Жанр: мемуары, автобиография.
Рейтинг: юморной NC-17.
Предупреждение: авторский юмор и прочие текстуальные извращения!
Потрогай мой текст
Я текстуальный маньяк.У меня нетрадиционная текстуальная ориентация.
А ещё я текстуальный эксгибиционист — прячу свой текст под кат и отправляюсь с ним в общественные места.
Там я подкарауливаю мирно гуляющих читателей, распахиваю перед ними кат и показываю свой текст.
Читатели обычно пугаются и убегают.
Но некоторые грозятся поймать меня и побить тапками.
А самые решительные вызывают модерацию.
Ещё я люблю подсматривать, как другие занимаются текстом.
Особое удовольствие — спрятаться в комментах и наблюдать за теми, кто наблюдает, как текстом занимаются другие.
Но мои текстуальные извращения меня не мучают.
Я ими наслаждаюсь.
Потому что в этом нет моей вины.
Во всём виновата пропаганда текстуализма.
И тяжёлое детство.
Однажды бабушка застала меня за занятием текстом.
Она кричала, что словоблудие — страшный грех, била меня по рукам и пугала, что если я не перестану этим заниматься, у меня на ладонях вырастут волосы.
Я так обрадовалась — об этом можно написать книгу!
С тех пор я занималась текстом исключительно по ночам с фонариком под одеялом, вдохновляясь журналами с текстами для взрослых в надежде побыстрее отрастить матчасть для своего бестселлера.
Но ладони как были лысыми, так и остались.
Другие авторы меня часто спрашивают: "У тебя ещё не растут? Или ты так гладко бреешь?"
Зато волосы — внизапна! — выросли на ладонях у брата, а он даже книжки в руках никогда не держал, не говоря уже о ручке с бумагой!
Абыдна.
И нипанятна.
А ещё я жертва текстофилии.
Я росла в поистине беззаконные времена.
В бытность мою несовершеннолетней ребёнок был полностью бесправным, потому что не существовало закона о защите детей от текста, способного нанести вред их умственному и психическому развитию.
Поэтому меня совершенно безнаказанно десять лет насиловали учителя-текстофилы, принуждая меня к сочинениям, изложениям и прочему противоестественному тексту.
А также отец, который по праздникам напивался и заставлял меня писать всем родственникам пошлые поздравительные открытки.
О дедушке, который регулярно закрывался со мной у себя в комнате и принуждал меня к многочасовому написанию под диктовку всевозможных петиций в министерство социального обеспечения и жалоб в общества защиты прав потребителей, я уже молчу — до сих пор вдохновение леденеет от ужаса, как вспомню.
Эти мерзости и постоянное текстуальное насилие надолго отбили у меня охоту к занятиям текстом.
Я даже думала, что я текстуально несостоятельна.
Но в 29 лет у меня случился настоящий текст, который пробудил во мне мою текстуальность.
С тех пор текст — моё любимое занятие.
Я считаю, что в занятиях текстом нет ничего грязного и постыдного.
Научно доказано, что регулярные занятия текстом улучшают самочувствие, укрепляют иммунитет (особенно к критике) и тем самым увеличивают продолжительность жизни.
Например, доподлинно известно, что особо страстные авторы живут в веках и, можно сказать, бессмертны.
Занятия текстом — самая естественная вещь на свете.
Текст угоден Творцу.
Ибо сказано: "В начале было Слово".
В занятиях текстом главное — не думать о том, как ты выглядишь, расслабиться и быть собой.
И всё получится!
Когда у меня возникает текстуальное желание, я могу заниматься текстом где угодно.
Я уже имела текст на рабочем месте, в лифте, в самолёте, в ресторане, на деловом совещании, в парке на лавочке, в лесу, на пляже и даже под фонарным столбом посреди дня на виду у прохожих.
А ещё я занималась виртуальным текстом и текстом по телефону.
Но лучшее место для занятий текстом — это, конечно, постель.
Моя любимая текстуальная поза: я снизу — полулёжа на кровати, под затылком подушка, ноги согнуты в коленях и раздвинуты, ноутбук сверху — передней частью он упирается мне в грудь, а задняя лежит у меня между ног.
Во время занятий текстом я никак себя не сдерживаю: кричу, смеюсь, плачу, в общем, проявляю полный спектр своих текстуальных ощущений.
Я готова заниматься текстом круглосуточно, но самое острое текстуальное возбуждение меня настигает ночью.
И на рассвете.
Часто я просыпаюсь оттого, что у меня стоит текст.
Если у меня нет текстуального партнёра и моё текстуальное желание не находит естественного выхода, я занимаюсь флудом.
Я предпочитаю опасный спонтанный текст и никогда не предохраняюсь, поэтому часто рожаю истории по залёту от неизвестных идей.
Я никогда не делала текстуальный аборт: я считаю, что если Творец послал мне текст, значит, он кому-то нужен, и я не имею права его убить, даже если он родится
Текстуальное воздержание очень плохо влияет на мою психику: если я не занимаюсь текстом больше трёх дней, я становлюсь злой и раздражительной.
В такие дни про меня говорят: "Текста ей надо!"
Как у любого текстуально зрелого автора, у меня регулярно бывают творческие критические дни.
В такие дни мой идейный фон резко скачет, в результате чего моё настроение колеблется между "Не трогайте меня — я пишу!" и "Отстаньте от меня — у меня не пишется!"
Но до творческого
Я живу регулярной текстуальной жизнью.
Но если я не хочу заниматься текстом, я говорю своему текстуальному партнёру, что у меня болит голова.
