Сага о власти. Часть 3. Власть несбывшегося.

[LaPIOVRA]

| Часть 1. Власть красоты. | Часть 2. Власть идеи. |

Часть 3
ВЛАСТЬ НЕСБЫВШЕГОСЯ
Власть несбывшегося

Инаугурация была назначена на пятницу.

— Фло, задержись на минуту, — привычным тоном распорядился Дэвид после совещания и тут же мысленно выругался: собственно, хозяином кабинета был уже Вальберг — вчера даже табличку на дверях сменили, — а он и дальше командует по привычке. Сегодняшнее совещание уже проводил новый босс, а он присутствовал как пассивный наблюдатель. Не то чтобы это было и вправду необходимо — к передаче дел они приступили заблаговременно, три месяца тому назад, и Вальберг, до этого двенадцать лет проработавший под его началом, семь из которых — заместителем, чувствовал себя в новом амплуа, как рыба в воде. Но Дэвид не спешил оставлять отдел — слишком тяжело давалось ему прощание с любимым детищем, которому он отдал полжизни.
— Слушаю, господин президент! — шутливо козырнул Вальберг.
— Отставить. — Дэвид ослабил узел галстука и в знак извинения улыбнулся. — Ты на банкет с кем пойдёшь?
Флориан, упрямо сомкнув губы, уставился в окно.
— Я так и думал. Приходи с Франком.
Флориан присвистнул и с недоверием повернулся к Дэвиду.
— Я что-то пропустил? В честь твоей инаугурации вышла амнистия на мой моральный облик?
— Можно сказать и так, — рассмеялся Дэвид и примирительно похлопал его по спине: — Не обижайся. Я всего лишь выполнял поручение того, от кого всё зависит. У меня тогда не было выбора.
— А теперь у тебя выбор, значит, есть? — Изящная, унизанная дизайнерским серебром рука потянулась за сигаретой — новоиспечённый директор по контроллингу понимал, что вступил на скользкую, если не сказать — запретную территорию. — И от того, от кого всё зависит, теперь зависит не всё?
— Именно.
«Дело дрянь. Если он задумал отправить Кейма „на пенсию“, добром это не кончится. Чёрт, а ведь ничто не предвещало». Мысли в голове Флориана лихорадочно заметались — в случае войны придётся выбирать, чью сторону принять, а этот выбор ему не под силу: Дэвид был лучшим другом, Кристиан — «крёстным отцом».
— Дэвид, послушай… Я бы не хотел, чтобы из-за меня, тем более, из-за такого пустяка, у тебя с первых дней в новой должности возникли проблемы с Кристианом.
— Проблем не будет. А Кристиану, как и тебе, впрочем, тоже, придётся понять и принять, что я не преемник Хоффманна.
— Нас ждёт переворот?
— Нет, вас ждёт президент со своей головой на плечах, а не марионетка собственного советника.
Вальберг молчал, переваривая только что услышанное и примеряя его к собственным перспективам. Милые бранятся — только тешатся, а у тех, кто между, посты летят. А иногда и головы. Его мысли и чувства, видимо, слишком явно проступили на лице, потому что Дэвид поспешил заверить:
— Фло, не пойми превратно — я не собираюсь ссориться с Кристианом и тем более оспаривать его роль и власть. В этом плане ничего не изменится. Он главный человек в Корпорации и… в моей жизни, к советам которого я всегда охотно прислушивался и буду прислушиваться впредь…
Вальберг с облегчением выдохнул.
— …если сочту их разумными, — продолжил Дэвид. — Ты знаешь, у меня редко возникали разногласия с Кеймом. Но не потому, что я прогибался под него, а потому, что Кейм всегда прав.
Йост рассмеялся, и у Вальберга отлегло от сердца.
— А инцидент с Франком — всего лишь досадное исключение. Я тебе тогда говорил и сейчас повторю — я не согласен с позицией Кристиана. Тогда я не хотел накалять обстановку и настраивать его против тебя.
«А теперь, значит, можно».
— А теперь, — в голосе Йоста прорезались привычные жёсткие нотки, и Флориан поёжился, в очередной раз подумав, что тот и вправду умеет читать мысли, — я считаю нужным ясно и недвусмысленно показать, что собираюсь жить своим умом. Так что жду вас в пятницу обоих. Отговорки не принимаются. Можешь считать это моим первым приказом на посту президента.
Вальберг благодарно улыбнулся.

***

— Дэвид, милый. — Когда Кристиан обращался к нему так, Дэвид невольно подбирался, как нашкодивший подросток. — Скажи, вчера, на вечеринке, тебя ничего не смутило?
Празднование шестидесятилетия Кейма удалось на славу, и решать ребусы юбиляра с утра на больную голову совсем не хотелось.
— А должно было?
— Как директора по контроллингу и будущего президента Корпорации — несомненно. — Голос Кристиана, как всегда, глубокий и спокойный, не ввёл Дэвида в заблуждение — внутри тот вибрировал от ярости.
— Ну что ж, значит, ты в кои-то веки ошибся, и теперь у тебя никудышный директор по контроллингу и ещё более никчёмный будущий президент, — рассмеялся Дэвид, шуткой надеясь сгладить возникшее напряжение. Попытка не удалась.
— Вынужден с тобой согласиться.
Дэвид напрягся. Да что случилось-то?! Ведь всё прошло по высшему разряду — он лично занимался организацией праздника. То, что вид у Кристиана был мрачный, от Дэвида не укрылось, но он списал меланхолию друга на невесёлый юбилей: а почему тот, собственно, должен был радоваться? Старость — не радость. Дэвида впервые остро пронзило осознание того, что Кейм стареет. В их разговорах Хоффманн, ровесник Кристиана, неизменно фигурировал под кодовой кличкой «Старик», но Дэвиду даже в мыслях не приходило в голову назвать стариком Кристиана — это было кощунство. Кумиры не стареют.

Кристиан всю жизнь истязал себя спортом и здоровым образом жизни, попутно разогревая кровь молоденькими мальчиками, а на склоне лет подключил ещё и тяжёлую артиллерию в виде ботокса и скальпеля, и внешне легко мог сойти за «мужчину в расцвете сил под сорок». Для Дэвида он до сих пор оставался мерилом красоты и совершенства. Но от себя не убежишь. Внутренне он должен был чувствовать, что закат всё ближе. Безродное сиротство имело один неоспоримый плюс: Дэвид к своим сорока годам никогда ещё не терял близких. Эта печальная и неотвратимая сторона жизни в буквальном смысле была для него тем, что случается с другими. Пока. Он вдруг отчётливо понял, что уход Кристиана вызовет в нём такую же тотальную всепоглощающую боль, как в своё время любовь. И был уверен, что от этой боли, в отличие от любви, он не оправится. От осознания собственного бессилия на Дэвида накатила беспросветная тоска, которую он до конца вечеринки безуспешно пытался залить алкоголем. Всё вдруг потеряло смысл, и он подумал, что хотел бы умереть первым. Прямо сейчас.

