял?!
— Да, — отвечает, еле сдерживая слёзы.
— И ревновать больше не будешь? — всё так же невозмутимо продолжаю допытываться я.
— Нет… — Том уже ревёт, не стесняясь.
— Хорошо. — Я киваю, снимаю с него наручники и покидаю кабинет.
Больше у меня с Томом проблем не возникало.
***
Я действительно превзошёл самого себя и сделал всё возможное, чтобы в рекордные сроки раскрутить их до уровня мега-звёзд.
Токийское цунами набрало таких оборотов, что даже вся продюсерская команда, нанятая Хоффманном, на пару с лейблом в удивлении растерянно моргали глазами не меньше самих мальчишек, не в силах поверить в необъяснимую массовую истерию вокруг «Tokio Hotel».
Но только не я. Я, взрослый мужчина, уже повидавший виды на своём далеко не бедном на события веку, прекрасно понимал этих фанатичных тринадцатилетних девочек. Ох, как хорошо я их понимал!
Первые более-менее серьёзные выступления. Первые интервью, первые фанаты. Первый, так сильно пьянящий с непривычки глоток популярности и успеха.
Да, слава — это самый опасный наркотик. На него проще всего подсадить, и с него же сложнее всего соскочить. Я знаю, о чём говорю, — сам через это прошёл.
«А прошёл ли?» — привычно спрашивает с издёвкой внутренний голос. Теперь у меня есть чем заглушить его многолетние подколки: «Стать идолом для идола миллионов — намного слаще, чем просто идолом».
Всё, он уже наркоман. Он уже больше не сможет без этого. И без меня.
***
Билл очень быстро вошёл во вкус своей новой жизни (а кто б не вошёл?).
Это ведь так здорово: чувствовать себя в эпицентре внимания двадцать четыре часа в сутки, купаться в лучах обожания, знать, что все твои прихоти и капризы будут исполнены в мгновение ока, а «Браво» посвятит целый разворот такому важному событию в общественной жизни, как изменение твоей причёски. Билл всё больше погружается в этот круговорот: не отказывается ни от одного интервью, посещает все вечеринки и приёмы, куда нас приглашают.
Вся эта атмосфера вожделения вокруг него его нереально возбуждает. Его всё больше опьяняет осознание своей собственной сексуальности. Ему всё больше дико хочется секса. У меня есть что ему предложить. Более того, я единственный, кто может ему это предложить: приставленная к Биллу вышколенная команда холуев под моим личным руководством не спускает с него глаз нигде и никогда. У него просто нет другого выбора — потому что у меня полный контроль над ним.
Да, я совершенно точно просчитал, какие именно подпункты следует включить в мой договор с Хоффманном.
***
— Дэвид, пожалуйста…
— От пожалуйста оргазма не бывает.
Билл понимает. Опускается на колени. Его язык и губы опять начинают умолять. Но уже не словами.
***
Ни одна party не обходится без того, чтобы меня не пытались познакомить с какой-нибудь смазливой мальчишеской мордашкой, метящей в звёзды, которую я с деланным равнодушием изучаю опытным глазом. Билл, вынужденный наблюдать всё это со стороны, закатывает мне шёпотом истерики, которые неизменно заканчиваются тем, что я увлекаю его в туалет, где доказываю, что мне нужен только он.
Чёрт, и ведь точно знает, что так оно и есть, но всё равно постоянно ревнует меня. Ему просто нравится надевать маску несправедливо обиженного ребёнка: длинные дрожащие пальцы, унизанные серебром, тонкая сигарета, бледные губы, воздетые к потолку глаза, полные слёз (он очень точно дозирует обиду — понимает, что иначе можно и вправду разреветься, а от этого потечёт косметика, и вид получится не страдальческий, а жалкий) — он видит, как всё это заводит меня и сводит с ума. А его сводит с ума осознание своей власти надо мной, когда я опускаюсь перед ним на колени и жарким шёпотом, переходящим в жаркие ласки, пытаюсь его успокоить.
***
— Я люблю тебя, Дэвид!
«Зачем, ну зачем ты постоянно цитируешь мне те слова, что я, будучи не многим старше тебя, шептал когда-то по наивности ему? Зачем ворошишь то, что я вот уже сколько лет напрасно пытаюсь забыть? И забыться в таких вот наивных мальчиках, как ты?!»
— Я люблю тебя, Дэвид…
«Да, я тебя тоже хочу, Билли!»
***
Я знаю: во время концерта единственный человек, для которого он поёт и чье мнение ему действительно важно, — это я.
Поэтому посреди выступления, когда буквально кожей чувствую, с какой надеждой устремлены на меня его глаза, я поднимаюсь и, демонстративно не глядя в его сторону, быстрым шагом покидаю зал. Всё, после концерта он будет готов на всё, чтобы искупить несуществующую вину и вернуть мою благосклонность.
Так и есть. Ещё не успела стихнуть последняя овация, как он убегает к себе в бэкстейдж и начинает исступлённо вызванивать меня. Я выдерживаю эффектную паузу и отвечаю лишь, когда уже становится невмоготу терпеть непрестанную трель мобилки.
— Д-д-дэвид, — заикающийся голос с едва сдерживаемыми рыданиями. — Почему ты ушёл?
— А сам как думаешь?
— Это что… было так плохо? — с отчаянием и одновременно с тайной надеждой вопрошает он.
— Нет, — отвечаю холодно и лаконично. — Это не было плохо. Это было… ш-ш-шайссе!
Слышу в трубке, как он резко втягивает воздух, как во время моего первого проникновения. «Что, неужели так больно, Билли? Ничего, я знаю средство, как унять эту боль», — усмехаюсь про себя и мрачно добавляю вслух:
— Зайдёшь ко мне в номер, поговорим! — И отключаю телефон.
«Да, Билли, тебе есть что искупать передо мной: мой потерянный из-за тебя покой и то, как неприлично дерзко ты посмел добиться в столь нежном возрасте и в такие рекордные сроки того, о чём в своё время так отчаянно мечтал и всё же не сумел я сам, дорогого стоят».
Ты очень эффективное обезболивающее, Билли…
***
Хм, а наш смазливый Билли-бой, похоже, уже начинает выходить в тираж: всё чаще попадаются концертные залы, заполненные наполовину, а то и на треть. Неудивительно, девочки ведь взрослеют, а тем, которые приходят им на смену, нужны новые кумиры. Да и вообще, человеку свойственно привыкание и приедание. По себе сужу — мне ведь тоже ничто человеческое не чуждо. Как ни грустно это осознавать…
***
Незаметно ускользаю в самом разгаре с очередной after-party в очередном провинциальном городке — за мальчишек переживать не стоит: ребята из секьюрити во главе с Заки не дадут им наделать глупостей — и отправляюсь в один из местных клубов. Сам клуб — так себе, дрянной, если уж начистоту. Но вот мальчик, о котором мне говорили и который будет там сегодня выступать…
Да, Билли, ты ещё не знаешь: у меня намечается новый грандиозный проект, в котором тебе, увы, места не предусмотрено…