Если в момент острого текстуального возбуждения я не могу заняться текстом немедленно, невозможность текстуальной разрядки причиняет мне физическую боль.
Я даже начинаю задыхаться.
Я считаю, что пока у меня есть хотя бы один палец и одна извилина, я не имею права жаловаться на текстуальную импотенцию.
Я знаю, что размер значения не имеет.
Но я так люблю, когда большой, большой и толстый текст во мне.
Обычно я больше одной страницы за раз не кончаю.
Но бывал у меня и фееричный текст, когда я кончала по десять страниц за ночь.
Три раза в жизни я испытывала непрерывный текстуальный оргазм длиною в целую неделю.
Если я не имею текст, текст имеет меня.
Поэтому мне постоянно приходится быть начеку.
Особенно в
Ибо текст нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждёшь.
Поэтому я уже давно не пользуюсь мылом.
Перешла на гель для душа.
Но текст оказался очень изобретательным и начал использовать его вместо смазки.
Теперь я хожу в ванную, только вооружившись бумагой и ручкой.
В туалете безопаснее — там бумага есть по умолчанию.
Осталось только вбить гвоздик и повесить ручку на верёвочке.
Но я всё время забываю.
Поэтому часто приходится пользоваться эээ... тем, что есть под рукой.
А критики потом говорят, что у меня дерьмовые тексты.
А это не так!
Ибо миллионы читателей не могут ошибаться!
"Неужели в моём тексте нет ничего хорошего?" — спрашиваю я злобного критика.
"Есть! — отвечает критик. — Но я сейчас из него выйду!"
В мужчинах я больше всего ценю текстуальность.
Поэтому мужчины часто обижаются, что мне от них нужен только текст.
Да, я использую мужчин.
Для текста.
Я вообще считаю, что мужчины созданы исключительно для текста.
И для продолжения проды.
Место мужчины — в ворде!
Если герой моих грёз жалуется, что мне от него нужно только одно и я совсем не обращаю внимания на его богатый внутренний мир, я отвечаю: "Shut up and have a text with me!"
Но потом меня начинает мучить совесть.
И чтобы подчеркнуть духовную красоту используемых мною мужчин, на тумбочку со смазкой я ставлю вазу с цветами.
Критика часто обвиняет меня в текстуальном шовинизме, потому что в моих текстах фигурируют одни мужчины.
Это грязная клевета!
Потому что их там как минимум двое!
Я не знаю, сколько у меня было текстуальных партнёров.
После сотого считать перестала.
Но глубоко в душе я романтик — верю в большой и светлый текст, текст с первого слова и встречу с прекрасным текстом верхом на обоснуе.
Я приемлю только текст по вдохновению.
Но мой первый текстуальный опыт был по расчёту.
В десятом классе на республиканской олимпиаде мне посулили огромное вознаграждение за занятие текстом в особо извращённой форме — по-немецки.
Ja, ja! Das war fantastisch!
Немцы тоже так посчитали.
И присудили мне второе место.
С тех пор я занимаюсь текстом исключительно по вдохновению.
Потому что для меня главное — удовольствие от процесса, а не всякие там призовые места и прочая всемирная слава.
Но от комментов и прочего вознаграждения тоже не отказываюсь.
Я пресыщенный текстоман и люблю изощрённый и извращённый текст.
Я даже состою в подпольной секте, которая практикует запретный текст.
Поэтому мне приходится скрывать свои текстуальные предпочтения от окружающих.
Я живу в постоянном страхе — меня в любой момент могут обвинить в пропаганде текстуализма или даже арестовать по обвинению в текстофилии.
Но от этого удовольствие только острее.
У меня гипертекстуальность.
Если я не занимаюсь текстом, я о нём думаю.
Мысли о тексте меня заводят.
С друзьями мы чаще всего разговариваем о тексте.
Из этих разговоров я узнала, что они могут по пять и больше страниц за ночь.
Это откровение вогнало меня в депрессию — у меня-то больше одной не получается!
И то не каждый день.
Я сходила к текстологу.
Мол, так и так, друзья пишут по десять страниц за ночь.
"Ну так и вы пишите!" — посоветовал текстолог.
"А обоснуй?.." — робко спросила я.
"Автору верят на слово!" — авторитетно заявил текстолог.
С тех пор текст у меня так попёр, так попёр!
Я люблю, когда меня гладят по тексту.
Но ещё больше мне нравится, когда мой текст берут в мозг и ласкают языком в комментах.
После занятий текстом мне очень хочется, чтобы мой текстуальный партнёр погладил меня по автору и поговорил со мной об этом.
А он
А я думаю, что с моим текстом что-то не так, и тихонько плачу.
Моя подруга давно уже разочаровалась в читателях.
Говорит, все они козлы, и им от нас, авторов, только одно надо — проду.
Я на словах с ней соглашаюсь.
Но в глубине души не теряю надежды встретить Своего Читателя: умного, доброго, верного и всё понимающего.
Чтоб тапками не бил, не флудил и комменты всегда дарил.
А подруга смеётся — говорит, таких не бывает.
"Ну как это не бывает?!" — возмущаюсь я.
Ведь говорят же, есть читатели в русских фэндомах: за своего автора в горящий холивар войдут, тролля на скаку остановят.
Авторы за ними, как за каменной стеной.
Вот бы мне такого!
У нас с ним был бы горячий страстный текст и любовь до хэппи-энда.
Я бы рожала ему прекрасные истории, и мы бы вместе их вычитывали...
В общем, к чему это я, читатель: may I have a text with you?