— О'кей, вижу, всё намного серьёзнее, и ты действительно не понимаешь. — Кристиан вздохнул и, плеснув себе в стакан минералки, принялся мерить шагами кабинет. — Скажи, сколько лет Вальбергу?
— Тридцать два.
— И это, по-твоему, нормально, что мужчина за тридцать, который, к тому же, твой зам и без пяти минут преемник, всё ещё подставляет задницу? И не просто подставляет, но и считает совершенно естественным даже не скрывать этого?

От облегчения Дэвид даже выматерился мысленно. Он всю ночь не находил себе места, мучаясь от им же самим выдуманных страданий Кейма. А у того, оказывается, было банальное несварение желудка, вызванное «каминг-аутом» Вальберга. Впрочем, пусть лучше так, пусть носится со своими идеями фикс сколько душе угодно. Тогда есть шанс, что у него не останется времени на те глупые унылые мысли, которыми изводил себя вчера Дэвид.

В своей принципиальности Кристиан был непоколебим — Дэвид знал из собственного опыта.

Однажды — Дэвиду как раз исполнилось семнадцать — во время рождественского отдыха на Мальдивах Кристиан пригласил к ним в номер парочку местных стриптизёров и после выносящего мозг выступления велел выбирать. Дэвид растерялся — первая мысль была, что Кейм прикалывается над ним или просто хочет проверить реакцию и убедиться в его верности.
— Никто мне, кроме тебя, не нужен, — рассмеялся он, уверенный, что именно такой ответ от него и ожидался.
— Это само собой, — охотно согласился Кейм. — Но я не об этом. Активный секс тебе тоже не нужен?

От откровенного вопроса в лоб Дэвид опешил. Неужели Кристиан догадался? Не мог не догадаться: они уже год вместе, Кейм знает его как облупленного — с первого дня знакомства разбирался в нём лучше его самого. Глупо было надеяться, что тот ничего не заметит. Но, чёрт побери, замечать-то было нечего! Ведь и вправду ничего не было. Конечно, он об этом думал. И в последнее время всё чаще. Но не больше. Максимум, что он себе позволял, — это проводить затуманенным взглядом какого-нибудь смазливого пацана-ровесника да некоторые фантазии. А то, что сейчас он так откровенно возбудился… А чего Кристиан, собственно, ожидал? Хотел бы он посмотреть на того, кто бы остался к таким райским куколкам равнодушным. Или именно этого Кейм и добивался? От страшной догадки у Дэвида взмокли ладони.

Ему с самого начала их с Кристианом отношений казалось, что они слишком идеальны и что так не бывает. Подсознательно Дэвид постоянно ожидал какого-нибудь подвоха. И вот это случилось. Он просто надоел Кейму, и тот решил спровоцировать его и под надуманным предлогом бросить. Дэвид почувствовал, как на глазах у него закипают слёзы.

Он быстро привык к новой жизни, даже слишком быстро — как будто именно для подобной роскоши он и родился и всё то, что дал ему Кристиан, принадлежало ему по праву. Казалось, что при рождении злой рок лишил его всего этого по ошибке, а теперь, годы спустя, он просто обрёл утерянное вместе с набежавшими за это время процентами. Неужели Кейм просто поиграл им, и всё, что ему дальше светит, тот же детдом? Но отнюдь не это было самым страшным. Хуже всего было то, что он так привязался к Кристиану. Следовало бы назвать вещи своими именами, но Дэвид даже самому себе стеснялся, а может — боялся, признаться, что это нечто большее, чем привязанность. Что он влюбился, до потери пульса и рассудка. Всю ту нерастраченную любовь, копившуюся в нём годами, которая должна была достаться родителям, братьям-сёстрам, бабушкам-дедушкам и десятку прочих близких людей, он щедро, без остатка, выплеснул на первого человека, который принял в нём искреннее участие и дал почувствовать, что он особенный. Кристиан был идеалом, живым олицетворением другого, высшего, мира, к которому он сам так страстно стремился. Дэвид боготворил — и любил — его до исступления. Он был согласен, если придётся, отказаться от внезапно свалившегося на него богатства и даже вернуться в детдом, но он совершенно не был готов лишиться Кристиана. Но сейчас было не время для рефлексии. Кристиан смотрел на него выжидающе — надо было отвечать.
— Не знаю, не пробовал, — попытался отшутиться Дэвид, как обычно делал в спорных ситуациях.
— Вот и я о том же, — кивнул Кейм. — А пора бы уже… попробовать. Ты нормальный здоровый парень, на пике своих естественных потребностей, удовлетворить которые со мной ты не можешь. Они никогда об этом откровенно не говорили, но Кристиан с самого начала ненавязчиво дал ему понять, кто будет командовать парадом и что о равноправии в постели даже заикаться не стоит. Разумеется, ему хотелось, и чем дальше, тем больше. Но он готов был заплатить эту цену за то, чтобы быть с Кристианом.
— Поэтому я считаю справедливым, если эти потребности ты будешь удовлетворять на стороне, — подытожил Кейм. — Ты можешь спать с кем хочешь. Главное — чтобы с тобой спал только я.

После этого разговора их отношения перешли на новый, высший уровень: Кристиан из любовника и наставника стал для него ещё и другом, равным. Они частенько снимали на пару мальчиков, устраивая разнузданные «квартеты». Потом безымянные мальчишки уходили, Дэвид из «друга» Кристиана опять превращался в его «мальчика», и всё возвращалось на круги своя.

Годы спустя он неизменно вспоминал это время как самое счастливое в своей жизни.

Идиллия, однако, длилась не так уж долго.

«Мальчик, тебе уже двадцать один год, пора тебя отлучать от члена, иначе ты никогда не станешь мужчиной».

Кристиан был неумолим. На все попытки выведать, что случилось и что не так, ответ был один: «Всё равно не поймёшь, мальчик, поэтому просто поверь, что так будет лучше для тебя». Впрочем, какая разница, что говорил и о чём молчал Кристиан. Его поступки были более красноречивы — в любовники он неизменно выбирал парней до двадцати. Правда была в том, что он перестал сексуально привлекать Кристиана, потому что повзрослел. Он перестал быть нужен своему кумиру. Но от этого не перестал нуждаться в нём сам.

С тех пор в Дэвиде что-то умерло. Он вычеркнул любовь из своей жизни и сосредоточился на работе. Мальчики вереницей проходили через его жизнь, а он даже не запоминал имён. Отныне смыслом его существования стала Корпорация — их с Кеймом общее «детище»: если он потерял любовь Кристиана, то попытается хотя бы удержать его дружбу и уважение.

Дэвид понимал Кристиана — ситуация, конечно, складывалась пикантная. Формально у Вальберга с Бригманном, президентом звукозаписывающей компании «Юниверсал», была та же расстановка сил, что в своё время у него с Йоргом Каулицем, — Бригманн был ставленником Корпорации и всецело зависел от неё, а значит, и от своего куратора — Вальберга. Собственно, именно так они и познакомились.

Но ещё лучше он понимал Флориана. Вальберг с Бригманном были идеальной парой, и в глубине души Дэвид сильно завидовал ему — за то, что тот жил его жизнью. Ему это тоже было нужно. Но, в отличие от Вальберга, ему и в голову не пришло ослушаться.

— Кристиан, послушай. Они вместе уже три года. Там настоящие отношения, и Франк очень много значит для Фло.
— Ну что ж, значит, он за надёжной спиной, и о нём будет кому позаботиться, когда он вылетит из Корпорации.
— Кристиан, Вальберг лучший из наших людей. Ты это прекрасно знаешь. Мы не можем себе позволить его потерять.
— Мы не можем себе позволить потерять репутацию без пяти минут директора по контроллингу, а заодно и престиж Корпорации!
— Пока Флориан под Франком только в постели, я не вижу в этом проблемы. Или ты всерьёз считаешь, что Бригманн представляет себе, будто имеет в лице Вальберга Корпорацию?!
— Мне плевать, чем тешит самолюбие Бригманн, пока это не соответствует действительности. Но меня беспокоят фантазии тех, кто имеет счастье лицезреть эту парочку. А уж направление их мыслей я могу себе представить.
Дэвид невольно усмехнулся: вид утончённого, хрупкого, как фарфоровая статуэтка, Вальберга и сурового мачо Бригманна вряд ли мог кого-нибудь ввести в заблуждение относительно интимной расстановки сил в этой паре. Об их романе Дэвид узнал из первых рук — Флориан сам поставил его в известность и заверил, что на интересы дела это никак не повлияет, но если Дэвид считает иначе, пусть назначит Франку нового куратора во избежание ненужных этических проблем. «Явку с повинной» Дэвид счёл достаточным основанием, чтобы не отстранять лучшего сотрудника от работы с одним из стратегических клиентов. Некоторое время он тщательно наблюдал за развитием их деловых отношений. Вальберг ни разу не дал повода обвинить его в использовании служебного положения в пользу любовника, и на этом вопрос для Дэвида был исчерпан.
— Я бы ещё закрыл глаза, будь он рядовым специалистом, — тон Кристиана чуть смягчился, чтобы тут же скрежетнуть металлом: — Но если он метит на пост топ-менеджера, ему придётся выбирать.
— Кристиан, я знаю Вальберга и знаю, что для него значит Бригманн. Если ты заставишь его выбирать, я не уверен, что он сделает правильный выбор. Однажды он уже стоял перед похожей дилеммой. Результат тебе известен.
— Это его выбор, — флегматично заметил Кейм.
— Мы обещали Фло, что он мой преемник.
— Вопрос о преемничестве для тебя возникнет, когда ты станешь президентом. А поскольку ты, похоже, не совсем понимаешь, какими соображениями должен руководствоваться глава Корпорации, то случится это не скоро.
— Крис…
— Значит, так, Дэвид. — Кристиан резко встал, с грохотом отодвигая стул. — Хочу, чтобы ты уяснил для себя, а заодно и для всех остальных, to whom it may concern, — внезапный переход на родной язык был явно данью англофильству Вальберга. — На позициях топ-менеджеров я боттомов не потерплю.

***

С Флорианом Вальбергом Дэвид познакомился двадцать лет тому назад, когда они с Кеймом посещали недавно открытый кризисный центр для геев, пострадавших из-за своей ориентации.

Центр был построен и содержался Корпорацией и находился под личным патронатом Кейма, считавшего его одним из самых эффективных средств замаскированной популяризации гомосексуальности среди широких масс. В расчётах он не ошибся: Центр в кратчайшие сроки завоевал репутацию «места, где всегда помогут», и вскоре туда хлынули потоки юношей вполне традиционной ориентации, разочаровавшихся в жизни и собственном будущем. «Жизнь и так меня уже нехило поимела, так какая в жопу разница?» — здраво рассуждали они. Зато здесь им предоставлялся реальный шанс. Здесь они могли получить психологическую, юридическую, медицинскую и прочую помощь, в том числе и финансово-материальную. Центр помогал им с социальной адаптацией, учёбой с дальнейшим трудоустройством и просто бесплатной едой и ночлегом на первых порах.

После чрезвычайно успешной апробации в Гамбурге филиалы Центра начали появляться, как грибы после дождя, в остальных крупных городах Германии. На любимый социальный проект Кейма денег не жалели. С нематериальной поддержкой тоже проблем не было — каждая из компаний, контролируемых Корпорацией, получала обязательную квоту на трудоустройство юношей из Центра.

Кристиан лично курировал проект и регулярно наведывался в Центр на встречи с подопечными. В этих поездках его всегда сопровождал Дэвид. Во время одного из визитов они и познакомились с Вальбергом. Семнадцатилетний мальчишка сразу привлёк их внимание: чистая правильная речь, красивые ухоженные руки и печать интеллекта на высоком лбу выгодно выделяли его на фоне остальных.

«Мальчик-одуванчик», — умилился очарованный Кейм и велел Дэвиду присмотреться к парнишке. Дэвид с энтузиазмом принялся выполнять поручение.

Вальберг и вправду оказался редкой для этих мест птичкой: подавляющее большинство подопечных Центра было выходцами из низов — здесь даже представители среднего класса встречались нечасто; Флориан же представлял немецкую промышленную верхушку — он был единственным сыном и наследником владельца контрольного пакета акций нефтяного концерна «Marquard & Bahls AG». Однажды некстати вернувшийся домой отец застал его в гостиной в весьма недвусмысленной ситуации с одноклассником. Дело было после обеда, родители раньше семи дома никогда не появлялись, и они с Матиасом слишком беспечно отнеслись к конспирации. Отрицать что-то было бессмысленно — Вальберг-старший возник на пороге в разгар процесса, — да и не в правилах Флориана было оправдываться. Тем более что виноватым он себя ни в чём не считал. В отличие от отца. Оправившись от шока, тот поставил сына перед фактом, что в гимназию он больше не пойдёт. А отправится в ближайшее время в интернат строгой дисциплины, «где из него сделают мужчину». Флориан с ухмылкой ответил, что мужчину из него уже сделали, прихватил любимый плеер и, театрально хлопнув дверью, пошёл просить убежища в Центр. Несмотря на мольбы матери одуматься и угрозы отца «не дать ни пфеннига» и вообще лишить наследства, домой он так и не вернулся. Он понимал, что тем самым ставит крест на прежней жизни и будущем в целом, но принять родительские правила игры для юного максималиста оказалось выше сил и ниже достоинства.

С Йостом они быстро подружились, и уже через неделю Вальберг перебрался к нему домой. Первые несколько месяцев они оставались друзьями — Флориан зализывал раны: после того, как Вальберг-старший побеседовал с отцом Матиаса, последний быстро покаялся, заверив родителя, что «ему просто было интересно и это больше не повторится». В конце концов, не его же трахали, а Флориан этот поженственнее половины девчонок из параллели будет. Отцу этого оказалось достаточно, чтобы простить блудного сына-экспериментатора и забыть о случившемся, как о страшном сне. Флориан же предательства друга не забыл и не простил. Впрочем, против обаяния Йоста его траур не долго продержался — однажды ночью он сам пришёл в спальню Дэвида и просто сказал: «Подвинься».

После окончания гимназии Флориан по совету Кейма поступил в Гарвард, оплату учёбы в котором взяла на себя Корпорация, где изучал международную экономику и корпоративное право. Переезд в Америку означал расставание с Дэвидом, но он уже тогда не обольщался на этот счёт, прекрасно понимая, что с эмоционально холодным, отстранённым Йостом прочных сердечных отношений не построишь: Дэвид был хорошим другом и прекрасным любовником, но абсолютно не способным к эмоциональной близости, в которой Флориан нуждался больше всего. Несколько проникновенных бесед с Кеймом решили дело. Из Америки Вальберг вернулся семь лет спустя и сразу влился в водоворот дел, поступив на работу в департамент контроллинга, который к тому времени уже возглавлял Йост. Вальберг умел быть благодарным и с лихвой вернул долг Корпорации и Йосту с Кеймом — более преданного делу и им лично человека у них не было.

Через пять лет он стал заместителем Йоста.

— У Кристиана претензии к моей работе? Я не справляюсь со своими обязанностями? Появился более подходящий претендент на моё место, и вам нужен предлог, чтобы вышвырнуть меня к чертям собачьим?! Вальберг сделал своё дело, Вальберг может уходить?
Под внешней хрупкостью и утончённостью Флориана скрывался железный характер, который он умело маскировал врождённой дипломатичностью и интеллигентностью. Зная о гипертрофированной принципиальности своего заместителя, Дэвид опасался, что на новость тот отреагирует предсказуемо — молча соберёт вещи. Неожиданный взрыв ярости его озадачил и даже испугал.
— Да уймись ты! Никто ни в чём тебя не обвиняет и тем более не пытается убрать. Ты знаешь Криса — у него иногда бывают заёбы. Не считаться с которыми мы, однако, не можем.
Но Вальберга уже было не остановить.
— Не все такие супермены, как вы с Кеймом, готовые быть в топе круглосуточно. Я вкалываю на вашу грёбаную Корпорацию по двенадцать часов в сутки, без выходных и отпусков. И хотя бы ночью у себя дома я хочу — и имею полное право! — расслабиться. И ебал я вашу Корпорацию, если она будет предписывать, с кем и как ебаться мне!
За всё время их знакомства рафинированный до кончиков наманикюренных ногтей интеллигент Вальберг впервые грязно выругался. И это решило исход дела.
— Фло, послушай. Я просто передал тебе мнение Криса, — примирительно сказал Дэвид и заговорщически понизил голос: — Не обязательно понимать и, тем более, исполнять его буквально. Достаточно просто не мелькать с Франком на людях без особой надобности. А для выхода в свет можно нанять мальчика из эскорта: твой Бригманн мужик не глупый — всё поймёт правильно, а с тебя не убудет.

Вальберг предупреждению внял, но с тех пор вот уже три года на всех мероприятиях демонстративно появлялся один.

***

Огромный зал торжественных приёмов был забит до отказа: помимо собственных сотрудников на инаугурацию нового президента Корпорации явились её лучшие «питомцы» — сrème de la сrème немецкой политической, финансово-экономической и культурный элиты. Из женщин — только пригретые Кеймом слэшеры из отдела PR и пропаганды.

Все пришли парами, как и было указано в пригласительных билетах. У входа Дэвид заметил вице-канцлера и министра иностранных дел Германии Гвидо Вестервелле с его Михаэлем. Чуть поодаль заразительно хохотали бургомистры Берлина Клаус Воверайт и Гамбурга Оле фон Бойст в компании своих парней. Даже Нуо, несмотря на присутствие тестя, рискнул привести с собой Яна и сейчас разыгрывал перед Мартином неожиданную встречу со «старым знакомым». Похоже, единственным «холостяком» на вечере был сам президент.

Впрочем, Кейм тоже пришёл один, за что Дэвид был ему безмерно благодарен.

— За самого толерантного в мире президента! — к Дэвиду, обнимая за талию Бригманна, подошёл Вальберг.
— За новый мир! — дежурно отсалютовал в ответ он. — Скоро в нём много чего изменится к лучшему, и мне будут нужны такие люди, как вы. Спасибо, что пришёл, Франк.
— Спасибо за приглашение, господин президент, — почтительно улыбнулся тот, и Дэвид поморщился: сегодня все были на удивление предсказуемы в своей оригинальности, и даже близкие друзья считали своим долгом сделать ему приятное, то и дело обращаясь к нему по званию.
— Ладно, Dave, увидимся на after-party. — Флориан залпом допил шампанское и, подхватив под локоть Бригманна, поспешно ретировался.

— Бунтуешь, мальчик? — послышался из-за спины негромкий, до боли родной голос. Хоть что-то в этом мире незыблемо, и, может, оно и к лучшему. Дэвид обернулся.
— Уже можно, я теперь взрослый.
— Я и говорю — мальчик. — Рука Кристиана мягко опустилась ему на плечо; Дэвид прикрыл глаза. — Даже мальчишка. Пойдём, пора начинать.

На душе с утра скребли кошки, но Дэвид, сделав над собой усилие, придал облику налёт счастья: ради Кристиана — не стоит омрачать его праздник.

Кейм легко взбежал на возвышение в конце зала. Йост поднялся вслед за ним и почтительно встал рядом. К ним устремились сотни пар глаз; шум в зале резко оборвался.

Кристиан взял в руку услужливо протянутый кем-то микрофон. Обнял за плечи Дэвида. Улыбнулся.

По залу прокатился восторженный рёв, грянули бурные аплодисменты — добрую минуту Корпорация чествовала своих лидеров.

— Мужчина должен воспитать сына, а не родить. Построить дом, а не унаследовать. Посадить собственное дерево, а не ухаживать за чужим садом, — начал Кейм, поприветствовав собравшихся. — Сегодня я самый счастливый человек в этом зале — разумеется, после Дэвида. Я передаю свой сад и дом сыну, которого воспитал.

Кристиан что-то пламенно вещал, зал, затаив дыхание, с восхищением ему внимал, а перед глазами Дэвида, как при ускоренном просмотре плёнки, мелькали кадры пройденного им пути к вершине. Собственно, он уже пять лет тому назад хотел и мог возглавить Корпорацию. Но жизнь внесла коррективы — после возвращения из Лос-Анджелеса Дэвида с головой затянуло в любовный омут, и он охотно ухватился за предложенную Кеймом отсрочку: «Дэйв, ещё успеешь. Мой тебе совет — поживи для себя. Растяни медовый месяц с Биллом на пару лет — когда станешь президентом, тебе уже будет не до этого». Билл… В сознании возник и тут же померк такой когда-то желанный образ, потушенный заботливой психикой. Впрочем, это уже не имело значения. Теперь ничто уже не имело значения. Раньше его держала хотя бы мечта, ставшая сегодня явью. Он столько лет ждал этого момента… И вот он здесь, а счастья как не было, так и нет. Дальше идти некуда. Дэвид посмотрел на Хоффманна: больной уставший обрюзгший старик, — и ему показалось, что он заглянул в собственное будущее. Дэвид мотнул головой, стряхивая наваждение. Откуда-то, словно сквозь вату, донёсся голос Кристиана, возвращая его к действительности.

— Этому делу я отдал половину жизни… — Кейм сделал эффектную паузу, заинтригованные присутствующие замерли. — И, пользуясь моментом, хочу заверить, что отдам без остатка и вторую. Зал взревел от восторга, а Дэвид впервые за весь вечер искренне улыбнулся: «Он нас всех переживёт. И это хорошо».

Кристиан отступил в сторону и, встав слева чуть позади Дэвида, по-отечески положил ему руки на плечи. «Дэвид — наше будущее, — закончил он свою речь и заговорщически понизил голос: — И, знаете, оно мне нравится». Дэвид, выразительно покосившись на ладони Кейма, парировал: «Будущее мира в надёжных руках!» По залу прокатился восторженный гул и лёгкий одобрительный смешок — новый президент дал понять, что от перемены таблички на дверях кабинета власть не меняется. И сделал это очень элегантно.

Дэвид украдкой бросал взгляды на гигантский плазменный экран в углу зала, транслировавший происходящее: они с Кристианом чертовски эффектно смотрелись. Яркие, уверенные, харизматичные, они составляли единое целое, а вместе с ними — и все присутствующие. Это был праздник единения: они все дышали в унисон и горели одной идеей, готовые пойти за Кеймом — а теперь уже и за ним — куда угодно. Кристиан был счастлив, а значит, счастлив был и Дэвид.

После вступительного слова Кейма, торжественной речи Йоста и прощального выступления Хоффманна на Дэвида посыпались тосты и поздравления, все спешили засвидетельствовать ему почтение, заверить в своей поддержке, пожелать успехов. Улыбки, рукопожатия, объятия. «Кристалл» рекой. Всеобщее ликование.

После фуршета в штаб-квартире Корпорации плавно перекочевали в «Нуофит». Из важных гостей в клубе отсутствовали только Хоффманн с Нуо: первый сослался на здоровье, второй — на тестя. Кристиан ни на минуту не оставлял его одного, не давая впасть в уныние. Под конец вечера жизнь опять казалась Дэвиду вполне сносной.

— Ну что, будем двигаться ко мне?
Это было уже традицией — все значимые для Корпорации события неизменно отмечались по накатанной схеме: сначала торжественная часть в зале приёмов для всех сотрудников и важных гостей со стороны, потом неформальное продолжение для избранных — в ночном клубе, откуда особо приближённые отправлялись на виллу Кейма, где и начиналось настоящее веселье. Присутствие на торжественной части свидетельствовало о причастности к Корпорации, допуск в клуб — о служебном положении в ней, приглашение домой к Кристиану — о месте в его личном рейтинге, а значит, о реальной власти и статусе.
Дэвид неопределённо пожал плечами — ему и так было хорошо.
— Снять тебе кого-нибудь? — шепнул Кристиан, и призрачно-зыбкое счастье растаяло, как дым. — Негоже президенту в ночь своего триумфа оставаться одному.
— Наоборот, не стоит опошлять её кем попало.
Но Кейм уже хищно щурился, окидывая с балкона цепким взглядом зал внизу. Бросив на ходу: «Я сейчас», он летящей походкой спустился вниз и пробрался на танцпол, где извивалась стайка мальчишек-ассистентов — цвет Корпорации, как их называли с его лёгкой подачи. Пропуском в клуб для них служила красота: ювелирное телосложение, модельная внешность, ультрамодная дизайнерская «упаковка» — большие боссы к их подбору относились с не меньшим тщанием, чем к ключевым специалистам. Юные, холёные, смазливые, они умели скрасить суровые трудовые будни властителей мира, радуя глаз и другие части тела тоже. И властители это ценили. Дорого.

Кристиан выудил из танцующей толпы двух из них, самых эффектных — мальчиков с ресепшена, одним своим видом сражавших посетителей наповал, — и Дэвид так сильно сжал бокал, что треснуло стекло.

— Как настроение, мальчики?
— Отлично, господин Кейм! — тряхнул длинной смоляной гривой под ещё недавно популярного Билла Каулица мальчишка слева, Юлиан.
— Крутая party, — расплылся в соблазнительной улыбке высокий стильный блондин справа, Фабиан.
— Ну-у-у, бывает и покруче, — подмигнул Кристиан. — Собственно, я потому и подошёл. Мы сейчас собираемся ко мне домой — продолжим вечеринку в узком избранном кругу. Вы тоже приглашены — поднимете настроение господину президенту.
— Co-o-o-l, — выдохнул блондин и бесстыже облизнул уголок рта: — Хотя, если честно, я бы предпочёл поднять вам.
— Мне не надо — у меня сам поднимается. — Кейм рассмеялся, но выглядел при этом польщённым. Плавно скользнув рукой по упругой мальчишеской ягодице, он с напускной рассеянностью добавил: — Но если ты не против, то не откажусь.

— Не хандри, Дэйв. Смотри, какие куколки, — причмокнул Кристиан, тиская за бока свой «улов»: — Хорош-ш-ши — мальчики на загляденье.
— …и не только, — томно добавил Юлиан. Кейм рассмеялся, одобрительно потрепав остряка по затылку.
— Ладно, милые, мне надо остальную компанию собирать. Оставляю вас на попечение господина президента. Вы уж не дайте ему заскучать. Кристиан что-то шепнул Юлиану и, мягко подтолкнув его к Дэвиду, ушёл. Мальчишка тут же принялся заигрывать с ним. Эльфийские черты и кошачьи повадки слишком напоминали Билла. Дэвида передёрнуло.
— Я… пойду помогу Кристиану.

— Вот уж не думал, что ты геронтофил, — фыркнул Юлиан, когда они с Фабианом остались одни.
— Чего?
— Я о Кейме. Зачем он тебе сдался?
— А что здесь непонятного? — чувственный рот Фабиана скривился в циничной усмешке. — Как говорит наш финансовый директор, из всех валют молодость и красота больше всего подвержены инфляции и девальвации.

Юлиан скис — Фабиан поднял больную тему.

Если ты мальчик, если ты хорошенький, если тебе от шестнадцати до двадцати, для тебя наступало восхитительное время, удивительным образом сочетавшее в себе все радости взрослой жизни с главным преимуществом детства — беззаботностью. Разумеется, при условии, что у тебя был взрослый, состоятельный во всех смыслах покровитель. Но если ты мальчик, если ты хорошенький, если тебе от шестнадцати до двадцати, и если ты достаточно умён, чтобы грамотно всем этим распорядиться, найти себе приличного любовника ничего не стоило — они сами тебя находили. Единственное, что от тебя требовалось, — это сказать «да» правильному мужчине и получить от него максимум. Покровители брали на себя всё твоё содержание по высшему разряду, водили в эксклюзивные места, куда самостоятельно до восемнадцати, да и после тоже, не попадёшь, и, что самое главное, у тебя никогда не было проблем с сексом. Ну, почти никогда: возможно, учитывая возраст любовников, случался он не так часто, как хотелось бы, но всё равно чаще, чем у сверстников, вынужденных обихаживать и уламывать несговорчивых девчонок. Это был пропуск во взрослую жизнь класса de luxe и свобода от родительского деспотизма.

Кейм не одобрял отношений между мужчинами старше двадцати, считая их проявлением инфантилизма. И всячески поощрял разновозрастные союзы. «Лучшее средство от юношеского одиночества, депрессии и неприкаянности — надёжный взрослый друг, — утверждал он, — а любая дурь легко выбивается из подростков крепкой мужской рукой и твёрдым членом. Только воспитав настоящего мужчину, ты сам становишься мужчиной». Мнения Кейма оказалось достаточно, чтобы в Корпорации — а с ростом её влияния — и за её пределами, — покровительство взрослых мужчин юношам превратилось в культ. Наличие подопечного мальчика, за содержание и подготовку которого к взрослой жизни ты нёс полную ответственность, превратилось в непременный атрибут принадлежности к элите. И, напротив, его отсутствие было таким же пятном на репутации и препятствием для дальнейшей карьеры, как статус холостяка в «цивильных» компаниях и структурах. Покровительство молодёжи приравнивалось к общественно полезной работе. Это было престижно. Это была возможность под благовидным предлогом до конца жизни, насколько хватит сил, трахать молоденьких смазливых мальчиков.

Но длилось это золотое время, к вящему мальчишескому сожалению, недолго. Задачей мужчин было подготовить подростков к взрослой жизни, а не полностью избавить их от неё. Предполагалось, что до наступления полного совершеннолетия юноши с помощью старших покровителей смогут крепко встать на ноги. А это значило, что за отпущенный срок нужно было заложить прочную основу на будущее: поднакопить денег, получить или хотя бы начать образование, а в идеале — найти приличную перспективную работу.

— Если вовремя не подсуетишься и не устроишься, будешь сосать хуй, — поучал напарника Фабиан, возраст которого приближался к роковой отметке. — Но уже бесплатно. А лучшего трамплина для карьеры, чем постель Кейма, нет. Он оценит, что я предпочёл его Йосту. Со всеми вытекающими из этого бонусами.

Вряд ли кто-то заботился о своих парнях больше и лучше Кристиана Кейма, прекрасно осознававшего всю глубину личной ответственности за правильное внедрение собственной теории в жизнь. Его пример должен был быть безупречным. И каждому из его любовников грезилось такое же блестящее будущее, как у легендарного Дэвида Йоста. Если наличие взрослого солидного покровителя приравнивалось к участию в беспроигрышной лотерее, то стать мальчиком Кристиана Кейма означало сорвать в ней джек-пот. Правда, к кандидатам на своё покровительство тот выдвигал такие немыслимые требования, что проще было самому выбиться в люди, чем их удовлетворить.
— А президентская постель чем хуже? — не унимался Юлиан. Он пришёл в Корпорацию всего неделю назад и хватался за любую возможность порасспросить о здешних порядках Фабиана, имевшего за плечами трёхлетний опыт работы. — Дэвид, к тому же, и мужик видный.
— Кейм, если на то пошло, не хуже. А Йост, может, и видный, но в упор не видит, кого трахает.
— Я слышал, он охуенный любовник.
— Был. После Каулица он пользует парней, как резиновых кукол. В отличие от Кейма, у которого с возрастом прямо пунктик на том, чтобы молоденькие мальчики тащились от него, а не от его денег. Говорят, в постели готов в лепёшку разбиться, так что ещё неизвестно, кто кого ублажать будет, — ухмыльнулся Фабиан и, перехватив взгляд Кейма, призывно улыбнулся.
Юлиан выглядел ошарашенным. Пресса вовсю смаковала скандал года — разрыв идеальных отношений мировой поп-звезды Билла Каулица с его мужчиной, но сам мужчина, несмотря на пятилетнее анонимное мелькание в таблоидах, по-прежнему оставался тайной за семью печатями.
— Постой, — осенило Юлиана. — Так Билл что, с Йостом спал?!
— Ну да — кому ещё такого трахать? — ответил вопросом на вопрос Фабиан и, упиваясь ощущением собственной осведомлённости, снисходительно пояснил: — Корпоративная верхушка не любит светиться в прессе и имеет достаточно власти, чтобы заткнуть пасть бульварным писакам.
Разговор быстро перешёл на сплетни из жизни звёзд и Корпорации.

***

На виллу Кейма приехали за полночь.

Приглашённые — их с Кристианом личные друзья плюс «цветы» для гостей, всего человек тридцать — толпой ввалились в огромный просторный зал на первом этаже, специально отведённый для вечеринок и обставленный соответственно: удобнейшие кожаные диваны, низкие столики, приятный полумрак. В углу матово поблёскивал стеклом и хромом роскошный бар — гордость Кристиана, где он предавался любимому хобби, самолично смешивая для гостей коктейли. «Самый пафосный клуб Гамбурга, — шутили «завсегдатаи». — Уж не знаем, кто там хозяин, но в барменах — сам Кейм».

Отрывались все, кроме виновника торжества.

Вдрызг обдолбавшийся — явно с горя, что самый желанный мужчина Корпорации отверг его, — Юлиан в экстазе танцевал стриптиз на барной стойке. Совесть Дэвида не мучила — судя по взглядам, которыми пожирали бесхозного эльфа зрители, без мужского внимания он этой ночью не останется.

Из невидимых колонок Адам Ламберт с надрывом вопрошал: «Whataya Want From Me?» Гости охотно и наглядно объясняли.

Сладкая парочка, Вальберг с Бригманном, оба уже в достаточной кондиции, чтобы не обращать внимания на Кейма, сосались так самозабвенно, будто впервые дорвались друг до друга. Впрочем, Кейму тоже было не до них — слишком уж занят своим блондинчиком: того и гляди, завалит прямо здесь. Дэвид смотрел на них, не в силах оторваться. В умелых мужских руках мальчишка плавился, как масло на солнцепёке, — вот-вот потечёт. Вот, вроде, совсем не его тип, но с-с-сексуальный, сучонок — умеет подать и отдать себя. Кристиана вело, как двадцатилетнего, — от одного вида кончить можно. У Дэвида встал. Вспомнились их с Крисом прежние совместные «квартеты». В голове лихорадочно завертелись шальные мысли: «А что, если хотя бы так? Предложить ему „тройничок“? Нет, забудь: он не захочет. Неправильно поймёт. Или, хуже того, поймёт правильно».

Yeah, it’s plain to see
that baby you’re beautiful
And it’s nothing wrong with you
It’s me, I’m a freak

Кейм, видимо, что-то почувствовал — всегда понимал его без слов. С трудом отлепившись от присосавшегося к нему мальчишки, он подошёл к дивану, на котором сидел Дэвид, и, склонившись над ним, мягко, но решительно отобрал у него из рук стакан с виски.
— Дэвид, ты слишком много пьёшь.
— Имею право, — вяло огрызнулся тот.
— Если бы я знал, что на радостях, я бы не возражал.
— Если бы мне было чему радоваться, я бы не пил.
— Так, пошли. — Кристиан решительно подхватил Дэвида под мышки, ставя его на ноги и попутно давая знак Фабиану с Юлианом следовать за ними. Мальчишки с готовностью поднялись. Попутно пожелав гостям бурной ночи, Кейм, всё так же поддерживая Йоста, довёл его до комнаты на втором этаже, где тот обычно останавливался, когда гостил у него. «Позаботься о нём», — бросил он на прощание Юлиану, прежде чем удалиться с Фабианом к себе.

***

Когда Дэвид резко распахнул дверь Кристиановой спальни, хозяин с мальчишкой были настолько поглощены друг другом, что даже не заметили его появления. Кейм лежал поперёк кровати, упираясь широко разведёнными ногами в пол, и гортанно стонал, сминая руками простыни; белокурая мальчишеская голова перед ним ритмично двигалась вверх-вниз.
— Милый, ты не оставишь нас наедине? — голос Дэвида прозвучал на удивление трезво.
Мальчишка испуганно поднял голову, выпустив изо рта набухший член; Кристиан открыл глаза и, приподнявшись на локтях, вопросительно уставился на Дэвида. Фабиан бросил быстрый взгляд на Кейма. Не дождавшись ответа, он поднялся с колен, похватал разбросанную на полу одежду и, избегая взгляда Дэвида, выскользнул мимо него в коридор. Внизу заливался на бис Ламберт: «I wouldn’t even try but I think you could save my life». Дэвид захлопнул дверь.
— Дэйв, я понимаю, что тебе сегодня можно всё… — плохо скрываемое раздражение в голосе Кристиана свидетельствовало об обратном. — Но я бы очень хотел знать, в чём дело.
Уголок рта у Дэвида косо потянулся.
— Эта ночь принадлежит мне.
Кристиан усмехнулся.
— А я всё думал, что ты так пялился на нас весь вечер. Ладно, он твой. Мог бы и сразу сказать — я был уверен, что он не в твоём вкусе.
— Ты не ошибся — он и вправду не в моём вкусе. В отличие от…
Кристиан резко сел.
— Боюсь, я и вправду чего-то недопонимаю.
— Оно и неудивительно — ты сейчас не той головой думаешь.
— Твоими стараниями уже нет. — Кристиан с невозмутимым видом встал и обмотался простынёй, прикрывая опавший член.
— Это поправимо. — Дэвид сделал решительный шаг навстречу. — Моими же стараниями. Кристиан замер.
— Дэйв, ты пьян.
— Так воспользуйся этим. — Не дав Кейму опомниться, Дэвид вплотную подошёл к нему и, одним рывком сорвав простыню, с вызовом уставился на него полными муки, желания и отчаяния глазами.
— Ты… всё ещё хочешь меня? — голос Кристиана дрогнул.
— Несмотря на то, что ты уже двадцать лет не хочешь меня, — пробормотал он, опускаясь на колени.
Кристиан шумно вдохнул. Несколько секунд он стоял не шевелясь; потом запустил пятерню Дэвиду в волосы и, с силой прижав его голову к себе, будто искал опоры, прошептал:
— Это не так, мальчик, и ты это видишь.
Дэвид жадно припал губами к оживающему на глазах доказательству.

В голове эхом отдавался Ламберт: «Thanks for lovin' me 'сause you're doing it perfectly».

А потом стих и он…

— Об имидже Корпорации не беспокойся. — Дэвид первым нарушил молчание, когда они, проснувшись поздним утром, рассеянно поглаживали друг друга, не зная, что сказать. — Я в понедельник напишу рапорт.
— Ты о чём?
— О главном принципе менеджмента. — Не следовало бы опошлять такой момент сарказмом, но соблазн был слишком велик. — Топ-менеджер и боттом в одном лице не совместимы.
— Я рад, что ты это наконец усвоил.
Дэвид прикрыл глаза: он думал, что удачно пошутил. А для Кейма это, оказывается, и вправду настолько серьёзно. «Ну и хрен с ним! — подумал в сердцах Дэвид. — Буду сидеть дома и выращивать хризантемы». Он вдруг почувствовал невыразимое душевное облегчение — эта ночь того стоила, and nothing else matters, как сказал бы Вальберг. «Президентом, конечно, станет Кейм — больше некому. При таком раскладе Фло тоже придётся уйти. Интересно, кем он заменит нас? Здесь уже напряг. Но теперь это уже не мои проблемы. А Кейм что-нибудь придумает — и не из таких передряг выпутывался. — Тренированный мозг профессионала тут же принялся обсасывать со всех сторон очередную головоломку, будто речь шла о ком-то постороннем, — обычная деловая шарада. — Хорошо, что я сам это предложил, — по крайней мере, с достоинством выйду из положения и не совсем потеряю его уважение. Хотя… это ещё как посмотреть. Взгляд у него какой-то странный. Похоже, я его окончательно потерял. А вот это уже…»
— Что? — кажется, Кристиан что-то сказал, но он не расслышал.
— Из этого правила есть исключения, — тихо повторил Кристиан, поглаживая его по животу. — В союзе равных. А мы теперь равны.
— И что из этого следует?
— Равноправие.
Дэвид от неожиданности даже на локте приподнялся.
— Ты предлагаешь?..
— Если ты хочешь…
Дэвид в ответ лишь молча прижался к Кристиану и потёрся пахом о его бедро, давая сполна прочувствовать серьёзность своих намерений.
— Тогда не тяни, Дэйв, — шепнул тот, — я и так заждался — шестьд… слишком долго хранил девственность.
— Так тебе и надо, философ хренов, — проворчал Дэвид, подминая его под себя и чувствуя, как время стремительно поворачивается вспять.

…Двое мужчин, один не то чтоб совсем старый, другой не то чтоб очень молодой, блаженно-обессиленные, обнявшись, курили одну сигарету на двоих.
— Кристиан, зачем? — тихо спросил Дэвид.
— М?
— Зачем, твою мать, — повысил голос Дэвид, — нужно было это садо-мазо длиною в двадцать лет?
— А ты ещё не понял?
— Ты, конечно, разочаруешься в моих мыслительных способностях, но, боюсь, что этого я не смогу понять никогда.
— Это было нужно ради вчерашнего момента — ради тебя, мальчик. Чтобы ты смог стать тем, кем стал. Дэвид молчал, поражённый железным аргументом. Хотя, чему здесь удивляться, — мог бы уже и привыкнуть: Кейм всегда и во всём был верен себе.
— Это элементарная психология, мальчик, — вздохнув, продолжил Кристиан. — Мужская психология, которой не учат в университете, потому что это без надобности — у каждого из нас это и так отпечатано в подкорке. Если бы ты так и остался подо мной, в прямом смысле, это губительно сказалось бы на твоём дальнейшем развитии и становлении как мужчины и личности.
— А как же с принципом равноправия?
— Разбивается об обратную сторону медали, — усмехнулся Кристиан. — Если бы я дал тебе в двадцать лет, ты же возомнил бы о себе невесть что. Поиметь вдвое старшего, крутого во всех смыслах мужика — какому малолетке от такого не снесло бы голову? Разве ты после этого уважал бы меня? Разве я смог бы оставаться все эти годы для тебя непререкаемым авторитетом? И воспитать из тебя то, что я воспитал? Мне отвечать необязательно — я знаю правильный ответ. Но постарайся честно ответить себе.
Потрясённый до основания, Дэвид несколько раз открывал и закрывал рот, хватая воздух и порываясь что-то сказать. Так и не справившись с собой, он лишь безнадёжно махнул рукой и, беззвучно матерясь под нос, вышел на балкон.

— Замёрзнешь. — Неслышно подошедший Кристиан набросил ему на плечи халат и, обняв сзади, прижался, положив подбородок на плечо.
— Отстань, — процедил Дэвид, стряхивая его с себя вместе с халатом. — Видеть тебя не могу.
— Это не страшно — лишь бы хотел… видеть. — Рука Кристиана как ни в чём не бывало принялась поглаживать его по спине.
— И ебал я того, кто будет предписывать, с кем и как ебаться мне, — бормотал Дэвид, уставившись себе под ноги.
— Не злись, мальчик. Я страдал не меньше твоего. Но если бы мог повернуть время вспять, я бы поступил точно так же.
— Кто бы сомневался, — буркнул Дэвид, на это раз уже незлобиво, и Кристиан понял, что прощён.
— Мальчик, мы сделаем этот мир…
— …лучше, — с издёвкой подхватил Дэвид.
— Именно! — хохотнул Кристиан. — Теперь я в этом уверен.

— И что, равным тебе я стал только вчера? — спросил Дэвид за поздним завтраком, когда главное уже было сказано. — Неужели единственное, чего мне не хватало, это должность президента?
— Нет, конечно, ты уже давно мне ни в чём не уступаешь, — спокойно ответил Кристиан, намазывая масло на тосты, и вздохнул: — Я… не думал, что всё ещё интересен тебе… в этом плане. Ты так раздражался, даже когда я просто называл тебя мальчиком, что я и думать не смел о большем.
— Да потому, что этот «мальчик», блять, мне всю душу выворачивал! — взорвался Дэвид. — Я, знаешь, тоже не железный. Помнить, как оно было, знать, как оно могло бы быть, и понимать, что этого никогда не будет…
— Прости. — Вид у Кристиана был и вправду покаянный. — Это единственная слабость, которую я мог себе позволить, — она создавала у меня иллюзию, что ты по-прежнему мой. Хотя бы так.
У Дэвида защипало глаза. Он зло сощурился и отвернулся к окну.
— А потом ты потерял голову от Билла, — тихо продолжал Кристиан, — и я понял, что потерял тебя навсегда. Кстати, о Билле, — заметив смятение Дэвида, он поспешил сменить тему. — Может, скажешь наконец, что у вас там произошло?
— Уже сто раз говорил. Он понял, что я люблю другого. И ушёл.
— Я в курсе. Но ты так и не признался, кто этот разлучник. Ни ему, ни мне.
— А ты ещё не догадался?
— Сумасшедший. — Кристиан подошёл к Дэвиду и, обняв его за плечи, коснулся губами виска.
— Не знаю, что на меня тогда нашло, — глухо продолжил Дэвид, уставившись в одному ему видимую точку на горизонте. — Билл слишком сильно любил меня. И со временем это стало давить на меня — я постоянно чувствовал себя последним дерьмом оттого, что был не достоин его и не мог ответить ему тем же. В ту ночь мне было… особенно хреново. И когда он задал вопрос в лоб, я просто воспользовался случаем, чтобы покончить с этим раз и навсегда.

Кристиан знал, как Билл был помешан на Дэвиде. Он сам всячески поощрял его одержимость, сделав Билла лицом своей философии, а их с Йостом отношения — эталоном для подражания. Кейм гордился «своими мальчиками» — они были идеальной парой и живым воплощением всех проповедуемых им принципов.

После убийства Каулица-старшего Дэвид на месяц уехал с Биллом на Бали. Перемена обстановки и любовный дурман подействовали на обоих в высшей степени благоприятно, и по возвращении они тут же принялись с энтузиазмом воплощать в жизнь передовые американские пиар-наработки. На раскрутку Билла бросили все силы. Прошёл всего год, и явь превзошла самые дерзкие мечты: весь мир лихорадило от нового проекта Корпорации — сам Мартин завидовал.

Билл стал идолом молодёжи, всё сказанное и сделанное им мгновенно превращалось в закон и тренд. На вручении премии «Грэмми» Билл эпатировал публику появлением в чадре — и мальчики в вуалях заполонили модные клубы мировых метрополий. Для Билла, кроме его мужчины, не существовал никто — верность партнёру превратилась в культ. Билл воспевал любовь к «тому единственному» — в мире начался бум однополых отношений.

Кристиан был в экстазе.

— Я не знаю, что это было… с Биллом.
— Власть красоты, — грустно улыбнулся Кейм.
— Скорее несбывшегося. — Дэвид сжал в руке свою вечную спутницу — платиновый браслет-змейку, первый подарок Кристиана, — и прикрыл глаза. — Я надеялся, что он поможет забыть тебя. Что с ним я смогу построить то, что не удалось с тобой. А когда понял, что просто обманываю и себя, и его, я сдался. И поломал жизнь ему.
— Это не так, мальчик, — мягко сказал Кристиан. — Не вини себя. Он был счастлив с тобой семь лет. Это немало. Ты был для него идеальным другом и наставником и подарил ему счастливую юность. А теперь ему пора идти дальше своим путём. Он сильный мальчик — справится.

Продолжение — в комментариях.